Как только швейцар вышел, Паркер снял телефонную трубку и, услышав в ней голос телефонистки, назвал ей нужный ему номер. В трубке раздались переливы, которые, как показалось Паркеру, длились бесконечно долго. Теряя терпение, он уже решил спуститься в вестибюль и позвонить по платному телефону, как трели в трубке прекратились, и зуммер стал устойчивым. Отсчитывая количество гудков, Паркер принялся оглядывать свое временное жилище. Ну что ж, номер как номер, только чуть менее загаженный, чем большинство из тех, в которых ему доводилось останавливаться. Что ни говори, а он приехал не в какой–нибудь захолустный поселок, а в Джерси–Сити. На восьмом гудке в трубке послышался недовольный голос телефонистки:

— Похоже, ваш абонент не собирается вам отвечать, сэр.

— Он просто очень медлительный, — объяснил ей Паркер. — Так что подождите немного.

— Хорошо, сэр.

Не отрывая трубки от уха, Паркер несколько раз сжал и распрямил плечи: после сидения в кресле самолета они у него всегда затекали. Гудки тем временем не прекращались — он насчитал уже шестнадцать. «Черт возьми, куда же мог подеваться этот Полус», — подумал Паркер, и тут в телефонной трубке раздался щелчок.

Дверь открылась, и на ее пороге появился встревоженный Полус. Увидев перед собой Паркера, он широко улыбнулся.

— Входи, — шире раскрыв дверь, произнес он. — Мы тебя уже заждались.

Полус был невысоким, стройным и лысеющим мужчиной сорока лет. На нем был легкий коричневого цвета костюм и такого же цвета узкий галстук. Внешне он был похож на скромного бухгалтера.

Паркер вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

— Странно все это, — произнес он. Они стояли в небольшой прихожей, устланной восточным ковром. Сверху горел светильник в стиле модерн.

Скука выгнала его из номера, она же прогнала его и с пляжа. Он накинул поверх плавок пляжный халат, положил в карман сигареты и спички и, осторожно ступая между загорающими, направился к белому зданию отеля, похожему на огромный подарочный торт.

Высокий, с широкими плечами, мускулистым торсом и длинными руками со слегка вздутыми венами на ладонях, он производил впечатление профессионального спортсмена. Его лицо, над которым изрядно потрудился хирург, специалист по пластическим операциям, выглядело очень мужественным и отрешенным. Женщины в купальниках, лежавшие на песке, подняв головы, пристально смотрели ему вслед. Он чувствовал на себе их восхищенные взгляды, но они его совершенно не трогали — сейчас ему было не до женщин.

Две недели его мучила одна и та же проблема — отсутствие работы. Вот уже полгода он оставался без дела. Именно этим и объяснялось его плохое настроение.

Миновав пляж, он добрался до отеля и вошел в лифт. Вслед за ним в лифт вошли две одетые в бикини девушки с накинутыми на плечи полотенцами. Они были молодыми и привлекательными особами со страстными глазами секретарш, приехавших на отпуск из северного штата. Войдя в лифт, девушки с явным интересом посмотрели на представительного мужчину.

— Восьмой, — сказал Паркер мальчику–лифтеру и, не обращая внимания на хорошеньких девушек, повернулся лицом к двери.

— А как быть с пожарными? — спросил Паркер. — Они же имеют связь со всем штатом.

— Черт возьми! Совсем про них забыл! — нахмурившись, ответил Эдгарс.

Они в том же составе, как и накануне, вновь сидели за тем же обеденным столом. В ходе обсуждений Полус делал в блокноте заметки. Белое полотнище экрана по–прежнему висело на стене, а на столе стоял проектор. Его объектив, направленный под углом к поверхности стола, напоминал дуло корабельной пушки. Проектор был отключен, а посему под потолком горели светильники.

— Значит, нам нужен еще один человек, который будет сидеть у телефона в здании противопожарной службы, — заключил Выча. — Теперь мы предусмотрели всех: пожарных, полицейских, охранников на воротах завода, телефонисток, — словом, всех в этом чертовом городе.

— Думаю, что далеко не всех, — покачав головой, возразил Паркер.

Паркер опустил монеты в телефонный аппарат и, услышав в трубке протяжный зуммер, стал ждать.

Телефонная будка, из которой он звонил, находилась по соседству с бензозаправочной станцией. В квартале от нее стояла легковая машина, подержанный черный «рэмблер» — седан, в которой сидел Грофилд. Они направлялись в Нью–Йорк, чтобы раздобыть денег на финансирование операции, но по пути Паркер решил позвонить Ловкачу Мак–Кею, чтобы тот успел вовремя приехать в Джерси–Сити.

