Ах, если бы все ночи были так темны, все зимы так теплы, все фары — так ярки!

Микроавтобус дернулся, пошел юзом и остановился. Бригада угрозыска прибыла на место происшествия. Худой, бледный, в штатском — старший следователь — внимательно слушал доклад патрульного милиционера, обнаружившего в снегу трупы. Отошел по малой нужде с дорожки за деревья — и на тебе!

Следователь подумал было, что бедняги устроились тут выпить на троих да и замерзли, сами не заметив как.

По ту сторону поляны мелькнули лучи фар. Из двух "Волг" вышла бригада КГБ во главе с бодрым коренастым майором Приблудой.

— Ренько! — Изо рта майора в морозном воздухе вырвался клуб пара.

Утром Зоя непрерывно осыпает мужа упреками вроде: "Ты получаешь сто восемьдесят, а я сто двадцать. Бригадир на заводе получает вдвое больше. А слесарь-ремонтник на стороне — втрое. Ни телевизора у нас, ни стиральной машины, ни тряпки себе новой купить. Мы ведь могли взять в КГБ списанную машину — все как-нибудь устроилось бы… Ты бы уже ходил в следователях при ЦК, если бы был поактивней в партии…" Тут же выясняется, что Зоя, хотя супружеских отношений между ними давно нет, принимает противозачаточные пилюли и близка со Шмидтом — "секретарем Зоиной комсомольской организации. Физкультурником". На служебной машине Аркадий подвозит жену до ее школы, а сам едет к Людину.

Людин поджидал его за столом, сияя самодовольством.

— Отдел криминалистики ради вас, товарищ следователь, горы перевернул, и обнаружилось кое-что интересненькое.

"Еще бы!" — подумал Аркадий. Людин затребовал целый склад химикатов.

В выходной день Аркадий с Зоей едут на дачу к своим друзьям Мише и Наташе Микоянам. "Дворники на ветровом стекле сгребают крупные плотные хлопья снега — последние в сезоне". Миша — друг детства Аркадия. "Вместе вступили в комсомол, служили в армии, пошли на юрфак МГУ". Но Миша стал адвокатом. "Официально защитник получает не больше судьи — рублей 200 в месяц". Но на неофициальный приварок с клиентов Миша обзавелся дачей, "Жигулями", рубиновым перстнем и прочими благами.

Зоя согласилась поехать только в последнюю минуту, а на даче, когда все гости отправились на лыжную прогулку, осталась с Наташей, "которая все еще не оправилась после последнего аборта". В лесу Миша начинает учить Аркадия уму-разуму.

— Зоя все еще пилит тебя насчет партии? — спросил Миша.

— Я и так в партии. Могу партбилет предъявить.

— Вы, как всегда, работаете образцово, — говорил Ямской. — Зуб — это великолепно. Я немедленно связался с органами госбезопасности. За субботу и воскресенье, пока вас не было в городе, они проверили местонахождение всех проживающих в СССР иностранцев, а также известных нам иностранных агентов. По мнению специалистов, это все-таки советский гражданин, либо лечивший зуб, когда ездил в США, либо пломбировавший его у европейского врача, пользующегося американской техникой. Конечно, даже малейшая возможность того, что в деле замешаны иностранцы, означает передачу его в другое ведомство. — Ямской помолчал, словно взвешивая такую возможность. — Конечно, в прежние времена и вопроса не встало бы. Вы понимаете. Я имею в виду Берию и иже с ним. Естественно, это были перегибы, работа кучки мерзавцев, но забывать о них не следует. После XX съезда, осудившего такие перегибы, сфера деятельности МВД и КГБ строго разграничена: первое занимается внутренними уголовными преступлениями, второе — только вопросами государственной безопасности. Роль прокуратуры в охране прав граждан была поднята на надлежащую высоту, обеспечена и независимость следствия. Если я без достаточных оснований отберу дело у вас и передам КГБ, это будет шаг назад, к прежним временам. Ведь убитый был, скорее всего, русским, о чем свидетельствует стальная коронка на коренном зубе. А что остальные двое — русские, никаких сомнений нет. Нам, конечно, нетрудно снять с себя ответственность, но я считаю, что это было бы ошибкой.

