Настойчивый стук в окно. Господи, как он возненавидел этот звук, вырвавший его из сна!

На широкой кровати в залитой солнцем комнате потянулся складный парень с взлохмаченными черными волосами. Он упрямо продолжал лежать с закрытыми глазами, заставляя себя вернуться в сон, но стук в окно повторился. Парень хотел натянуть на себя одеяло — не получилось, оно еще ночью упало на пол, образовав там милый комок. Тогда юноша обхватил свой голый торс руками и поджал колени к животу, отворачиваясь от окна.

Во сне к нему опять приходили они. В детстве, когда он видел их во сне, то просто называл «зверушками». Чем старше он становился, тем отчетливее понимал, что они приходят неспроста. Он научился связывать их появление с событиями своей жизни.

Впервые он увидел подобный сон в ту ночь, когда на свет появился брат. Он видел озеро, в котором отражалась удивительно желтая полная луна, видел деревья на склоне, заросшем зеленой травой. Они всегда спускались с этого склона, хотя не всегда все четверо.

Когда родился брат, они были там, на склоне, все: большой черный пес с пронзительно-синими глазами; такой же крупный серый волк с желтизной зрачков, в довольно потрепанной шкуре; изумительно красивый олень — его рога излучали мерцающий свет, и лань — грациозная, изящная, с зелеными глазами отца. Они просто спустились по склону. Смотрели на него и улыбались. Он точно знал — улыбались.

Рыжеволосая девушка стояла перед высоким зеркалом в резной раме и разглядывала себя, чуть улыбаясь. В зеркале отражалась ее комната, которую она обожала, — застеленная шелковым лоскутным покрывалом кровать, изящное кресло-качалка, где уютно утроился плюшевый кот, стол со сложенными в идеальном порядке книгами, пергаментами, разноцветными перьями, и полки, заставленные фотографиями и волшебными игрушками Уизли. На стенах висели флаги Гриффиндора, плакаты с актерами волшебного театра, где работала Мари-Виктуар, и рисунки Ала.

Лили обернулась к большой фотографии, где стояли и сидели ее родные. Вот бабушка Молли — она умерла почти пять лет назад, рядом дедушка Артур — очки, как всегда, съехали чуточку вниз. Он с нежностью смотрит на жену. Вокруг — их рыжие дети с супругами и внуки.

Вот дядя Джордж, Лили обожала его удлиненную шевелюру. Так он скрывал свою одноухость. Рядом стоит его жена, дочь Кэтлин и четверо сыновей. Дядя Билл обнимает Флер, такую захватывающе красивую, что Лили иногда сердилась за эту несправедливость природы. Их дочери тут же, причем Мари-Виктуар держит за руку Теда Люпина. Тут же Чарли с его румынской женой и их близнецами, Перси смущенно держит на руках маленькую дочку — у нее такое же выражение лица, что и у дяди Перси, разве что очков нет. Рядом долговязый дядя Рон. Он хмурится, поскольку опять поспорил с женой. Гермиона — почему-то жена дяди всегда была просто «Гермиона» — слегка улыбается, приобняв свою дочь Розу. Хьюго стоит рядом с мамой Лили — Джинни положила голову на плечо мужа. Гарри Поттер выглядит безумно довольным. А перед ним — такие похожие на отца Джеймс и Альбус. Сама Лили с краю — в тот день она была сердита на старшего брата за очередную шуточку.

Лили улыбнулась этому портрету, — все старались помахать ей рукой и послать улыбку — потом перевела взгляд на другие рамки. На полочке стояли ее любимые фотографии: мама и папа на Рождественском балу в Министерстве, Лили, Джеймс и Альбус три года назад в Сладком королевстве, а также подаренная отцом фотография его погибших много лет назад родителей.

Из коридора донеслось хныканье, которое отвлекло девушку от созерцания волшебных фотографий. Видимо, Ала подняли с постели.

Высокий черноволосый мужчина появился посреди улицы, словно вырос из-под земли. Он огляделся, запустив руку в и так растрепанную шевелюру, поправил очки на носу и двинулся к калитке дома номер четыре по Тисовой улице.

На незнакомца с удивлением смотрели жители тихого уголка Сюррея, мывшие свои машины или стригшие газон. Что-то никогда не меняется.

Так и дом, в котором Гарри Поттер провел свои не слишком-то счастливые детские годы, казался таким же, каким он его оставил больше двадцати лет назад, пускаясь в нелегкий путь, который закончился смертью Волан-де-Морта. Смертью Хедвига. Смертью Грюма. Смертью Добби. Отца Тонкс. Самой Тонкс. Люпина. Фреда. Колина Криви. И еще многими смертями.