Наконец зуммер в трубке сменили редкие гудки, и через пару секунд на другом конце провода послышался мужской голос.

— Арни Ла–Пойнта, пожалуйста, — попросил Паркер.

— Слушаю, — ответил мужчина.

Двенадцать человек плотно, плечом к плечу, уселись за большим столом. Для тех, кому не хватило стульев от мебельного гарнитура, Грофилд принес складные стулья, а затем обнес всех пивом. После этого он по очереди с Паркером стал знакомить «новобранцев» с планом предстоящей операции. Грофилд показывал слайды, карты местности, фотографии Реймонд–авеню, банков, заводских ворот, полицейского участка и многого чего другого. Воздух в комнате, где они собрались, даже при распахнутых настежь окнах, был сизым от табачного дыма.

Из отобранных ранее кандидатов не приехал только Ловкач Мак–Кей. Все же остальные живо откликнулись на приглашение принять участие в новом деле. Среди приехавших были Висс и Кервин, два известных медвежатника» оба невысокие, не блиставшие интеллектом парни с настороженными глазами. Висс привез с собой знакомого Элкинса, с которым в свое время работал и Паркер. Присутствовали здесь также Чэмберс, здоровенный, деревенского вида детина, чей брат сидел в тюрьме за изнасилование. Поп Филлипс, мужчина в годах, выглядевший как полицейский из голливудского фильма, Литлфилд, приземистый пятидесятилетний крепыш, всем своим видом напоминавший удачливого торговца, и, наконец, Салса, высокий, стройный молодой человек, похожий нажигало, который, впрочем, ими являлся.

Когда они просмотрели все слайды и разобрались, что на них изображено, Эдгарс принес еще пива.

— Вопросы будут? — спросил Полус.

— Будут, — откликнулся Висс. — Как поделим добычу?

— Автоматы? — переспросил слепой мужчина. — Они вам обойдутся очень дорого.

— Знаю, — сказал Паркер.

— И их очень трудно достать.

— Я знаю.

— Правительство пытаемся; наложить запрет на их продажу. Более того, трудно найти; Хотя бы один, из которого еще не стреляли бы.

— Познакомься, это Джейн, — смущенно произнес Эдгарс.

Было видно, что он растерялся.

А вот на лице находившейся в гостиной Эдгарса блондинки ни тени смущения Паркер не заметил. Девушка, закинув ногу на ногу, сидела на софе и явно демонстрировала свои загорелые бедра.

Паркер посмотрел на Джейн, затем на Эдгарса.

— И что бы это значило? — спросил он.

— Здесь сверни, — попросил Эдгарс.

Паркер повернул «мерседес» и съехал со скоростной магистрали на отходящую от нее дорогу. На трехрядном шоссе, по которому они до этого ехали, ровном и прямом как дорожка в кегельбане, было бетонное покрытие, а дорога, на которую они съехали, представляла собой двухрядное асфальтовое полотно. Шоссе хоть и сильно петляло, но вести по нему машину на большой скорости проблемы не составляло.

В багажнике «мерседеса», помимо трех автоматов, купленных Паркером у Скоуфа, лежали еще три карабина и восемь револьверов из магазина Эймоса Кли. Карабины представляли собой «хиггинс» 45–й модели, «рюгер» 44–го калибра, «винчестер–стандарт» — 70, а револьверы главным образом «смит–и–вессон» 32–го и 38–го калибров. В двух ящиках, уложенных за спинкой переднего сиденья, лежали патроны.

Вчера, проезжая по Миннесоте, они оставили Джейн в мотеле на окраине Тив–Ривер–Фоллз. Отель выбрал Эдгарс — уж очень смешным показалось ему название этого городка. Он записал номер телефона Джейн, чтобы с ней можно было связаться.

Девушка, очевидно поняв, что с Паркером каши не сваришь, тихо сидела на заднем сиденье, поставив ноги на ящики с патронами, и то и дело прикладывалась к виски. Каждый раз, когда они делали остановку, Эдгарс забегал в магазин и приносил ей новую бутылку. В конце концов, опьянев, Джейн начала плакать. Она всхлипывала тихо, почти неслышно. Ей было около тридцати, а у девушек в таком возрасте с поклонниками не густо. «Наверное, оплакивает жениха, погибшего в армии», — подумал Паркер.

