Быть любимым. Это все, к чему стремится герой романа молодого французского писателя Акселя Сандра. Не зная, кто его родители, он с детства привык оказываться в разных приемных семьях, где он чувствовал большее и меньшее участие. Но не более того. И как только он узнаёт, что обладает выдающимся интеллектом и впервые чувствует интерес к своей персоне, он начинает думать, что добившись успехов в учебе, сможет снискать внимание и любовь окружающих. И поэтому упорно трудится: в интернате, в школе, в институте. Раскладывая свои мысли и чувства по папочкам, герой Акселя Сандра поступает на медицинский факультет, оканчивает учебный год с отличием, получает возможность пройти оплачиваемую стажировку, вливается в компании сокурсников. «А теперь любите меня!» — замирает в восторженном ожидании он.
Но в один прекрасный день он понимает, что ошибался. Что настоящая любовь не завоевывается путем простого преуспевания. Что человеческие чувства не так просты и зачастую обманчивы.
Система рушится, и он вместе с ней. В замешательстве безымянный герой романа входит в первое попавшееся кафе и находит там таких же, как он. Отчаявшихся…
Часть первая
1
— Эту сволочь когда-нибудь убьют! — сказал он мне.
Нам было по десять лет.
«Он» — это Том. А «сволочь» — господин Франк М.
Господин Франк М. был воспитателем в Приюте. Он пристраивал нас в Приемные семьи, а затем нас изводил.
Тома он раздражал. А мне было все равно. Когда господин Франк М. находился рядом, меня там не было — в моем воображении, конечно. Как будто бы кто-то занимал мое место, а я терял сознание. Как будто бы я сам себя не осознавал.
2
Есть три категории Приемных семей: те, что желают вам лучшего, те, что желают бабла, и те, что желают вам зла.
Первая категория встречается не реже, чем две прочие, в мире полно людей, желающих приютить сироток и помочь им; ну то есть они и правда существуют —
по-настоящему добрые люди.
Я знаю наверняка, я их встречал.
Вторая категория — семьи, у которых нет денег и которые хотят получать их без лишних хлопот. Они берут к себе детей, кормят их только лапшой и картошкой, а затем обналичивают чеки. Семьи из второй категории не злые. Зло — удел третьей категории.
К третьей категории принадлежат люди, которым некуда девать деньги. У них есть собственные дети и есть извращения, вот только измываться они предпочитают над чужими детьми, до которых остальному миру нет дела.
Действительно плохие люди,
они и правда существуют. Я знаю это, я встречал и их тоже.
Господин Франк М. мог поселить нас в семье любой категории. Таким образом, господин Франк М. держал нас за яйца — в прямом и переносном смысле.
3
Нам было по одиннадцать лет, когда мы с Томом впервые сбежали.
Вместе с другими воспитанниками Приюта мы пошли в музей естественных наук в сопровождении госпожи Марианны Г. — воспитательницы, ходившей все время с каким-то ошеломленным видом. У госпожи Марианны Г. были толстенные щиколотки, кожа на них была так натянута, что казалось, будто ее не хватает на весь этот жир.
Госпожа Марианна Г. была в общем-то милая. Она смотрела на витрину с засушенными белыми и черными бабочками и рассказывала нам, что после индустриальной революции и начала использования угля стволы деревьев, на которых жили эти бабочки, потемнели из-за дыма и птицы не видели черных бабочек и ели белых; благодаря этому
камуфляжу
черные бабочки находились в более выгодном положении и в итоге чаще выживали, ведь они лучше приспособились к окружающей среде. Это и есть
Естественный отбор.
— Давай свалим отсюда! — сказал Том.
И мы направились к выходу.
4
Когда нам было по двенадцать, господин Франк М. о нас позабыл. И что странно, мы о нем тоже. Как будто времени, проведенного с ним, не существовало. И даже когда мы встречали бегущего по коридорам Приюта плачущего мальчишку, мысль о том, что он вышел из кабинета господина Франка М., не приходила нам в голову.
Наша память поместила папку
Франк М.
в архив, который более не был нам доступен.
Мы с Томом вернулись из нашего четвертого побега, самого длинного. «Еще одна такая выходка, и вы отправитесь в исправительную колонию», — предупредила госпожа Марианна Г.
И последовавшая
выходка
была эффектной…
5
— Ты знаешь, что такое коэффициент интеллекта? — спросила меня дама с черным шиньоном и прямоугольными очками.
В тот день я приехал в
Исправительное учреждение,
встретился с врачом, который меня осмотрел, а затем с этой дамой с черным шиньоном и прямоугольными очками, которая задавала мне вопросы и заставила пройти письменный тест.
— Коэффициент интеллекта, — повторила дама, — или ай-кью, — это тест, который особым образом измеряет уровень умственного развития.
И она взглянула на меня исподлобья, будто проверяла, понял ли я ее слова. Я ничего не ответил.
— Для большинства людей, — продолжила она, — коэффициент интеллекта составляет около 100 баллов, а для остальных это число больше или меньше. При уровне выше 130 можно говорить об исключительном умственном развитии.
Часть вторая
17
Вот уже месяц я ночью и утром сидел в гостинице, а после обеда и вечером — в баре.
Я тщательно все проанализировал и пришел к заключению, что ошибался с самого начала, потому что
перепутал
чувства. Я принял за любовь то, что ею не являлось.
Взять, к примеру, родителей других учеников в день церемонии в Пансионате. Они испытывали не любовь, а что-то вроде жалости, разбавленной утешением. Это чувство можно назвать
Утешающая жалость.
Ее чувствуешь, когда перед тобой находится кто-то
ниже тебя
и жизнь его ущербна, и вдруг он получает то, что все хотели. Или возьмем человека, которому госпожа профессор отрезала половину тела, — представьте, что он участвовал в лотерее и выиграл главный приз, вот тогда остальные участники скажут:
«Даже лучше, что бедняге тут повезло, у меня-то хотя бы обе ноги на месте».
Им будет его жалко, но они найдут утешение в том, что не лишены половины тела. Такова
Утешающая жалость.
В день церемонии в
Пансионате,
хотя я и набрал больше всех баллов, обставив их дорогих отпрысков, родители говорили себе:
«Даже лучше, что отличился этот бедный мальчик, у моего сына хотя бы есть оба родителя».
Возьмем студентов факультета. Прежде всего меня окружали те, кто хотел, чтобы их заметили в моей компании или чтобы они могли сказать, что знают меня, — ведь я стал знаменитостью. Многие знаменитости ошибаются, полагая, что люди любят их, а люди всего лишь хотят засветиться в их компании или как-нибудь похвастаться, что знакомы с ними. Люди думают, что если их увидят с какой-то
значимой персоной,
они сами тоже станут «значимыми», такое желание можно было бы назвать
Стремлением к значимости.
18
Когда я вернулся в гостиницу, чтобы в ней поселиться, я спросил у хозяина, в каком номере я спал, десятом или шестнадцатом. Мне просто надо было знать, но он так на меня зыркнул, будто подозревал за моим вопросом макиавеллевский заговор.
— Номер написан на двери, — сказал он, не спуская с меня глаз и силясь понять, что я скрываю.
— Я знаю, — ответил я, — но у меня не получилось разобрать, десять это или шестнадцать.
Он продолжал пристально смотреть на меня, словно пытаясь раскусить мои намерения.
— Шестнадцать, — изрек он наконец.
19
Бар был настоящим маленьким городком внутри большого. Завсегдатаи бара были его жителями, захаживали и туристы. Этот город походил на все остальные: с честными горожанами и проходимцами, кодексами и законами; а главой города была Хозяйка.
Большинство жителей города отзывались на прозвища. Некоторым прозвища давались из-за особенностей внешности: вроде Хромого, который хромал, или Косого, который косил. Иногда клички несли обратный смысл: например, Толстяком называли человека, худого как спичка. У некоторых были ласковые прозвища, вроде Дурачка или Момо, братьев Дюкон:
Дюкона с «Т» и Дюкона с «Д»,
а некоторые носили прозвища по своей профессии, вроде Почтальона, который служил почтальоном, или по профессии, связанной с их занятием, например, Пожарник на самом деле был огнеглотателем. Те, кого окрестить было не так просто, обладали сложными прозвищами, вроде Дрянного Поэта или Дерьмового Писателя. И наконец, «уважаемые» жители имели право на собственное имя, как Шарль или Мириам.
Даже сам бар, у которого не было названия, получил прозвище: Бар Никчемностей. Как-то Дрянной Поэт написал на двери туалета:
Под стихотворением стояла подпись «Карл Дезенски», а сразу под ним другим почерком было написано:
«Если бы у меня было такое же дурацкое имя, я бы писал такие же дурацкие стихи!»
20
Настоящее имя Хозяйки было Доминика. Но все звали ее просто Хозяйка.
Она была очень мила со мной, позволяла мне оставаться с ней на кухне бара, пока готовила, и часто кормила меня бесплатно.
С ней я мог говорить о чем угодно, и она рассказывала удивительные вещи. Например, в тот день, когда я сказал, что бросил учебу, потому что обнаружил, что есть люди, которые ненавидят тебя из-за твоего успеха, она мне объяснила: что бы ты ни делал, всегда найдутся люди, которые будут тебя ненавидеть. Она сказала, что
невозможно сделать так, чтобы тебя любили все.
— Ведь были же люди, которые терпеть не могли мать Терезу! — заключила она.
Благодаря Хозяйке я понял следующее: нужно принять тот факт, что некоторые люди тебя не любят.
21
В баре ошивались не только безработные. Приходили еще и
Люди искусства.
В особенности музыканты и художники.
Сабрина была молодой художницей. Она все время таскала с собой огроменную сумку для рисунков и коробку красок. В волосах, на шее и на запястьях она носила платки всех цветов.
Сабрина вворачивала слова «зад» и «задница» в каждую фразу.
Когда что-либо впечатляло Сабрину, она говорила:
«У меня сейчас еще одна дыра в заду появится!»
А когда что-то впечатляло ее сильнее, она говорила:
«Две дыры!»
Затем счет шел на
«три дыры»
и так далее.
Максимальное количество
«дыр»,
которое я помню, было объявлено, когда Луи сказал, что высшая степень высшей степени — это немой, который говорил глухому, что за ними шпионит слепой.
