- Как проходит Пир, брат? – спросил апотекарий Эзраки, стоя в тактическом ораториуме фрегата «Шрам».

Труп-капитан Силом Гедеон стоял на кафедре, украшенной рунными письменами и свитками. Эзраки подошел к капитану, заставив слуг, стоявших у кафедры, расступиться. Правая нога апотекария была полностью бионической и почти такой же старой, как и сам Эзраки. Каждый его шаг сопровождался шипением гидравлики, а задержка в миллисекунду между реакциями плоти и протеза со стороны казалось похожей на легкую хромоту.

- Пир Мечей проходит плохо, - с сожалением произнес труп-капитан. – По крайней мере, для Сдирателей.

- Сколько? – спросил апотекарий.

- Хватит! – голос Эзраки разнесся по всему пениториуму «Шрама», одновременно с треском плети.

Личные сервы Керша остановились, услышав команду апотекария. Орен колебался, побелевшие пальцы крепко стискивали рукоять «очистителя», окровавленная плеть валялась на полу, позади него. Старый Енох смотрел на своего господина, пока черты лица Керша постепенно расслаблялись, а глаза медленно открывались. Кнут бросил на сенешаля злобный взгляд. Старый Енох принялся бормотать что-то Орену, пытаясь донести до него недовольство Керша. Грудь ликтора тяжело вздымалась. Орен аккуратно свернул плеть и передал ее отцу для очищающих процедур и консекрации. Керш убрал ладони с холодной поверхности усиленного амрмапласта. Несмотря на то, что защитные пластины были плотно закупорены, оставалась небольшая щель, за которой виднелась пустота. Кнут повернулся к апотекарию, своей изодранной спиной – к щитам. Эзраки покачал головой, выражая недовольство порезами на теле космического десантника.

- Во имя Эскары, что ты делаешь? – произнес апотекарий.

Броня Эзраки была забрызгана кровью, в руке он держал свой белый шлем.

- Послушай, Эзраки...

Керш следовал за апотекарием вниз по каменному коридору, ведущему на арену. За ним, в свою очередь, следовали три его личных серва. Повсюду шныряли сервы и сервиторы. Каждый из них выполнял определенные задачи разной степени важности. Воины из других Орденов также пропускали Эзраки, шагавшего в ритм со скрипом его гидравлической конечности.

- Говорю тебе, я – не я.

- Что ж, кто бы ты ни был, - произнес Эзраки, - ты зайдешь в Клетку через три минуты, поэтому готовься заранее.

Часовня реклюзиама «Шрама» была пуста. Кнут преклонил колено под сводчатым потолком, опустив глаза в пол из черного мрамора. От отполированного пола отражалось великолепие витражного стекла окна за алтарем – изображение Деметрия Катафалка рядом с Рогалом Дорном в крестовом походе покаяния после Ереси Гора. Керш поднял взгляд вверх. Перед прекрасным пиктом, установленном на алтаре, лежал кованный стазисный контейнер. Из украшенной драгоценностями емкости исходили жужжащие звуки, заглушаемые лишь хором сервиторов. Капеллан Дардарий приказал вмонтировать дроны в каменные постаменты, и те, словно статуи, были выстроены в линию по всему помещению. Керш был облачен в полный боевой доспех, как того предписывали дарованные ему почести. На пути к родному миру Сдирателей Кнут полностью оправился от ран, полученных в Клетке, и ему, с молчаливого одобрения труп-капитана Гедеона, было позволено носить боевую броню в знак признания заслуг Сдирателя. Керш не одевал броню с того дня, когда Тьма завладела им. Со дня, когда он потерял Стигмученик.

В тот день он позволил ублюдкам из Альфа Легиона пробиться к его господину и вонзить в его плоть свои отравленные клыки. Кнут испытал смешанные чувства, снова облачившись в комплект брони. С одной стороны он почувствовал облегчения от того, что его неотъемлемая часть снова была при нем, но глубоко внутри укоренилось чувство стыда за эту радость. Он вырвался из Тьмы, но погрузил в нее свой Орден, лишившийся своего стяга и разрываемый сомнениями и печалью. Сдиратель пребывал в полном здравии, пока его магистр мучился в агонии. Кнут выжил, но погибли многие из его собратьев. Эти мысли, словно каменная глыба, давили на Керша и, после ежедневного ритуала «облачения в мантию Дорна», Сдиратель проводил время, медитируя в часовне реклюзиама в поисках мудрости и силы духа примарха. Керш не сомневался, что Гедеон позволил ему облачиться в броню по доброй воле. Окольный маршрут «Шрама» на Эскару позволял принимать на борт боевых братьев, возвращавшихся со своих боевых заданий или битв, а также форпостов в каждом участке сегментума. Все ветераны «Пира мечей» возвращались к своим труп-капитанам, проходя небольшую, но величественную церемонию, на которой присутствовали как их боевые братья, так и старшие офицеры, другие участники и сам Гедеон. Будучи чемпионом состязаний, Керш также был обязан пройти этот ритуал в полном боевом облачении. Кнут понимал, что церемония не означала восстановленное уважение со стороны его братьев, просто отсутствие чемпиона на данном мероприятии стало бы постыдным поступком для командующего «Шрама». Гедеон также принял решение позволить Кнуту последний раз увидеть своего командира, самого магистра Ордена. Так как конечным пунктом назначения Сдирателей был их дом, мир Эскара, это решение не было каким-то нонсенсом. Но все же, эти решения не унимали беспокойство Керша. Он поклялся Гедеону и Эзраки, что будет умолять магистра Ишабольда о прощении и просить санктиарха Бальтазара благословить его на крестовый поход искупления, чтобы отыскать Альфа Легион и вернуть драгоценные реликвии Ордена. Только преодолев эти препятствия Кнут смог бы свершить возмездие, реабилитироваться перед своими братьями и обрести душевный покой. Рядом с Кнутом находились его сервы, безмолвно наблюдая за своим господином. Пока технодесантник Хадрак занимался ремонтом древней брони и обслуживанием духа-машины, обязанности по проведению ритуалов легли на плечи сенешаля, ликтора и обтирателя Керша. Броня была достаточно массивной, но идеально подходящей для Кнута Ордена Сдирателей. Каждому Сдирателю со временем выпадала честь нести стяг Ордена или облачиться в древнюю броню. Стигмученник, на стяге Ордена, символизировал нерушимые узы братства. Керш представлял себя этим мучеником, однако его личная утрата была куда более тяжелой. Печати чистоты, цепочки и затяжки из коричневой кожи облепили весь корпус доспеха. Броня считалась реликвией Ордена и была усовершенствована лучшими кузнецами Адептус Астартес. Керамитовая поверхность была усеяна вмятинами, словно поверхность луны. Поверх краски цвета слоновой кости попадались серебристо-серые следы ожогов и попаданий болтерных снарядов, полученных в бесчисленном количестве битв. Шлем, лежавший на камне перед Кнутом, также был наглядным доказательством звания ветерана Ордена. Он демонстрировал ужасающую воинственность, его решетка была похожа на беззубую пасть монстра, а линзы – на глаза змеи, колорит дополняли шипы, похожие на небольшие рога. Мясистые ручища Орена были покрыты священным маслом для обработки древних пластин наплечников. На каждой из них был изображен Стигмученик: кованные керамитовые рукавицы сжимающие разряд молнии. Священными маслами омывались шрамы, а для брони они использовались в качестве дополнительной духовной защиты. Вифезда стояла позади Сдирателя, читая молитвы ношения и починки брони, взятые из трактата веры, ее голос был похож на шепот на фоне песнопений сервиторов. Старый Енох склонился над наручем, держа перо с алмазным наконечником, он наносил дату и место битвы над каждой зазубриной, отметиной или вмятиной. Каждое дополнение сенешаля содержало имя : Игнис Прайм. Планета, на которую прибыл магистр Кезия Ишабольд для инспекции гарнизона Сдирателей, размещенного на вершине горы, только чтобы обнаружить место бойни и попасть в засаду Альфа Легиона. Именно здесь, забаррикадировавшись в ораториуме, Захария Керш впал во Тьму, подведя магистра Ордена и позволив Альфа Легиону одержать полную победу. Кнут моргнул, отогнав воспоминание.

- Где капеллан? – спросил он.

Он пришел в часовню, чтобы предстать перед капелланом Дардарием и принять его решение. Поместив «Меч Дорна» в своем небольшом храме, капеллан редко выходил оттуда. Старый Енох пробормотал что-то невнятное.

Громовой ястреб «Импунитас» разорвал небеса. Как только боевая машина проникла в верхние слои атмосферы, она попала в вихрь мелких частиц щелочных снегопадов. Сверху мир казался усеянным колокольнями, башнями и шпилями монастырей. Темный мир поклонения, переживающий химические метели. Захария Керш вошел в кабину пилота. Пилот и его команда собрались целовать поднятые кулаки, но труп-капитан остановил их.

- Продолжайте работу.

Керш уставился на картину за бортом. Впереди виднелось их место назначения. Вырезанная в заснеженных пиках Ватикских высот, административный центр и столица Святого Эталберга. Здесь огромные шпили дворца «Эфорика» уходили в небеса. Сам дворец, словно бегемот, развалился среди темных соборов. Именно с вершин дворца Экклезиархия несла духовное просвещение миллиардам эталбергцев и триллионам других верующих за пределами кардинальского мира, раскиданных по всему субсектору. Башня «Кафедра» считалась самой высокой, в ней располагались трон кардинала и община Адептус Сороритас.

- Мой господин, - позвал второй пилот.