Полицейские Федлер и Мейсон вели ночное патрулирование Коппер–Каньона на единственном предназначенном для этой цели автомобиле. Во время дежурства они изредка перебрасывались малозначительными фразами, лениво поглядывали по сторонам, совсем не надеясь увидеть нарушителей комендантского часа. Было начало первого. В окнах некоторых домов все еще горел свет, но тротуары улиц были пустынными. Радиопереговорное устройство, установленное в патрульной машине, посипывало, словно включенная кофеварка. Наймену, полицейскому, дежурившему в помещении участка, своим коллегам сказать было нечего.

Патрульный автомобиль представлял собой «форд», выпущенный два года назад, выкрашенный в белый и светло–зеленый цвета. На его дверцах, капоте и багажнике крупными буквами имелась надпись: «ПОЛИЦИЯ». В темном салоне машины на приборной доске горели зеленые индикаторные лампочки, а ярко–красный, похожий на рубин огонек свидетельствовал о том, что переговорное устройство, связывавшее патрульных с полицейским участком, включено. Мейсону страшно хотелось курить, но позволить себе этого он не мог — у Федлера, его напарника, сидевшего за рулем, на табачный дым была аллергия.

— Слушай, может, прервемся? — предложил Мейсон. — Я бы тогда покурил.

— Давай сделаем это, когда подъедем к западным воротам завода. Там сегодня Джордж дежурит.

— Давай, я не против.

Страх прошел, волнение улеглось, и теперь Чэмберса распирало желание заняться делом. И произошло это сразу же после того, как он ударил прикладом этого тощезадого полицейского.

Оставив Эдгарса с полицейскими, шестеро участников операции вышли на улицу и остановились на зеленой лужайке.

— Ну что, теперь успокоился? — спросил Чэмберса подошедший к нему Паркер.

— Да. Теперь я уже не нервничаю.

— Больше этого себе не позволяй.

Грофилду слышалась музыка. Каждый раз, когда он отправлялся на очередное дело, она неожиданно возникала в его мозгу и звучала бесконечно долго. Иногда это была какая–нибудь забойная мелодия вроде тех, что часто звучат на улицах Манхэттена. Тогда он явственно слышал звуки ксилофонов и духовых инструментов. Порой мелодия была тихой и полной лиризма.

Вот и сейчас, расположившись на переднем сиденье патрульной машины, Грофилд слышал звучание целого оркестра, который исполнял протяжную мелодию. В его голове эхом отдавались глухие удары турецких барабанов и надрывное пение скрипок.

За рулем машины сидел Паркер. На его голове была фуражка, отобранная у одного из полицейских. Автомат лежал у него в ногах, а портативная рация — на сиденье. Грофилд держал свой карабин в руках, так что приклад упирался ему в колени, а ствол проходил возле его правого уха. Рацию же Грофилд положил на пол возле своих ног.

За ними в другом автомобиле ехали Филлипс, Литлфилд и Кервин. Промчавшись по Колкинс–стрит, обе машины повернули налево и выехали на Реймонд–авеню. Проехав полтора квартала, налетчики увидели большой грузовик. Он стоял у самого тротуара. Ни в его кабине, ни рядом с ним никого не было. Грофилд почувствовал, как темп звучавшей в его мозгу музыки начал стремительно возрастать. Он посмотрел на неподвижное лицо сидевшего за рулем Паркера и тут же успокоился.

Ему вдруг захотелось сказать что–то Паркеру, но что — он так и не придумал. Произнести банальные слова с его стороны было бы глупо — ситуация не та, а сказать что–то дельное он не мог. Поэтому Грофилд решил промолчать.

Участия в поломке оборудования радиостанции Кервин не принимал. По его мнению, радиоаппаратуру можно было бы и оставить. Но раз Паркер и остальные надумали разнести ее вдребезги, то пусть они этим сами и занимаются» решил он.

Кервин встал в дверном проеме и принялся разглядывать улицу. Рядом у тротуара стояла патрульная машина, а позади нее — пикап. На улице было тихо, и только из здания радиостанции до Кервина долетал скрежет металла.

Кервин любил все металлическое. Ему нравилось смотреть на все, что сделано из металла, в особенности когда это «все» нормально функционировало. Когда–то он увлекался радиоделом и, имея «золотые» руки, сам собирал радиоприемники. У него в гараже стояли две машины довоенного выпуска, причем обе в отличном состоянии. Кроме того, во дворе он вместе с соседом построил миниатюрную железную дорогу со множеством мостов, семафоров, стрелок и прочих атрибутов.

Рельсы ее тянулись к соседскому дому, и приятели на маленьком паровозике частенько ездили друг к другу в гости.

