— О, аллах! Что Кожа сделал людям плохого? Поче­му его все ругают?

Это бабушка говорит обо мне.

Я притаился в сенях и жду, что ответит аллах, но он молчит. Тогда я осторожно заглядываю в комнату и ви­жу: на скамейке вместо аллаха сидит комбайнер сосед­него колхоза Каратай. Он разошелся со своей женой и теперь сватает мою маму.

Признаться, я не люблю этого человека. С тех пор, как он стал бывать в нашем доме, — это началось с прош­лой осени — мои отношения с мамой перестали быть та­кими дружескими, как раньше. Когда Каратай приезжает к нам на своем старом мотоцикле, они подолгу о чем-то шепчутся, и я не должен входить в комнату.

Не понимаю, почему мама должна выходить замуж? Нам и так хорошо. После того, как погиб на фронте мой отец, мы живем втроем — я, мама и бабушка. Зачем нам Каратай с его обшарпанным мотоциклом?!

Я решил поиграть с ребятами в футбол и пошел в школу. Тут мне подвернулся хитрый Жантас. Он достал из кармана листок бумаги, прищурившись, помахал нм перед моим лицом.

— Черный Коже, знаешь, что это такое?

Я давно решил не разговаривать с ним, но сейчас мне хотелось узнать, что за бумага в руках у Жантаса и какое коварство он задумал против меня.

— Что это? — спросил я спокойно.

— Направление! — выпалил Жантас. — Мы едем в лагерь, а ты остаешься в ауле наводить дисциплину сре­ди собак, бегающих по улице...

Через два дня группа наших ребят выехала в пионер­ский лагерь. Остальных увезли на грузовике в поле, что­бы помочь овощной бригаде прополоть огород. Я был сер­дит на всех и никуда не поехал.

Дома я и бабушка. Я слоняюсь по аулу, а бабушка целыми днями занята по хозяйству. Встает раньше меня и доит двух коров, потом пропускает молоко через сепа­ратор, ставит кислое молоко, готовит катык 

[1]

, взбивает масло, лепит кизяк, готовит обед. Короче говоря, весь дом держится на ее плечах. Но все это женская работа, мужчине здесь делать нечего, и я скучаю.

Я не нахожу себе места даже на речке. Мне не хочет­ся ни купаться, ни удить рыбу.

«Вот возьму и уеду на джайляу», — приходит мне в голову мысль.

В самом деле, это замечательная мысль — поехать на джайляу. Оно находится в урочище Шалкоде, если ехать туда верхом, напрямик через гору, то это всего полдня пути.

Итак, я еду на джайляу. Хорошо бы взять с собой Жанар. Она, конечно, ездит верхом не так хорошо, как я, и ей потребуется моя помощь. Тем лучше. Жанар пой­мет и оценит, какой я храбрый джигит, что я в тысячу раз лучше этого хитреца Жантаса. Я воображаю, как глубо­кой ночью мы проезжаем узенькой тропинкой среди скал и где-то далеко воют шакалы. Жанар немного страшно, но она чувствует, что я рядом, и успокаивается.

На джайляу! Это слово поет в моем сердце.

Когда темнеет, я выхожу из дому и достаю припря­танные в сарае уздечки. Беру их так, чтобы они не гремели и, пригибаясь, бегу вдоль улицы в сторону реки.

Люди нашего аула своих верховых коней на ночь вы­пускают к реке. Поймаю двух лучших скакунов и заеду за Жанар. Она, конечно, очень удивится, увидев у себя под окнами всадника с двумя лошадьми: «Кожа, это ты? — спросит Жанар». «Да, — отвечу я, — вот иноходец, садись. Мы едем на джайляу». «А как же бабушка? — колеблется Жанар». «Пусть она идет к моей бабушке, им будет веселее».

Жанар решительная: она выпрыгивает из окна, садит­ся верхом на вторую лошадь, — и под покровом ночи мы трогаемся в путь.

Утром, когда мы с бабушкой пили чай, к нашему дому подъехал верховой. Это был Султан.

— Черный Кожа, ты поедешь?

— Поеду.

— Ты готов?

— Готов!

Мурат допил чай и, как полагалось, прикрыл пиалу ладошкой. По обычаю это означало, что он больше не хо­чет.

Они сидели в передней комнате за низким столом и пили чай. Улжан с тревогой и нежностью смотрела на сына. Ему недавно исполнилось двенадцать лет. Похо­жая на глобус, круглая, с выпуклым лбом голова Мура­та, казалось, едва держалась на тонкой шее. Через синюю сатиновую рубашку выпирали худые мальчише­ские плечи.

— Выпей еще, — сказала мать.

Но Мурат взял кусочек сахару, положил в рот и по­качал головой.

— Наелся. И чаю не хочу, — ответил он, поднимаясь.

Пограничники продолжали учения, и мальчишки забыв про драку, с интересом наблюдали за ними.

Только Мурат, сидя рядом со всеми, смотрел куда-то в сторону, переживая свое поражение. Сейчас он пытался взглянуть на самого себя со стороны. Хилый неженка, худые руки, вытянувшиеся, как жидкое тесто... Конечно, Садыку легко справиться с ним. Но как это поправить? Как отомстить Садыку? Вот если бы он, Мурат, был таким же сильным, как солдаты, рубящие лозу! Если бы у него покрепче были мускулы! Плохо бы тогда пришлось Садыку! Ой, как плохо!

Никто не заметил, как погода начала портиться. Чер­ная туча заволакивала небо, соединяя его с землей. Тон­кая молния прорезала даль и погасла.

Тяжелая туча надвинулась стремительно и грозно. Яр­кий весенний день постепенно обернулся хмурым вечером. Подул порывистый, холодный ветер.

Мурат первым ощутил его на своей спине.

Наступил день отъезда. Колхозная полуторка ждала детей у здания школы. Их провожали директор школы Токмолда и несколько учителей.

— Все собрались?

— Кажется, все...

Машину завели, она мягко тронулась с места. И вдруг ребята, сидящие в кузове, зашумели, застучали кулачка­ми по крыше кабины.

— Мурат идет! Подождите! Мурат, скорее! Нагруженные узлами, котомками, свертками, к школе торопливо приближались старик Батырбай, Улжан и Мурат.

Однажды, когда Мурат рассматривал последний номер журнала «Пионер», к нему зашел Шаир.

— Послушай, Мурат, — сказал он, хитро улыбаясь и помахивая рогаткой с длинной резинкой. — Знаешь, кто теперь у нас физкультуру будет преподавать?

— Кто?

— Николай Трофимович!

— Какой Николай Трофимович?

Как-то вечером, через две недели после начала учеб­ного года, Токмолда задержался на работе дольше обыч­ного. Он выглянул из окна на улицу, и брови его неволь­но сдвинулись.

На лужайке перед домом суетились школьники. Одни копали ямы, другие устанавливали столбы и вешали сетки для игры в баскетбол, третьи расчищали беговую до­рожку. Никто не стоял без дела. Смех, оживленные голо­са не смолкали ни на минуту. Среди мальчишек и дев­чонок был и преподаватель физкультуры Николай Тро­фимович. Он помогал ребятам.

Токмолда некоторое время наблюдал за ними и думал, что отставной старшина, видимо, решил построить около школы целую заставу. Токмолда не мог понять, зачем Николай Трофимович столько времени занимается этой спортплощадкой.

Директор окликнул школьного сторожа, старика Сайбека, и приказал немедленно позвать к себе учителя.