– Рэндалл, если мне еще раз придется самому выливать свой ночной горшок, я откушу тебе ухо. Иди сюда, парень.

Лучшие дни престарелого рыцаря давно остались позади, в бою он уже никуда не годился, и сейчас его способны были взволновать только женщины и спиртное. Он проводил дни в компании бутылок и проституток, эксплуатируя свою былую славу. В Ро Тирисе было немало содержателей таверн, готовых поставить человеку выпивку в обмен на истории о боевых подвигах и выигранных сражениях. Имя сэра Леона Большой Клык было пока еще достаточно хорошо известно и привлекало немало благодарных слушателей. Только его юный оруженосец, Рэндалл, знал правду: сэр Леон – просто пьяница, неспособный застегнуть собственные доспехи и по многу раз за ночь вынужденный наведываться к ночному горшку.

Когда Рэндалл появился в грязном гостиничном номере, его обдало волной отвратительного запаха, и две шлюхи, составлявшие компанию старому рыцарю, вышли, напоследок осыпав сэра Леона оскорблениями.

– Надо было с него спросить дополнительную плату за то, что мы терпели эту вонь… Он же обделался, пока мы работали.

Рэндалл мысленно посочувствовал девушкам, но, с другой стороны, он знал, что им повезло: их хотя бы не избили. Сэр Леон был не склонен к мягкому обращению с женщинами, которым он платил, и постоянно жаловался – а жаловался он буквально на все, – что «сейчас никто не знает, как сделать приятное рыцарю».

Ута Призрак терпеть не мог свое прозвище. Ему приходилось неоднократно слышать это слово с тех пор, как он покинул Ро Арнон и направился на запад. Очевидно, столичные жители были более суеверны, нежели люди герцогства Арнон, и в городе до него доходило множество странных, откровенно нелепых слухов о Черной церкви. Ута привык к тому, что простой народ боится его, служителя смерти, – однако разговоры о том, что он

властвует

над смертью, являлись некоторым преувеличением.

Он часто задумывался о том, что если бы родился с обычной внешностью, то стал бы Белым церковником, а может быть, вступил бы в ряды Красных рыцарей. Но он появился на свет альбиносом, и кардинал Черной церкви, узнав об этом, тут же потребовал его к себе.

Ута не помнил своих родителей, и ему в голову никогда не приходила мысль об ином занятии в жизни, кроме служения Одному Богу. Его отдали церкви Ро Арнона новорожденным ребенком; бледная кожа и розовые глаза казались старшим Пурпурным священнослужителям благословением Гигантов, и в день, когда Уте исполнилось шестнадцать лет, он вступил в ряды Черных священников.

Черная церковь рассматривала смерть как священное состояние, ее уважали и боялись во всех ее многочисленных проявлениях. Черные присутствовали при сожжении умерших, и ни одна армия Красных рыцарей не отправлялась в бой без Черного капеллана. Среди простонародья появление их считалось предвестием беды, и недаром, поскольку они служили Одному Богу также в качестве палачей; они были искусны не только в почитании смерти, но и в убийстве.

В отличие от членов других орденов, Уте разрешалось пить вино и спать с женщинами сколько душе угодно; он был благодарен судьбе за то, что состоит в рядах священников, в которых было меньше всего

священного

.

В камере было холодно и сыро, вместо постели на шаткой деревянной раме лежал грубый соломенный тюфяк. Магнус подумал: интересно, знали ли рыцари Красного ордена, которые посадили его в тюрьму, насколько серьезным оскорблением это является по отношению к священнику ордена Молота – бросить его в темницу без суда и следствия. Рыцари в основном были истинными воинами, и Магнус не мог не уважать их за это; но кроме уважения он испытывал лишь ярость при воспоминании о том, как вероломно они захватили Ро Канарн.

Он выглянул из узкого тюремного окошка и сжал руку в кулак, представляя, что держит Скельд, свой боевой молот. Конечно, это было по-детски – утешать себя мыслями о том, что он чувствует в руке медную рукоять, обмотанную кожаными ремнями, но он позволил себе ненадолго предаться этим мыслям. Принять то, что ты сидишь в тюрьме, было тяжелее всего.

Люди народа ро, которые захватили внутреннюю башню замка, наверняка забрали его молот и выбросили, как непонятный, чуждый предмет, а может быть, забрали с собой, чтобы показать, что они одолели воина ранена. Но на самом деле Магнус понимал, что его еще далеко не одолели. Рыцари в бою полагались не на воинское искусство, а на численное превосходство, и Магнус мог утешать себя воспоминаниями о пятнадцати убитых врагах – а затем дротик из арбалета какого-то труса пронзил ему плечо, и тогда рыцари сумели взять его в плен. Он напряг мышцы и потрогал повязку на ране. Рана оказалась не очень серьезной, а раненский жрец был достаточно искусен во врачебном ремесле; он сделал все, чтобы рана не загноилась.

Ростом Магнус был примерно семь футов, он был высоким человеком для уроженца севера, и, несмотря на то что ему только недавно исполнилось тридцать, длинные светлые волосы, густая борода и покрытое шрамами тело делали его старше. У него отняли кольчугу, и сейчас он стоял в своей камере в простых шерстяных штанах и черной рубахе. Одежда едва защищала от холода, но Магнус происходил из Фьорлана, и холод был для него скорее чем-то привычным, чем неприятным. Его родина, расположенная далеко на севере, дольше всех принадлежала раненам, жителям Свободных Земель, и была единственной провинцией раненов, на которую никогда не ступала нога завоевателей, южан ро.

Магнус много путешествовал по северным землям. Подобно всем членам ордена Молота, он был обязан вести бродячую жизнь и завел друзей во многих далеких краях. Он обнаружил, что чужую культуру лучше всего изучать за выпивкой, распевая песни, а также в компании женщин, и даже суровые и высокомерные жители страны ро становятся вполне приятными людьми после бутылки-другой. Хотя Красные рыцари, судя по всему, вовсе не пили и даже никогда не смеялись. Это были суровые люди, которые существовали на свете только затем, чтобы выполнять приказы и следить за соблюдением законов Одного Бога.

Госпожа Бронвин из Канарна стояла в стороне от трона своего отца в его парадном зале. Она потеряла из виду отца Магнуса за спинами многочисленных рыцарей, больше не слышала его вызывающего рева, рева дикаря. Четверо ее стражей отвлеклись, поскольку они были единственными, кто не участвовал в происходящем, и девушка взяла себя в руки и приготовилась действовать.

Слезы, вызванные сценой убийства отца, были искренними, и все решили, что дочь герцога – слабая женщина. Она решила сыграть на этом и изобразила сломленное горем хрупкое существо. Бронвин опустилась на колени и закрыла лицо руками. Однако, поглядывая между пальцев, она внимательно следила за теми, кто окружал ее. Они смотрели на возвышение с троном, наверняка желая тоже поучаствовать в схватке с северянином. Один из рыцарей, тот, кто стоял у нее за спиной, инстинктивно выхватил меч из ножен в тот миг, когда Магнус разорвал свои цепи, но остальные в этот момент не были вооружены.

Бронвин видела женщину из Каресии, Амейру; внимание колдуньи было приковано к схватке с пленником. На лице чужестранки читалось извращенное удовольствие, словно она была пьяна или накурилась одуряющей травы.

Бронвин сделала глубокий вдох и напрягла все мышцы. И как раз в тот миг, когда она собралась действовать, каресианский кинжал-крис скользнул по полу и остановился около ее левой руки. Четыре рыцаря, окружавшие ее, не смотрели себе под ноги, шум в зале заглушил звон металлического лезвия о камень. Девушка улыбнулась про себя, узнав нож с инкрустированной рубинами рукоятью, и протянула к нему руку. В тот миг, когда рыцарь, стоявший у нее за спиной, заметил ее движение и хотел было предупредить остальных, чья-то рука обхватила его за шею, и нападавший полоснул по горлу кривым мечом.

Смуглый мужчина, появившийся за спиной умиравшего рыцаря, успел подмигнуть Бронвин, прежде чем пинком отшвырнуть труп на пол и прикончить второго стражника движением ятагана снизу вверх. Бронвин мгновенно пришла в себя и вонзила

крис

в бедро стоявшего слева от нее рыцаря сквозь щель в доспехах. Он упал на пол, громко вскрикнув; из раны хлестала кровь. Последний из стражников машинально обернулся к Бронвин, и смуглый человек рубанул его своим страшным мечом.