Кервин обожал любое оборудование, и, когда видел, как его ломают, внутри у него все переворачивалось. Сейфы же он вскрывал с помощью дрели, отвертки и фомки, полагаясь при этом только на свои руки. Медвежатников, которые использовали взрывчатку, Кервин за профессиональных взломщиков не считал и относился к ним с презрением.

Полус, оставшийся в кузове трейлера, очень нервничал. Ему не терпелось вылезти из этой темной могилы, посмотреть, как идут дела у остальных, и самому убедиться, что все идет по заранее намеченному плану. Сидеть в полной темноте, ничего не делая, когда вокруг творились такие дела, было для него настоящим мучением.

Время от времени из рации Вычи доносился голос Паркера, сообщавшего, где они находятся и что уже сделали. Так Полус узнал, что оборудование радиостанции выведено из строя и что охранник на западных воротах завода обезврежен. Эти голые факты его не устраивали. Ему хотелось самому во всем участвовать и все видеть. Страшно хотелось взглянуть на разбитую радиоаппаратуру и убедиться, что она уже никогда не заработает, спросить у охранника имя и по его поведению определить, насколько он может быть для них опасен. Хотелось присутствовать при захвате телефонной станции, полицейского участка, при аресте пожарных. Хотелось увидеть то место, где Салса поставил машину, чтобы вести наблюдение за городским шоссе. А затем взять свой блокнот с записями и зачеркнуть в нем все, что уже сделано.

Выча, решив докурить сигару, чиркнул спичкой, и в ее мерцающем пламени Полус вновь увидел дощатый пол, металлические стенки кузова грузовика, напряженные лица Вычи, Висса и Элкинса, свой чемодан с инструментом и черную потрепанную сумку, в которой находилось оборудование Висса. Полус хотел взглянуть на часы, но в этот момент Выча дунул на спичку, и та погасла.

Полус сокрушенно покачал головой. Именно сейчас было важно узнать, который час, чтобы проверить, укладываются ли они в график работ или нет.

Он вынул из кармана коробок спичек, но открывать его не стал. Внутренний голос подсказал ему, что не следует смотреть на часы на виду у остальных — они могли догадаться, что он сильно волнуется. Полус достал сигарету, хотя курить ему вовсе не хотелось, сунул ее в рот и зажег спичку. Прикуривая, он украдкой посмотрел на часы.

Встав на краю карьера, Паркер наблюдал за действиями Вычи. Награбленное все еще оставалось в кузове трейлера, на котором Выча осторожно спускался с крутого склона. Пока не стемнело, грузовик решено было загнать в карьер, а добычу поделить ночью.

После того как далеко внизу исчезли огни трейлера, Паркер отошел от края карьера и медленной походкой направился к отведенному для жилья помещению. Он шел и думал о прошедшей операции. В целом она удалась, и, если бы не тот парнишка–полуночник, застукавший в банке Полуса и Вычу, ее можно было бы назвать образцово–показательной. Этот Эдди Вилер мог бы им здорово нагадить. Однако и эта, неожиданно возникшая проблема была ими успешно преодолена — парня обезвредили вовремя и без всякого шума. Да что тут говорить, все сработали быстро, без суеты и при этом никого не пришлось убивать.

Гибель Эдгарса не в счет. Черт возьми, он же знал, что Эдгарс не тот, с кем можно идти на дело! Он же чувствовал, что этот подонок что–то скрывает! Но кто же мог подумать, что он замыслил сжечь целый город?

И все же, несмотря ни на что, их операция удалась на славу. Можно ли считать неудачей, что в паре вскрытых ими сейфов оказалось не все, что могло бы представлять для них интерес? Или то, что им пришлось раньше времени смыться из города? Конечно же, нет! Да, Чэмберс убит, Эдгарс погиб, и кто знает, сколько горожан сгорело. Но тем не менее Паркеру с напарниками все же удалось унести ноги из этого огненного ада. И не с пустыми руками.

Больше всего Паркер был обеспокоен гибелью горожан. По его твердому убеждению, люди, которых грабили, должны оставаться живыми. За обычное ограбление полагалось несколько лет тюрьмы, а за ограбление, в результате которого произошло убийство, — виселица.

Вертолет подобно большой хищной птице закружил над карьером, и все находившиеся в сарае инстинктивно втянули головы в плечи.

Солнце нестерпимо палило, и внутри помещения, в котором в этот момент собрались все десять членов группы и девушка, стояла жуткая жара. Паркер, Выча, Филлипс, Салса и Элкинс, расположившись за столом, играли в карты. Грофилд с Мэри сидели на койке, а рядом с ними стоял Литлфилд. Все трое разгадывали шарады. Висс, Полус и Кервин обсуждали предстоящие покупки.

