Сугроб, наметённый за ночь, зашевелился. Луна закатилась, но вдали, за тёмными строениями товарной станции, уже забрезжил чистый оранжевый свет. Человек, поднявшийся из снега, качнулся. Снег посыпался с него, как с новогодней ёлки. Он смотрел вокруг и не узнавал мира, а главное, не узнавал себя. Он даже не мог бы сказать, кто он — мужчина или женщина. Нет, он даже не мог сказать, человек ли он. Он посмотрел вперёд по заснеженной дорожке, туда, где светились фонари трамвайной линии. И назад — на кирпичные заборы, скрывавшие пакгаузы железной дороги. Он не узнавал этого мира. Он видел чёрный снег и синий свет, брезживший на востоке. Он видел свои руки, облитые синим холодным светом, потом взгляд его упал на пятна в снегу. Там, где он только что лежал, на чёрном снегу светились ярко-красные пятна. Такие же пятна на его куртке источали слабое сияние, и разглядывая их, он внезапно понял, что эти пятна как-то связаны с ним. Это красное — невыносимо красное для его глаз — вытекло из него. Цепочка красных следов тянулась по тропинке в сторону трамвайного кольца. Красное притягивало его взгляд, и в груди его рождалось что-то необыкновенное, от чего хотелось взвыть и расцарапать когтями грудь. Он не узнавал это место, но чувствовал, что с ним связано что-то очень важное для него, для его прошлого и будущего. Он покачивался, не решаясь сделать шаг. Казалось, он раздумывал, хотя на самом деле он не умел думать. Он забыл, как это делается. На белом, бескровном его лице промелькнуло выражение удивления. Потом оно сменилось сосредоточенностью. Он выпрямился и зашагал мимо закоченевших стволов и ветвей, мимо пакгаузов, перешёл через рельсы, и углубился в тёмный мрачный переулочек. Здесь тесно стояли деревянные избы, с тёмными или закрытыми ставнями окнами. Казалось, теперь он точно видел свою цель. Он подошёл к одному из домов, толкнул ворота. Ворота были заперты, но он ещё не знал об этом, ещё не помнил. Он толкал их снова и снова, пока не залилась яростным лаем собака. Её лай подхватила другая и вскоре уже весь переулок оглашал неистовый разноголосый лай. Кое-где зажглись окна. Ничего. Это ничего. Он сильнее упёрся в ворота. Они не поддавались. И тогда он навалился на них изо всех сил. Что-то сломалось, заскрежетало, ворота приоткрылись. Тотчас огромная кудлатая тень метнулась прямо ему в лицо — и остановилась ещё в прыжке, рухнула на снег и, заскулив, исчезла. Он тут же вспомнил: когда-то он боялся собак. Но это было давно. Теперь его будут бояться собаки. Он вошёл во двор и увидел свет в окне — весёлый розовый свет за занавеской. На занавеске была тень — женщина готовила завтрак. Она знала, что он придёт. Или, может быть, делала это по инерции, из-за любви к традициям и порядку. Он долго смотрел на её силуэт, не решаясь постучать. Он почему — то знал, что его вид смертельно испугает её. Потом он повернулся и опять оказался за воротами. По переулку шли ранние прохожие. Первый, увидевший его, отшатнулся. Взгляд прохожего не отрывался от его груди. Тогда он тоже посмотрел вниз, увидел порез на куртке и что-то блестящее, торчащее прямо из груди. Это было обломанное лезвие ножа. Прохожий торопливо пробежал мимо. Пусть. Теперь это неважно. Он лишь глубже вогнал лезвие в бесчувственное тело, спрятав предательский блеск. Теперь он уже догадывался, кто он, и зачем. Он повернулся и зашагал обратно — через рельсы, мимо кровавых следов, к трамвайной остановке. Он дождался трамвая и сел — почти незаметный, почти не отличимый от других пассажиров. Он знал, куда ехать. Он вспомнил, он всё вспомнил.

Они, наверное, не хотели его убивать. Они просто следили за ним — от самого магазина. Там, в магазине, они стояли — наглые молодые морды — и следили за одинокими женщинами, у которых кошелёк где-нибудь на виду. В суете, толчее, они крали кошельки и растворялись в толпе, валившей из магазина. А потом возвращались.

Одна молодая женщина заметила, как не очень ловкая рука вора скользнула в её хозяйственную сумку, в которой сверху, на продуктах, лежал кошелёк. И сказала, повернувшись:

— Вы что? Вы что делаете?

На «вы» она называла одну из наглых морд — юного негодяя, который без тени смущения, выдернув руку из сумки, спросил: