Для Мегрэ вся эта нелепая история началась с того, что он пробормотал нечто невразумительное в ответ на телефонный звонок.

Он уже, можно сказать, не служит в уголовной полиции. Еще два дня — и он выходит на пенсию. Эти два дня, как и все предыдущие, он собирался провести, приводя в порядок папки с делами и откладывая в сторону свои личные бумаги и записи. Тридцать лет он провел в этом здании на набережной Орфевр: здесь самые укромные уголки были ему знакомы лучше, чем собственная квартира. И вот, когда осталось потерять каких-нибудь двое суток, он, словно простой солдат, вдруг принялся считать часы, без конца вспоминая поджидавший его домик на Луаре, где госпожа Мегрэ уже готовилась к его приезду.

Чтобы спокойно поработать, он провел в своем кабинете всю ночь, и теперь здесь стоял густой сизый дым от его трубки. Первые лучи зари осветили залитую дождем набережную, где еще не погасли ночные фонари: это напомнило ему бесконечные допросы, которые, начавшись в этом самом кабинете средь бела дня, случалось, завершались признанием измученного преступника в такой же хмурый предрассветный час, когда тот, кто вел допрос, выбивался из сил не меньше, чем сам подозреваемый.

Где-то за стеной, в соседнем отделе, зазвонил телефон.

Сначала Мегрэ не обратил на него внимания, но вдруг вскинул голову, сообразив, что недавно дежурный инспектор заходил к нему и предупреждал, что пойдет глотнет горячего кофейку.

Этому допросу суждено было стать самым бесславным за всю карьеру Мегрэ. С самого начала все пошло вкривь и вкось, среди учиненного разгрома, с разбросанной по полу бумагой и кусками гипса, которые комиссар старался не замечать.

Войдя в кабинет, Мегрэ, даже не моргнув глазом, направился к своему креслу, схватил девушку за руку и пробурчал:

— Вы позволите?

Она встала, понимая, что последнее слово все равно будет за ним, и пересела на место, которое он ей указал, лицом к окну, так что дневной свет, безжалостный, как фотовспышка, падал прямо на нее. Она, казалось, ждала, что он вот-вот заговорит. В таком случае ее надежды не оправдались: комиссар прежде всего старательно набил трубку, помешал угли в камине, очинил карандаш и, наконец, открыл дверь посыльному из кафе, принесшему завтрак на двоих.

— Будете? — осведомился он у своей пленницы.