— Как мне вас переубедить?

— Докажите, что убитый или убийца был иностранцем.

— Прямых доказательств у меня нет, но я твердо убежден, что убитый — иностранец.

— Одного убеждения мало, — сказал прокурор с терпеливым вздохом.

— Здорово, а? — воскликнул Паша, подойдя к окну.

Аркадий тоже поглядел вниз с четырнадцатого этажа гостиницы "Украина" на широкую ленту Кутузовского проспекта.

— Гроза шпионов, да и только! — Паша обвел взглядом магнитофоны и коробки с бобинами. — Вы, Аркадий Васильевич, действительно имеете вес.

На самом деле устроил их в этом номере Ямской — служебный кабинет Аркадия был слишком тесен.

— Павлович возьмет на себя туристов из ФРГ и этого Голодкина, — сказал Фет. — А я беру скандинавов. Подучился, когда думал пойти в торговый флот.

Аркадий долгое время находится между жизнью и смертью. В больнице он в полубреду срывает повязку и слышит, как подтирающие кровь на полу "гэбисты" говорят: "Все едино расстреляют", смутно видит над собой начальника погранзаставы, который приехал опознать его, но в конце концов настолько приходит в себя, что его начинают допрашивать трое следователей "в стерильных масках". Тем не менее в одном из них он узнает Приблуду. Его обвиняют в том, что он попытался свалить собственные преступления на других, и уговаривают "смыть позор с имен ни в чем не повинных людей, очистить доброе имя Ямского, который был его другом и рекомендовал к повышению, пожалеть умирающего отца и встретить надвигающуюся смерть с чистой совестью". "Я не умираю!" — говорит Аркадий.

Во время следующих допросов его уверяют, что Ирина во всем созналась: он был сообщником Осборна и пытался оградить американца от бдительности Ямского. Доказательства? Он не арестовал Осборна, заманил Ямского с помощью Ирины на Ленинские горы и там убил. В ответ на все обвинения Аркадий отвечает, что у них есть его рапорт Генеральному прокурору, и в свою очередь обвиняет следователей в том, что они просто хотят скрыть предательство Ямского.

Через месяц Аркадия отправляют в какую-то старинную усадьбу неподалеку от Шатуры, там он находится под надзором Приблуды, но пользуется относительной свободой "при условии, чтобы он возвращался вовремя к ужину".

Дважды в неделю прилетают из Москвы два следователя и продолжают допрос, но Приблуда в этом не участвует. Он с увлечением вскапывает грядки — сказывается его крестьянское происхождение, и мало-помалу выясняется, что он просто усердный служака и Аркадию даже почти симпатизирует.

Генерал принял иронический тон.

— Меня убеждают, что все сводится к чисто любовной истории… — Он вздохнул. — Но лучше я расскажу вам историю о наших национальных интересах. Как вам известно, Аркадий Васильевич, сюда каждый год съезжаются коммерсанты из всех стран мира, чтобы истратить многие миллионы долларов на советскую пушнину. И не на норку — американская норка не хуже, если не лучше. Не на рысь — этих шкур слишком мало. Ну а каракуль в конечном счете всего лишь овчина. Нет, приезжают они в первую очередь ради нашего соболя. Ценится он не на вес золота, а много дороже. Как же, по-вашему, может отнестись правительство к утрате нашей монополии на соболя?

— Так у Осборна же всего шесть соболей, — растерянно произнес Аркадий.

— Вы знаете, Аркадий Васильевич, меня удивляет — и уже не один месяц, — как вы мало знаете! Городской прокурор Москвы, этот Унманн, сотрудник госбезопасности Иванов и другие люди по вашей милости лишились жизни, а вам так мало известно… — Генерал задумчиво провел пальцем по брови. — Шесть соболей? Сотрудник Минвнешторга Мендель помог нам установить, что Осборн при содействии его покойного отца, заместителя министра внешней торговли, пять лет назад уже вывез за границу семь соболей. Из подмосковного зверосовхоза. Отец и сын Мендели считали, что это безопасно — мех у них не самый ценный, — а о том, чтобы передать американцу баргузинских соболей, младший Мендель даже помыслить не мог. Так он утверждал, и я ему верю.

— А что с ним сейчас?