Год назад ушел из жизни казахстанский писатель Морис Симашко. Человек, талант которого — «милостью Божьей». Он жил историей, а история жила в нем.
История звучала для него всеми голосами, перекликалась на языках древнего мира, представала живыми картинами давно ушедших эпох и событий. «Я ничего для себя не планировал, — читаем в его автобиографическом „Четвертом Риме“, — вечером играл в преферанс, а утром почему-то сел писать повесть. Называлась она „Повесть Черных Песков“». И как ни странно, удивляется автор, сам собою сложился сюжет, который, подобно орнаменту, мог бы повториться тысячу и две тысячи лет назад. Орнаментальной повтор событий. Этот ключ к прочтению истории был обнаружен Симашко еще тогда, когда корреспондентом «Туркменской искры» приезжал он на раскопки к гениям археологии Массону и Толстову. Рассматривая как-то извлеченный из земли старинный кувшин, он с удивлением заметил, что узор на одеждах работающих рядом в поле туркменок точь-в-точь повторяет тот самый орнамент, что наносил на свои изделия древний мастер. Прошлое и настоящее сошлись в руках Мориса я это было открытием. Со всей очевидностью он понял вдруг: такая связь не случайна. Она существует испокон веков, и она цементирует мир.
Другим потрясением, которое дано было пережить Морису, стало происшествие в тех же самых Черных Песках. — Помню, — рассказывал он, — в юго-восточных Каракумах налетевший как-то ветер-афганец в несколько часов сдвинул миллионы тонн песка. Обнаружился целый караван в сотни верблюдов с поклажей, погонщиками, охраной. Соль и йод пропитали их плоть, и лежали они в единой связке, засыпанные тысячи лет назад таким же внезапным ураганом. Не знаю, успели ли оприходовать эту находку ученые, но через месяц, когда я снова оказался на этом месте, там уже громоздился новый бархан, неотличимый от тысячи других… Тогда, признавался писатель, ему открылось окно в прошлое. Это было знамение.
Два десятка романов и повестей — это те самые барханы, под которыми таились истоки всех сегодняшних социальных процессов, и, положившись на интуицию, он докапывался до их корней. С историей Морис Давидович обращался бережно, в книгах все строго документировал. Взять, например, его «Семирамиду» — роман о Екатерине II. Пять лет скрупулезнейшим образом собирал он для него материал. Кстати, в Пушкинской библиотеке Алма-Аты (ныне Национальная библиотека РК) он обнаружил 10-томник царицы на французском языке. Валерий Михайлов перевел ему тогда ее записи, дневники, сочинения. Была там переписка с Вольтером, царственной рукою писанные пьесы, придуманные для внука Александра сказки. Много и тщательно работал в ленинградских библиотеках и архивах. У него даже стиль разговора стал тогда петербуржским.