Вейр был единственным городом на землях ро, где представители расы киринов могли жить спокойно, не опасаясь постоянного преследования со стороны священнослужителей. Кирины были полукровками, отпрысками граждан Каресии и ро, и обычно оба народа считали их либо преступниками, либо работорговцами и испытывали к ним презрение. Рам Джас не имел отношения к работорговцам и в некотором смысле считал себя хорошим человеком; однако нельзя было отрицать, что в настоящее время он являлся наемным убийцей.

Вейр лежал на берегах Кирин-Риджа, узкого морского пролива, отделявшего Тор Фунвейр от обширных пустынь Каресии, расположенных на юге. Это был жаркий, грязный и опасный город; киринские преступники и каресианские бандиты контролировали по меньшей мере треть его территории. Рам Джас презирал большую часть этих людей, но он был достаточно умен для того, чтобы не отвергать братские чувства, которые они почему-то демонстрировали по отношению к нему. Он знал, что ему не угрожает опасность, пока кирины ненавидят людей ро сильнее, чем друг друга.

Подобно всем киринам, Рам Джас был человеком смуглым, хотя и более светлокожим, чем люди Каресии, но темнее, чем люди ро. Он был высок ростом, но гибок, от его глаз ничего не ускользало, а губы почти всегда кривились в усмешке. Его редкие волнистые волосы свисали до плеч жидкими прядями. Скоро ему должно было исполниться тридцать шесть, но он ощущал себя гораздо старше и наслаждался моментами, когда проявлялась его молодость, которые напоминали ему о том, что возраст – это не слишком хорошая штука.

В данный момент он сидел среди теней на крыше особенно мерзкой гостиницы под названием «Грязный нищий». Он сидел здесь уже примерно полчаса и начинал подозревать, что ему дали неверную информацию. Рам Джасу заплатили довольно много золота за то, чтобы он убил одного пьяницу по имени Лайл. Судя по всему, Лайл задолжал денег не тем людям, и они желали закрыть его счет. В Вейре это обычно означало смерть или что-то вроде пожизненной инвалидности. Рам Джаса не раз в прошлом нанимали, чтобы отрубить человеку ноги.

Он почти десять лет зарабатывал себе на жизнь заказами от бандитов Ро Вейра и других подозрительных личностей. За это время он обнаружил у себя дар наемного убийцы. Раньше, давно, он был охотником, семейным человеком, жил в небольшой деревне в безлюдном месте на побережье Кирин-Риджа, сейчас он был уверен в том, что большой лук – это не только орудие охоты, но и прекрасный способ убивать людей.

Раненские вожди собирались на берегу Фьорланского моря. Дом собраний представлял собой одно из двух каменных зданий во Фредериксэнде; вторым была часовня, посвященная Рованоко, Ледяному Гиганту. Алдженон стоял на пороге дома собраний, закутавшись в плащ из медвежьих шкур. Морозы в этом году пришли рано, крыши деревянных домов его города были уже покрыты слоем снега, и на белом фоне выделялись лишь печные трубы да столбы дыма. Город простирался от самого побережья фьорда, и улицы его поднимались вверх по скалистым берегам Фьорлана.

Алдженон носил титул верховного вождя. Он принадлежал к роду Слеза и унаследовал имя своего отца. Рост Алдженона составлял свыше семи футов, и ему часто приходилось наклоняться, чтобы пройти в двери; из-за старой раны в плече он не мог без боли выпрямиться во весь рост. Волосы у него были черные, как и у его отца, ухоженные, длинные, заплетенные в косу. Ранены носили бороды для защиты от холода, и у Алдженона борода была густая, тоже заплетенная в косу, и в ней серебрилась седина.

Его младший брат, Магнус Вилобородый, унаследовал золотистые волосы от матери, третьей жены Рагнара Слезы, женщины, которая была лишь на несколько лет старше самого Алдженона. Братья были непохожи друг на друга, за исключением роста и фигур, но тем не менее вождь буквально души не чаял в своем младшем брате.

Их дороги в жизни также резко различались; Магнус еще в молодом возрасте услышал зов Рованоко и присоединился к ордену Молота. Алдженон остался с отцом; он знал, что станет правителем, когда придет его время. Магнус был ребенком не по годам развитым, он спорил с детьми и взрослыми, постоянно затевал драки. Алдженон пытался приглядывать за мальчишкой, но после смерти их отца его поглотили заботы вождя, и у него совсем не оставалось времени на брата. В результате Магнус стал сильным и независимым. Он много путешествовал по стране раненое, но мало времени проводил в Свободных Землях после своего первого посещения Канарна – то есть примерно последние восемь лет.

Алдженон, напротив, всегда был человеком спокойным, тщательно обдумывал свои слова, прежде чем что-то сказать, и не отличался жестокостью, которая являлась характерной чертой его народа. Сражаясь, он стремился убить врага, но никогда не чувствовал необходимости хвастаться, вести себя вызывающе, производить впечатление своими деяниями или умениями. С топором в руке он по-прежнему был самым опасным человеком во Фредериксэнде, но чем старше становился, тем меньше думал о сражениях и склонялся к мысли, что затруднения лучше всего разрешать путем переговоров.

Уильям провел в Канарне пять дней. Он двигался в авангарде наступавшей армии рыцарей и одним из первых проник во внутреннюю сторожевую башню. С того момента, как он вступил в город, ему пришлось видеть много смертей и убить немало людей. Он участвовал во многих кампаниях и видел Красных рыцарей как с лучшей, так и с худшей стороны. Стоя на тяжелом деревянном подъемном мосту, ведущем во внутреннюю башню, Уильям из Вереллиана думал, что день разграбления Ро Канарна был одним из самых черных дней за всю его жизнь.

Красные рыцари посвящали свою жизнь Одному Богу и служили ему как воины. Они представляли собой ту сторону сущности, которая воплощала войну, и король призывал их в тех случаях, когда требовалось военное решение вопроса. Уильям происходил из благородного дома Тириса и присоединился к ордену в возрасте двенадцати лет. Его семья служила Одному в течение многих поколений, хотя Уильям первый из своего рода имел на доспехах красный герб.

Ему было около сорока лет, и его лицо закаленного в боях воина покрывали шрамы. Он брил голову и не носил бороды, что отличало его от остальных Красных рыцарей.

Когда он смотрел с моста на городскую площадь, видневшуюся внизу, его охватывало чувство стыда, которое посещало его весьма редко. Он видел на булыжных мостовых погребальные костры, в которых корчились сотни обожженных, раздутых тел. Наемники сэра Певайна вели себя безобразно, насиловали, грабили. Город был погружен в темноту, и жизнь замерла на всех улицах, кроме центральной площади.

Уильям считал себя настоящим воином, он вступил в ряды Красных рыцарей по собственной воле, в отличие от людей, возившихся внизу, – простых рабов. Он считал их поведение позорным, считал, что красные гербы, которые они носили, обязывают ко многому.

Рабство являлось реальностью для многих каресианцев. Зел был рабом с детства и никогда не роптал на судьбу. Его мать происходила из народа киринов, что жили в лесах Лислана, и, очевидно, ее убили церковники из страны ро. Работорговцы, которые обычно следовали за священниками, забрали Зела, а он тогда был еще так мал, что ничего не помнил. Зел не горевал из-за этого, во-первых, потому, что совершенно не помнил мать, а во-вторых, потому, что находил жизнь раба относительно приятной. Работорговцы в знак уважения подарили его одному бандиту из Кессии, и он несколько лет преданно ему служил.

Сейчас он являлся собственностью женщины по имени Саара, которую часто называли Госпожой Боли. Она являлась одной из Семи Сестер и купила Зела у бандита незадолго до того, как мальчику исполнилось двенадцать лет. Сейчас ему было пятнадцать, и он по большей части находил свои обязанности необременительными и даже приятными. Раньше ему приходилось прислуживать старому толстому разбойнику, чинить его рваную одежду, приносить ему еду. Время от времени хозяин даже приказывал ему мыть себя, тереть ему спину и плечи и при этом петь какие-нибудь протяжные благозвучные песни или читать стихи. В свободное от выполнения обязанностей личного слуги время Зел обучался обращению с ятаганом, и ему говорили, что когда он подрастет, то присоединится к многочисленному отряду телохранителей хозяина.

