Всякий человек, изучающий многообразие мировых культур, почти непременно оказывается шокирован множеством этических и эстетических различий, существующих у различных народов мира. Одежда, которую мы носим, дома, в которых живем, понятие о справедливости, представления о семейных взаимоотношениях и т. д., как правило, сформированы той культурой, в которой мы живем. Как же в таком случае определить правильность или неправильность наших представлений, что делает наши действия верными или неверными? С точки зрения этических принципов культурного релятивизма, культура предопределяет наш ответ. Все, что данная культурная группа одобряет, становится хорошим, все, что не одобряет, становится плохим. Один из влиятельных американских просветителей, Джон Девей, говорил, что нравственные стандарты подобны языку народа, и оба являются результатом традиции и привычки. Для каждого носителя языка именно его язык представляется наиболее благозвучным, красивым, а грамматика и ее правила наиболее ясны и органичны, поэтому ими легко пользоваться. Нечто подобное мы наблюдаем и в области этики. Определенной местности соответствует своя, наиболее верная, с их точки зрения, форма нравственных принципов, и поэтому это представляется верным в одной стране, осуждается в другой. Посему и не существует неподвижных, застывших нравственно—этических принципов, исходя из которых мы бы расценивали выход из встречающихся нравственных проблем, как верный или неверный, ибо это всего лишь продукт культурной адаптации. Вильям Грехам Самнер, доктор Йельского университета, в своей книге Folkways («Пути народов», 1906 г.), представил, как казалось, убедительные доказательства в пользу культурного релятивизма. Он утверждает, что «философские системы мира, политическая жизнь, права, свободы и нравственность— все это является продуктом путей развития народов».

Основательно изучив как примитивные, так и высокоразвитые народности, Самнер привел убедительные аргументы в пользу своей теории. Он доказывал, что любой вопрос, касающийся морально—нравственного поведения в разных культурах, может оцениваться по—разному, а порой одним и тем же действиям давалась диаметрально противоположная оценка. Вопросы, которые задавались Самнером в контексте разных культур: 1) Возможно ли владеть рабом, и если «да», то как к нему относиться? 2) Преступник: кто он такой и каким должно быть наказание? 3) Сколько жен может иметь мужчина в одно и то же время? 4) И наоборот, сколько мужей может быть у женщины? И др. В то время, как многие представители племен считают, что для мужчины допустимо иметь более, чем одну жену, на Тибете наоборот, женщина поощряется к тому, чтобы иметь нескольких мужей. Далее он также описывает практику некоторых племен эскимосов, которые деформировали части тела ребенка, из—за чего дети часто умирали, а на островах Фиджи дети убивали своих престарелых родителей. Расценивались ли в этой культуре эти действия как преступные? Нет!

Вывод, который делает Самнер: столь явные расхождения приводят к заключению, что лишь культура является единственным критерием нравственных ценностей.

Мелвилл Дж. Гершковитс в своей работе «Культурный релятивизм» расширяет применение принципов культурного релятивизма. Он определяет его как моральную теорию, в которой «суждения основаны на опыте, а опыт истолковывается каждым индивидуумом в понятиях своего собственного проникновения в культуру». Он соглашается с Самнером, что «нравственные стандарты являются действенными настолько, насколько они находятся в согласии с общей ориентацией населения в данное историческое время. Более того, что есть норма, а что ненормально является относительным по отношению к культурному окружению данной рекомендательной нормы».

Согласно Гершковитсу, сами по себе культурные обычаи, нравы, традиции очень гибки, поэтому мы обнаруживаем значительные изменения, происходящие в данной культурной среде с течением времени. Так норма приемлемого поведения внутри культурной группы может измениться, когда культура изменяет свою этическую основу. Следовательно, данная культура постепенно может прийти к выводу, что мужчина теперь не должен иметь более одной жены, и поэтому полигамия теперь не одобряется этой группой. Однако в это же время, но в иной культуре полигамия одобряется.

Изучение различных культур дает нам возможность увидеть и оценить отличия, которые существуют среди народов мира. Мы не должны думать, что наша форма гостеприимства или одежды, или символы социального положения являются лучшими, чем у других народов. Мы должны предполагать наличие подобных различий в традициях, и никакое общество не должно судить другое за принятую у них манеру поведения. Но как быть с такими вопросами, как избиение детей, изнасилование, убийство и геноцид? Можем ли мы, исходя из культурных различий сделать вывод, что различные нравственно—моральные кодексы этих культур будут оценивать эти действия либо как верные, либо как неверные.

Сторонники культурного релятивизма претендуют на то, что их метод основан на научном взгляде на мораль. Но тогда как разрешить такую дилемму. Предположим, что одна культурная традиция объясняет убийство детей как форму контроля рождаемости; как мы можем быть уверены, что это правильно? Это факт! Так есть! Такова ситуация, но как узнать, должно ли так быть? Культурные факторы никогда не приведут нас к пониманию того, какой должна быть наша моральная ответственность.

Здесь мы встречаемся с той трудностью, которая неизменно присутствует в любой из так называемых «научных» теорий морали. Научные исследования могут представить различные факты, которые могут оправдать к примеру, создание водородной бомбы. Но оно никогда не ответит на вопрос, является ли каннибализм морально оправданным, и если «да», то в каких случаях? Выше мы говорили о том, что подвести моральную базу для создания водородной бомбы можно, а вот ответить на вопрос, когда и над кем она может быть взорвана, гораздо сложней с точки зрения научной теории морали. Ибо подобные решения не могут основываться на научных исследованиях, чему мы находим достаточно подтверждений.