В месяц август, на Медовый Спас

Солодовников Владимир

Солодовников Владимир

В месяц август, на Медовый Спас

Август, на Медовый Спас. Деревенька Выселки, что близ села Ильинского.

***

Легкий туман расстилается над нескошенным лугом, нетронутым, словно первозданным. Тяжелые от росы травы и цветы луговые озарены светом восходящего солнца, его косые лучи падают-ласкают травы, и не исчезает ощущение легкого звона от соприкосновения лучей с капельками росы, лучики солнца отражаются в росе мириадами бликов. Туман подымается все выше и выше и скоро исчезает вовсе. Вот уж и нет от него следа. И во всей своей красе является недальный лес, все ели да ели с тяжелыми мохнатыми лапами, с темной и свежей зеленью хвои, а среди елей нет-нет да и промелькнет красавица-березка, как невестушка не на своей свадьбе. Этот лес прекрасен в любое время года, но сейчас, в августовское утро, он красив фантастически и вызывает чувство немого восторга. Лес вздымается на некрутой косогор, а под ним открывается, словно блюдце, озеро, обрамленное склоненными плакучими ивами. Берег озера чист, гладь темной голубоватой воды озера неподвижна. Туман над озером сохраняется дольше, чем над лугом, но и здесь он на глазах тает, и из плотного белесого одеяла туман становится невесомой и прозрачной пелериной , еще миг - и он совсем растает. Но вот гладь озера нарушается всплеском проснувшейся рыбины. И вновь тишина на озере. Из озера вытекает неспешно ручей, течение его незаметно глазу, он вьется змейкой и угадывается вдали лишь по редким пышным кустикам смородины да черемухи, теряясь средь елей леса. Выдаются же такие минуты: ни щебета птиц, ни стрекотанья кузнечиков. Тишина и ощущение вечности и неподвижности бытия. У озера, слегка возвышаясь над ним, стоит деревенька. Когда-то небольшая, но ухоженная, оживленная с утра разноголосьем жителей, она представляет нынче убогое зрелище: с десяток домишек с покосившимися срубами, с пустыми глазницами от окон, впрочем, кое-где схваченных-заколоченных досками (видать, хозяева надеялись сохранить домишки да приехать пожить в этом земном раю, но все не получалось). Лишь одна крайняя изба, тоже покосившаяся, стоявшая в десятке метров от озера, и с тропинкой, сбегавшей к его берегу, со старыми почерневшими бревнами в срубе, с крытой дранкою крышей, была обитаема. Завалинка у избы пуста, но по кое-какой одежде, висевшей для просушки перед чистеньким двориком и невысоким крылечком, здесь чувствовались хозяева. В домишке том жили две старушки: баба Настя да баба Марья. Вот старенькая входная дверь скрипнула, и на крылечко вышла одна из них... Бабушка Настя (а это была она), сухонькая, но сохранившая стройность старушка около восьмидесяти лет, в чистом опрятном ситцевом платье, повязанная белым платком с узелком спереди, приложила согнутую ладошку козырьком к своим глазам и посмотрела вдоль деревенской улицы на ровную, но давно неезженную дорогу, убегавшую за околицу к большому селу Ильинскому, что пылилось по обочинам широкой асфальтированной трассы. Но дорога была пустынна, никто одиноких старушек навестить не торопился. И баба Настя, неспешно перекрестив зевнувший беззубый рот, спустилась по полусгнившим ступенькам во двор, чтобы открыть курятник, где жили две их курицы-несушки да петух. Этот их петух только и назывался что петухом, но уж второй год как не кукарекал. После драки с приблудным облезлым котом, завершившейся боевой ничьей, кот ушел восвояси обиженным, а петух напрочь потерял голос. После некоторых попыток прокукарекать ничего у него не вышло, и затею эту он забросил, так и ходил по двору, молчаливо важничая. Куры его, впрочем, уважали и безголосого. Выпустив кур во двор, баба Настя проверила, нет ли яиц в гнездах, а найдя яичко, тихо порадовалась, сощурив в щелочки серые свои глаза, отчего от глаз сетью залучились морщинки. Придя в избу, она похвасталась своим прибытком перед Марьей: