Пароход подвалил к двухэтажной пристани Сысольска после обеда. Майская погода, словно хвалясь своей неустойчивостью, резко сломалась, с севера пахнуло по-осеннему — снежной влагой. Синюшно набрякшие тучи волочились по-над лесом, цепляясь за верхушки высокого пихтача. Нудно сеялся колючий дождь. Вода в реке чуть заметно курилась зыбким паром.

Изыскательская партия стояла в нескольких километрах от пристани, далеко за крайними избами поселка. Добираться до нее надо было по разъезженной, заплывшей грязью береговой улице и кочковатой луговине. Луговина напиталась поднявшимся половодьем, налилась сверху дождевой водой и больше походила на болото. Пока Виктор Старцев переправлялся через него, несколько раз оступился, начерпал полные ботинки и теперь ругал вслух весь белый свет, кляня и луговину, и предстоящую работу, и вообще всю свою нескладную жизнь.

Так уж случилось, что Виктор окончил речное училище на три года позже своих однокашников. А ему хотелось побыстрее стать самостоятельным, по принципу: раз — и в дамки. Вполне можно было походить в обыкновенных пешках, учиться дальше, вместе со сверстниками закончить десятилетку. Так нет, после восьми классов уперся на своем: «Пойду в мореходку». Учителя отговаривали, мать плакала, не отпускала, а он свое: «Тебе еще двоих учить — Люську с Петькой. А я уж большой, сам устроюсь». Правильно мать говорила: большой, да дурной. И чего из школы сорвался? Свое маленькое хозяйство. Мать зарабатывает. Можно перебиться. А Витьку все-таки потянуло из дому.

В мореходку он опоздал: кончился срок приема. А Витька уж закусил удила, о школе и слышать не хотел. Да и по всему селу звон: Старцев в мореходку поступает. Кончилось тем, что оказался в речном училище. Там набор был позднее. Правда, поступил не на отделение судоводителей-механиков, а на путейское. Что поделаешь, если оно единственное, куда берут с восьмилеткой. Но Витька в конце концов и этому был рад: как-никак, а настоял на своем.

А после третьего курса взяли в армию. Три года на флоте… Только после этого Виктор снова пришел на последний курс.

Изыскатели пребывали в добром, улыбчивом настроении. А с чего, собственно, горевать? Погода стояла — загляденье! Май к концу так разгулялся, что больше походил на хороший июнь. Отлично ловилась рыбка, комарье только-только начало зверствовать. Кругом лесное раздолье. Благодать после городской дымной зимы!

Даже мать-начальница, она же мама Капа и просто Капитолина, как называли ее между собой молодые техники, стала заметно меньше курить и приглушила свой, сержантского настроя, голос. Радоваться было чему и ей, и всем остальным.

Удача словно сама бежала им навстречу. Путейский катер «Кречет» появился в Сысольске вовремя и без всяких проволочек взял их плавучий дом на буксир. Талые воды в этом году были на удивление обильные, уровень в реке держался высоко. Даже по малознакомому притоку, обставленному судоходными путевыми знаками лишь в нижнем течении, идти можно без опаски. Помогали и светлые, белесо-матовые ночи. Север здесь чувствовался основательно, от закатной зорьки до утренней — воробьиный шаг. В ожидании рассвета к берегу притыкались ненадолго, и уже на пятые сутки причалили в устье небольшой речушки, в поселке из двадцати, домов. Вдали по горизонту грудились горы, смыкающиеся вершинами с низкими облаками.

Здесь и началась для изыскателей полевая страда. Надо было сделать заново съемку и промеры притока: где бегло, в общих чертах, а где тщательно, потому что изыскательские партии речников давно не бывали здесь — выборочно прошли по трассе сразу же после окончания войны.

Капитолина Тихоновна не дала партии застояться в поселке. В первое же утро, лишь выкатило над лесом солнце, подняла ребят:

Перекат за перекатом — изыскатели постепенно спускались вниз. «Кречет» прибуксировал их в устье Щучьей воложки, в центр очередного участка, который нужно было тщательно промерить. В первый же день продолжили магистраль по обоим густо заросшим мелколесьем берегам. Венька прошел по правому, а Виктор — по левому. Капитолина Тихоновна устанавливала временный водомерный пост, потом определяла высоту рабочего горизонта воды в реке. С трудом нашла на задичавшей поляне высотный репер — глубоко вкопанный чугунный столбик с абсолютной отметкой высоты местности.

На другое утро, взяв с собой двух работниц, она сама отправилась на плановую съемку.

Вернулась начальница неожиданно быстро. Едва завернув цепочку за скобу, проворно выскочила из лодки и, ни на кого не глядя, прошла на нос.

— Вениамин! — звучно крикнула она, увидев, что в чертежке пусто.

Старший техник вышел из своей каюты растрепанный: льняные волосы, отпущенные чуть не до плеч, спутаны, глаза подернуты ленцой. Вздремнул, что ли… Он силился улыбнуться, дурашливо тер нос и морщился. Весь его вид смиренно выражал: по какому поводу шум? Тут я, к вашим услугам.

Дождей не было больше месяца. Сохли болота, иссякали ручьи. Вода в притоке заметно садилась. Оголились в речном ложе песчаные косы, галечные гряды, добела ошкуренные дресвою коряги. Плесы утратили ровную плавность, захирели среди обсохших берегов. На перекатах река стала сварливой, суматошной. В приглубых выбоинах кружила скрытыми до тех пор коварными суводями, с недовольным ворчанием растекалась по галечным гребням, скатывалась в нижние плесовые лощины. Здесь она на время успокоилась, чтоб на следующем перекатном участке вновь проявить до поры до времени затаенное своенравие.

Раньше всех начал беспокоиться капитан «Кречета» Авдонин. По утрам он уже не спрашивал бодреньким баском: «Ну, как там водичка?» Сам подолгу смотрел на водомерную рейку и сокрушенно качал лысеющей головой.

Он уже несколько раз предлагал Капитолине Тихоновне уходить вниз. Но она не разделяла его опасений и ссылалась на то, что задания ей никто не отменял. Потом решила, что «Кречету» так или иначе надо спускаться: кончается горючее, необходимое для работы промерного катера и электростанции. Так что пусть Авдонин отправляется в путь да возвращается побыстрее, если будет возможность.

Поздно вечером, оставив партию у Чертовой вилки, Авдонин угнал катер вниз. Но не прошло и суток, как он вернулся. Еще все спали. Лишь шкипер на корме в обычном своем виде — босиком, в рубахе распояской, в форменной выгоревшей фуражке — выстругивал новое весло.

— Плохи дела, Мартыныч, — подсел к нему Авдонин. — Много ли пробежал, а в трех местах дно прихватил. В одном кое-как сполз задним ходом. Думал уж — до осени загорать.