О ту пору, когда всех нас, в большей или меньшей степени породненных с племенем Вэягалов, ошарашила весть, что нашлось-таки золото Ноаса, из-под спуда равнодушия забили ключи семейных преданий, из поколения в поколение передававшихся бабушками, ну и отчасти дедушками. Давние, баснословные, дымкой лет окутанные события обретали осязаемость реальности, легендами овеянные и будто воскресшие жизни волновали умы и сердца. Пробудился интерес к делам и свершениям Вэягалов минувших веков. Спешно восстанавливались прерванные родственные связи — двоюродные, троюродные братья разыскивали двоюродных и троюродных сестер, дядья по отцу — теток по матери. В поздний вечерний час незнакомый голос в телефонной трубке начинал вдруг выяснять: а из каких вы, простите, Вэягалов, из тех, что жили когда-то в Ильгуциемсе, или тех, что позже перебрались в Видземе?

Примерно год спустя после достославной смерти Паулиса Вэягала, погибшего в ратоборстве с молнией, шарахнувшей по крыше Крепости и по стволам сразу пяти деревьев на усадьбе, снялся с якоря и брат его, Петерис, в противоположность Паулису малоприметный и замкнутый смиренник. Смерть Петериса, как и вся его жизнь, ничем особенно не примечательны. Точильщик консервного цеха, до последней минуты скрывавший от всех расстройство мочеиспускания, свалился от уремии, и тогда уж ничего иного не оставалось, как скрестить на груди покойного его распухшие руки. Но похороны Петериса вылились в событие грандиозное. Пробудившийся дух общности творил чудеса. Из Риги прикатили семь «Жигулей», две «Волги» и два заказных автобуса. На похороны сородича съехались не только дальние и близкие, за житейской суетой отдалившиеся Вэягалы, но и такие, кому еще ни разу в этом мире не доводилось пожать друг другу руки. Крепость к тому времени опять была под крышей, и поминки взялся справить отец пятерых дочерей Виестур Вэягал. Когда на другой день колхозный агроном спросил Виестура о его самочувствии, тот ответил, что съезд родственников прошел нормально, да вот собака, многолюдством перепуганная, как сбежала, поскуливая, со двора, так до сих пор не объявилась.

Главные заслуги по части вэягаловедения и сплочения многочисленной родни принадлежат Скайдрите Вэягал, дочери Паулиса, в продолжение нескольких лет известной как Скайдрите Пшенепшинская, пока она не подала в суд заявление с просьбой расторгнуть брак и восстановить девичью фамилию, к которой вдруг воспылала любовью. По мере приближения к пенсионному возрасту увлеченность ее становилась сильней. Работа в аптечном киоске при больнице казалась слишком однообразной и прозаичной. Вдохновение и творческий порыв душа находила в пожелтевших архивных документах и книгах, в них Скайдрите выискивала дотоле неведомые тайны рода Вэягалов. Свободное время она проводила, навещая родовые гнезда Вэягалов. Всю Латвию исколесила: летом бродила малохожеными тропами, осенью месила грязь проселков, зимой пробиралась через сугробы — все лишь затем, чтобы подтвердить, проверить какие-то смутные предположения, разыскать какого-нибудь еще неизвестного, вольного могиканина из рода Вэягалов. Из клубка перепутанных судеб, отсветов давно угасших жизней по узелку, по ниточке, в комнате Скандри- те на стене возникал труд ее жизни — родовое древо Вэягалов, или, как сама она выражалась, родословная роспись.