Что касается семичасового звонка, тут сомнений быть не могло: Марсель звонил из редакции своей газеты. Жермена едва успела войти во франко-итальянский ресторан, на бульваре Клиши, где они обычно обедали и где ежедневно встречались, если заранее не назначали друг другу свидание в другом месте. У них был здесь свой столик, у окна, уже успевший стать как бы частью их дома.

Не успела она сесть и, взглянув на часы, удостовериться, что до семи оставалось еще три минуты, как к ней подошла Лизетта, девчушка из гардероба, с таким забавным любопытством разглядывавшая ее с тех пор как она вышла замуж и с таким удовольствием называвшая ее «мадам».

— Мадам Блан… Вас просит к телефону месье…

Она не сказала «Месье Блан». Она сказала просто «месье», причем с таким заговорщицким видом, словно это был их общий «месье».

Наверняка изменение планов на вечер. С Марселем нужно было постоянно быть к этому готовой. Вполне вероятно, что она сейчас услышит:

Четыре часа. Из всех окон, которые можно было увидеть с балкона, освещено было лишь одно, за занавеской которого то и дело мелькал силуэт — видимо, человека, ухаживающего за больным.

Марсель не вернулся домой. Он не позвонил, никак не дал о себе знать. И вот когда большая стрелка на часах заняла вертикальное положение, Жермена решилась на еще один телефонный звонок.

— Алло… Это ты, Ивет?.. Я разбудила тебя, бедняжка… Не сердись на меня… Да, это я, Жермена… Я должна просить тебя о большой услуге… Что ты говоришь?

Здоровенная нескладеха, на том конце провода, сонно буркнула:

— Уже?..