Зел радовался тому, что Саара не требовала купать ее и чинить ее одежду. Ей нравилось, когда раб будил ее мелодичным звоном колокольчика и приносил завтрак в постель, но днем он буквально бездельничал. Зел сопровождал хозяйку повсюду; она доверяла ему, поскольку он умел держать язык за зубами. Доходило даже до того, что она спрашивала его мнения по некоторым вопросам, когда они оставались вдвоем. С тех пор как Зел попал к Сааре в услужение, ему случалось стоять рядом с ней во время самых разнообразных собраний и встреч.

Семь Сестер являлись волшебницами, служанками Джаа, и все простые каресианцы испытывали перед ними страх. В их власти находилась жизнь и смерть любого, кто называл Джаа своим богом, и они имели право требовать чего угодно практически от любого жителя Каресии. Даже в Кессии, управляемой принцами-торговцами, к Сааре относились с боязливым почтением.

– Раб! – Голос принадлежал одному из двоих так называемых черных воинов – людей, посвятивших свою жизнь служению Джаа, – стоявших у дверей, которые вели в покои Саары.

Неподалеку от городских стен Козза находилась странная местная достопримечательность, которую давным-давно купил один богатый торговец шелком, по национальности ро. Говорили, что это последнее во всем Тор Фунвейре темное дерево; долгие годы владелец боролся за то, чтобы обезопасить его от Пурпурных священников, желавших его уничтожить. Рэндалл никогда в жизни не видел темных деревьев, но слышал рассказы людей, якобы встречавших такие в глуши Дарквальда. Оно не походило на обычные деревья: у него были короткий толстый ствол и странные ветви без листьев, цветов и плодов.

– А знаешь, люди платят деньги за то, чтобы забраться на это дерево, – заметил Элиот, подъезжая к Рэндаллу и останавливая лошадь рядом с ним.

– Но почему? – У Рэндалла растение вызывало отвращение, и он даже представить себе не мог, зачем кто бы то ни было по доброй воле пожелал приблизиться к нему.

– Думаю, потому, что это запрещено. Священники говорят, что ты совершаешь кощунство, всего лишь посмотрев на это дерево. – Он махнул рукой в сторону Ториана и Уты, которые ехали во главе отряда.

Ни один, ни второй не остановились, чтобы взглянуть на дерево; они смотрели вперед, на город Козз, расположенный за следующим холмом.

Рам Джас Рами устал. Несколько часов назад он, перекинув бесчувственное тело Брома через седло краденой лошади, выехал из Козза. Его собственная лошадь была неуживчивой старой дрянью, и выбрал он ее главным образом потому, что она принадлежала какому-то чиновнику, а кирин любил красть у официальных лиц. Стражники, которые принялись искать их после боя, плохо выполнили свою работу, и Рам Джасу легко удалось выбраться из города вместе с Бромом. Козз не настолько тщательно охранялся, как Тирис или Вейр, и существовали десятки способов незаметно выскользнуть отсюда, если человеку было очень нужно.

Сейчас Бром ехал следом за ним по неровной местности; они направлялись на северо-запад от торгового анклава. Молодой лорд молчал, и Рам Джас решил дать ему возможность спокойно поразмыслить о гибели отца. Кроме того, в лесу от Брома было мало толку. У него имелось много достоинств: умен, крепок духом и телом и безжалостен, но выживание в дикой местности не числилось среди его дарований. Однако любому терпению приходит конец, и Рам Джас с легким раздражением заметил:

– Я не возражаю против роли проводника, но, если ты так и собираешься ехать позади, мог бы, по крайней мере, поговорить со мной время от времени.

Перед ними лежала глубокая лощина, поросшая лесом и окруженная холмами; она вела прочь от Козза. Через два дня они должны были достичь Стен Ро, горного хребта, который тянулся на север и являлся частью Киринской тропы. Рам Джас прекрасно знал дорогу, и, по его оценкам, им предстояло добраться до Ро Тириса меньше чем через неделю.

– Мне не хочется. – Бром получил довольно сильный удар в челюсть и выговаривал слова с трудом. Конечно, повреждение не было серьезным, но Черный священник оказался сильным противником и выбил молодому человеку несколько зубов.