Гарри мотнул головой, пряча эти старые воспоминания поглубже, толкнул калитку и пошел по хорошо знакомой и почти забытой тропинке к крыльцу, на котором тридцать семь лет назад его нашла тетя Петунья. Где оставил его Дамблдор. В эту дверь входил когда-то старый Учитель. В эту дверь когда-то Гарри втолкнул Дадли, не пришедшего в себя после нападения дементоров.

Гарри заставил себя позвонить, хотя страшно боялся вновь очутиться в доме, полном, как ему казалось, самых грустных и страшных воспоминаний.

Она сидела в гостиной, нервно перебирая страницы журнала «Ведьмин досуг», то и дело поглядывая на часы. Сверху доносился хохот ребят — видимо, они все вместе сидят в одной из спален. Джинни усмехнулась, вспомнив, как Гарри несколько лет назад ругался, поскольку Джеймс и Лили, поссорившись, разнесли чуть ли не половину дома.

Мысль о Гарри снова заставила Джинни взглянуть на часы. Почти час дня, а Гарри все нет.

Привычка волноваться за него, за самого дорогого и любимого, появилась у нее с курса третьего. Она постоянно переживала о том, где он, что делает, не грозит ли ему опасность, не голоден ли он, не больно ли ему. Самым страшным стал год, когда они почти не виделись — год, когда Гарри, Рон и Гермиона слонялись по Англии, стараясь приблизить конец Волан-де-Морта.

Это было страшное время для всех, а для Джинни — особенно. Она не знала, как помочь Гарри. Да и не могла помочь. Мысль о том, что Гарри может в любой момент погибнуть, беззащитный, в тот год не оставляла ее, казалось, ни на секунду.

А потом было несколько лет безоблачного счастья, свадьба, семья. Но он стал мракоборцем, и все пошло по новой. Ночные дежурства, экстренные вызовы, облавы, расследования. Часто посреди ночи Джинни не спала, ожидая, когда муж шагнет из камина — усталый, немного грязный, сонный, но живой. И этот страх за него, вечно идущего по лезвию бритвы со своей дурацкой привычкой всех спасать и всех защищать, стал вторым чувством после любви, что сопровождали Джинни все эти годы.

Голова болела уже вторые сутки.

С осознанием этой вопиющей несправедливости природы Джеймс Поттер проснулся в своей кровати в комнате семикурсников под самой крышей башни Гриффиндор. Лежа с закрытыми глазами, он ясно понимал, что предыдущие два дня по какому-то чудовищному стечению обстоятельств были не его. Просто не его, и это больше всего злило!

Все началось с того, что утром его семнадцатого дня рождения отца срочно вызвали на работу. И ничто — ни горы подарков, ни веселье многочисленных родственников, ни приколы кузенов Уизли — ничто уже не могло спасти ситуацию. С каждым часом раздражение нарастало. Не прибавило настроения и то, что мама, как ни пыталась, не выглядела счастливой.

В итоге, когда на пороге дома Поттеров объявился Скорпиус Малфой, Джеймс был готов проклясть кого-нибудь из гостей. Малфой же предложил выход лучше — даром, что слизеринец. Незаметно выскользнув из дома, двое друзей с помощью парной трансгрессии (Малфой уже успел сдать экзамен) перенеслись к какому-то только слизеринцу известному бару, где и отметили знаменательное событие парой бутылок Огневиски.

Через шесть часов, когда раздражение, злость, совесть и другие адекватные чувства были утоплены в алкоголе, Джеймс Сириус Поттер вывалился из камина своего дома на коврик, прямо под ноги Гарри Джеймсу Поттеру, который как раз собирался отправиться на поиски блудного сына.

Лили вошла в гостиную Гриффиндора, мечтая только о том, чтобы добраться до своей спальни и уснуть. В круглой комнате было много студентов, которым, видимо, легче дались два первых учебных дня. Обнадеживало лишь то, что завтра — суббота, и девушка сможет выспаться и отдохнуть. Хотя им уже задали столько задания, что половину воскресения придется провести в библиотеке.

Незаметно пройти через гостиную ей не удалось. Старосту тут же окружили первокурсники с вопросами о всяких мелочах — можно ли выносить библиотечные книги из здания школы, как найти потерянные уже вещи, как зовут привидение с почти отрубленной головой и не поможет ли она с заданием по Заклинаниям. Лили терпеливо все рассказала, но уйти снова не удалось, потому что она увидела пустое кресло возле камина — кресло, где обычно по вечерам сидел ее брат, делая домашнюю работу или строча письмо. Сейчас Джеймса там не было, но Лили вспомнила, что так и не поговорила с ним. Хотя давно бы нужно это сделать.

— Эмма, ты не видела Джеймса? — Лили, оставив сумку на одном из пуфов, подошла к однокурснице брата. Та сердито насупилась, рука ее взметнулась к аккуратно причесанным волосам, но она ответила:

— У МакГонагалл.

— Опять? — Лили как-то обреченно подумала о том, что каждый год начинается у брата с одного и того же — с наказаний. — Спасибо.

Было так хорошо лежать ранним утром в теплой постели, прижав к себе любимую женщину, и мечтать о том, что сегодня ему не придется куда-то нестись, кого-то искать, успокаивать, на кого-то ругаться. Хотелось провести субботу с семьей, сходить на обед к Уизли, полетать с Альбусом, погулять с Джинни, а вечером сесть и написать письмо детям. Гарри искренне надеялся, что все так и будет, но какое-то шестое чувство, проснувшееся вместе с ним, подсказывало, что мечтам придется остаться мечтами. Но он решил, что сегодня просто забудет про шестое чувство и проведет хотя бы спокойное утро — без Министерства, оборотней, мертвых детей и подсознательного страха, что ничего не бывает просто так.

Настроение было радужным. Но что-то мешало чувствовать себя абсолютно счастливым. Ах, да, Джеймс.

Гарри очень медленно высвободил руку, на которой спала Джинни, выскользнул из-под одеяла, натянул пижамные штаны и, взяв с тумбочки очки и палочку, отправился на кухню. Наконец-то он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. В последние дни ему приходилось вскакивать ни свет ни заря, куда-то мчаться, причем он почти не успевал есть и отдыхать.

Но сегодня суббота. Солнце приветливо заглядывало в окна кухни. На столе одиноко стоял стакан с остатками молока — видимо, Альбус вставал ночью. У него это иногда бывало, особенно если перед сном он успевал наесться сладкого. Непонятно было, как его младший сын мог оставаться таким худым, постоянно уплетая конфеты и другие сладости.

Гарри поставил чайник на плиту — он любил, когда по утрам в кухне слышно, как закипает вода в чайнике. С магией утро лишалось своего волшебства, поэтому мужчина просто положил палочку на стойку, открыл холодильник и задумался, решая, что бы съесть, пока жена спит. Он редко занимался кулинарией, поскольку так и не освоил заклинаний домоводства, а готовить маггловым способом не было желания — хватило нескольких лет в доме Дурслей.

Ждать и надеяться.

Эти слова, как думала Джинни, давно запечатлелись в ее душе невербальным заклинанием, полным любви и беспокойства Но никогда она так не цеплялась за них, как в последние дни. Ее чуткая женская натура четче разума фиксировала опасность, которой веяло от Гарри, когда тот возвращался с работы.

Джинни поставила на поднос чашки, вазу с печеньем и, подумав, добавила-таки пару конфет. Взяв поднос, она пошла в гостиную, где, сидя на полу, Рон и Альбус играли в шахматы. Черный кот с отгрызенным кем-то и когда-то ухом — за это Лили нарекла его Безух — внимательно следил за фигурами с дивана, на котором удобно устроился.

— Чай подан, господа, — Джинни опустила поднос возле Рона, который в этот момент делал ход. Он на мгновение поднял глаза на сестру, ободряюще улыбнувшись, а потом вернулся к игре. Альбус даже не отвлекся на конфеты — так его увлекла партия. Через мгновение его фигура потащила с доски упирающегося коня дяди Рона.

Джинни села рядом на пол, опершись спиной о диван и рассеянно следя за Альбусом и Роном. Потом уже привычно взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Рон привел их домой три часа назад. Джинни была благодарна брату за компанию, хотя знала, что он просто не хочет сидеть в пустом доме, без детей и Гермионы.

Нет ничего лучше в жизни, чем воскресенье, потраченное впустую.

— Почему впустую?

Скорпиус поднял голову и чуть повернулся, чтобы лежащий рядом на траве Джеймс Поттер попал в фокус.

— Я сказал это вслух?

Джеймс кивнул, причем получилось это смешно, поскольку лежал гриффиндорец на животе, положив голову на согнутые руки. Глаза его были закрыты, и весь его вид показывал, что действительно ничего лучше в жизни нет, чем просто так валяться посреди поля для квиддича, подставив спину солнцу. Оно бережно согревало кожу сквозь форменную рубашку.