Трамвай затормозил так резко, что пассажиры посунулись, попадали друг на друга. Послышался скрежет рвущегося тонкого металла и звон разбитых стекол. И крепкий мат пассажиров – это рабочие электрометаллургического комбината ехали на смену. Металлурги за словом в карман никогда не полезут, общение с горячей сталью делает их самих людьми взрывоопасными, а лексикон ограниченным – потому как в горячем цехе разговаривать трудно. Но разговор этот обычно бывает чрезвычайно колоритным и, как правило, односторонним – как иначе можно разговаривать с упавшей за шиворот каплей жидкого металла!

Раздались стоны и реплики сильно ударившихся о сиденья, о стойки или же просто друг о друга, а все это перекрыл жуткий женский вопль. Как оказалось, вопль этот принадлежит водителю – молодой краснощекой татарке. Едва взглянув на нее, даже пьяный и буйный понимал, что с такой женщиной связываться рискованно – всегда даст отпор, но сейчас она упиралась ногами в переднюю стенку и изо всей силы вдавливала себя в спинку сиденья. И вопила, сколько хватало дыхания. Прерывалась на короткий миг и начинала вопить вновь.

Те, кто стоял ближе к дверце водителя, пытались сквозь толстое стекло рассмотреть, что же с ней случилось. Сдвинуть вбок саму дверцу не удавалось, она открывалась изнутри. Наконец пожилой металлург не пожалел свою новую кожаную куртку и с силой ударил в стекло локтем. Полетели стекла, порезали рукав куртки. Мужчина просунул руку и открыл дверцу.

– Что с тобой, голубушка? – пробасил он, но ответа не дождался.

Переднее стекло трамвая осыпалось мелкими осколками вперед, но на женщине даже царапины заметно не было. Дядька-металлург, должно быть, слышал, что такое нервный шок, потому шагнул за порог, схватил женщину за плечо и с силой встряхнул, пытаясь выбить из нее испуг, привести в чувство или хотя бы остановить рвущиеся из нутра дикие истеричные крики. И только тут увидел остекленевшие, точно неживые глаза с почти невозможно – от ресницы до ресницы – расширенным зрачком. И глаза эти смотрели вперед. Вернее, отталкивались от того, что было впереди, пытались отодвинуться, но мешало сиденье и задняя стенка водительской кабины, мешал весь трамвай, что был у нее за спиной.

В последнее время я вынужден был часто посещать городское управление. Как-то так получалось, что многие мои дела пересекались или шли параллельно с ментовскими. И потому меня здесь уже хорошо знали и даже пропуск не спрашивали. И в этот раз дежурный оказался знакомым. Я приветственно кивнул ему.

– Привет. Я к Лоскуткову.

– Привет, частный сыщик. А у тебя шнурок развязался... – сказал капитан и, не дожидаясь, пока я посмотрю на свои сапоги на замке-«молнии», расхохотался.

Ментовский юмор не знает границ!

Я поднялся по лестнице, прошел в середину коридора, стукнул два раза в дверь кабинета майора Лоскуткова и вошел, не дожидаясь приглашения.

Не люблю я такую зиму. Если уж зима, то чтобы настоящая, со снегом и румяным морозцем. А все последние годы даже в декабре – слякоть, мокрый асфальт. По такой дороге бы ехать еле-еле, а мне пришлось торопиться. Но – напрасно. Многообещающая дама, которая, по словам Левы Иванова, никак не могла дождаться встречи со мной, проявила нетерпение и уехала, так и не показав мне свой замечательный джип.

– Клялась, что через часик вернется, – сказал шеф, разводя руки. – Богатые клиенты ждать не любят.

Я характер выдержал.

– Если ей очень нужно, то приедет. А если какой-нибудь пустяк, то найдем других...

Кто бы слышал, как вздохнул Лева! Это был не просто вздох, это было страдание по несостоявшемуся. Это было желание Левы хоть как-то выкрутиться в обстановке хронического отсутствия заказов. Выкрутиться и получить зарплату самому, и заплатить ее сотрудникам. Вот она, жизнь руководителя частного детективного агентства. Не позавидуешь.

Верткий двухместный джип «Тойота RAV» свернул круто направо и остановился прямо у пешеходного перехода. Вышел водитель. Высокий смуглый человек с узкой талией и широкими плечами. Типичный кавказец. Он осмотрелся по сторонам, окинув взглядом весь тротуар до следующего перекрестка. И только после этого сам перешел к другой дверце и уважительно распахнул ее.

Из машины сначала высунулся костыль и уперся в мокрый после недавнего снега асфальт. Затем неторопливо и тяжело, со старческим кряхтеньем выбрался человек на одной ноге. Огляделся. Взгляд цепкий и суровый.

– Может, вас все-таки подвезти ближе? – наклонив гордую голову, спросил водитель.

– Нет.

Ответ был короток и предельно ясен. Таким же ясным было и продолжение:

Дверь приоткрылась без стука как раз в тот момент, когда я заканчивал разговор с майором Асафьевым.

Эффектная женщина лет тридцати с небольшим, которую я увидел в широкую щель, держала себя так, словно она в кабинет совсем и не заглядывала. Она просто стояла против приоткрытой двери и смотрела на меня. И вообще у меня создалось впечатление, будто бы это я сам дверь открывал, чтобы женщину увидеть. И мне вроде бы даже как-то неудобно стало от того, что я за ней почти подсматриваю.

Вот так должна, по моему скромному понятию, вести себя настоящая светская дама, то бишь львица. Впрочем, я никогда на приемах в королевских домах не был и не видел настоящих светских львиц.

– Проходите, если вы ко мне, – сказал я как можно приветливее и улыбнулся настолько мило, что просто не мог, как мне казалось, ее не очаровать.

Женщина вошла походкой породистой кобылицы, чуть небрежно выбрасывая в сторону бедро из-под полы, шубу на ходу расстегнула и села в кресло для клиентов, сразу спрятав свой довольно высокий рост.

Виктория Витальевна пила кофе, курила и читала одновременно книгу, удобно устроившись в кресле-качалке из филиппинской лозы. У них на кухне вся мебель была плетеная. Дачный стиль. Но очень удобный и в городской квартире. Особенно – кресло-качалка, любимое ежедневное место хозяйки. А уж полный стиль выдержать и подобрать для интерьера все остальное соответственно она сумела. Даже стилизованную посуду.

От окна сильно подуло, наверное, на улице переменился ветер, и Виктория Витальевна встала, чтобы закрыть форточку. И в этот момент она услышала, как торопливо вставляется в замок ключ. Глянула на часы – так рано вернулся муж? Обычно Юрий Левонович приезжал позже часа на три-четыре. И не сам открывал – звонил. Она отложила книгу и вышла в прихожую.

Он не вошел, он ураганом ворвался в квартиру. Такого вообще с ним никогда не было. Он от природы нетороплив и тяжел, как слон.

– Ты дома? – В слегка хриплом голосе Широкова слышалась откровенная угроза. И внешний вид просто пугал: плащ распахнут, пиджак расстегнут, узел галстука расслаблен, и сам галстук сдвинут набок. Оторвана «с мясом» верхняя пуговица сорочки. И это при том, что он постоянно следил за собой...

– Где же мне еще быть?