Как только с неба послышался рокот двигателя, игроки с картами в руках замерли, Литлфилд прервался на полуслове, а Висс, Полус и Кервин мигом стихли.

— Хватит учить, — воспользовавшись неожиданно наступившей тишиной, произнес Поп Филлипс. — Меня вам все равно не переделать.

— На дне карьера следы грузовика, — вдруг произнес Паркер и с тревогой посмотрел на Литлфилда. — Их же увидят с вертолета.

От прикосновения руки Вычи Паркер проснулся.

— Полус, — прошептал ему Выча. Паркер молча кивнул и поднялся с койки. В темноте раздавалось ровное сопение спавших мужчин.

— Салсу будить? — спросил Выча.

Паркер снова кивнул.

Они подошли к спящему Салсе, и Выча тронул его за плечо. Салса мгновенно открыл глаза и слез с армейской кровати. Выча вновь прошептал: «Полус».

В воздухе стоял резкий запах сероводорода. В предрассветных сумерках, красная вода в протекавшем рядом ручье выглядела бархатистой и темно–коричневой. Бросив в нее автомат, Паркер понаблюдал, за появившимися на ее поверхности пузырьками, потом развернулся и зашагал к пикапу.

На пути ему встретился Грофилд. Тот нес к ручью два карабина.

— Здесь совсем нечем дышать, — пожаловался он.

Паркер пожал плечами и ничего ему не ответил. Говорить он не хотел — с открытым ртом запах сероводорода ощущался еще сильнее.

В багажнике пикапа оставались еще револьверы. Взяв четыре револьвера, Паркер отнес их к ручью и утопил. Никто их здесь не обнаружит. Во всяком случае, в ближайшее время.

Блондинка посмотрела мимо Паркера и спросила:

— А Эдгарс где?

— Он уже не приедет, — ответил Паркер и, пройдя в комнату, поставил чемодан на пол.

В номере Джейн стояла жуткая духота, пахло женщиной и спиртным. Жалюзи на окнах были опущены, а шторы — задернуты. Несмотря на солнечный день, в комнате горел свет.

— Что с ним случилось? — закрыв дверь, спросила блондинка.

Когда женщина вскрикнула, Паркер проснулся, скатился с кровати, одновременно услышав позади хлопок глушилки. И пока он падал, пуля угодила в подушку, где только что покоилась его голова.

Паркер ударился лицом об пол. Его кургузый, пузатый пистолет 32–го калибра, зацепившись на миг за пружину кровати, гудел, как огромная черная муха, и рука Паркера потянулась было, чтобы подхватить его, не дав упасть на пол. Он уже наполовину выкатился из–под кровати и выставил пушку, поэтому стрелявший должен был бы уже знать о том, что он вооружен. Но Паркер не открывал огонь — дело происходило в номере отеля, а пистолет 32–го калибра был без глушителя.

Полуобернувшись, он еще раз крутанулся, снова закатившись под кровать, и услышал, как вторая пуля ударилась в пол прямо позади него. Прижав руки к бокам, Паркер вынырнул с другой стороны кровати, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот, другой, нагнувшись, приготовился стрелять под кровать. Паркер швырнул в него свой пистолет. Рукоятка угодила киллеру в лоб, аккурат чуть выше переносицы. Тот хрюкнул и упал, скрывшись из виду. Паркер нагнулся и заглянул под кровать с другой стороны: мужик неподвижно лежал, уткнувшись носом в пол.

Закричав раз, женщина теперь хранила молчание. Теперь она с застывшим от ужаса лицом смотрела во все глаза, как Паркер, поднявшись во весь рост, обходит вокруг кровати. Он был высокий и худой, с узловатыми венами и загорелой дубленой кожей. Его торс избороздили застарелые шрамы, а ноги были костлявыми и угловатыми: на них рельефно вырисовывались мускулы. Большие, мощные руки с узлами будто были созданы для того, чтобы орудовать топором и ворочать кирпичи. И когда Паркер в очередной раз поднял свою пушку, пистолет в его ручище мог показаться детской игрушкой.

Киллер лежал, раскинув ноги и руки, словно упал с высоты. Оружие все еще было зажато в его правой руке Паркер, наступив на запястье киллера, наклонился, чтобы вытащить его. Это оказался пистолетик 25–го калибра, хлопушка, годная разве на то, чтобы с близкого расстояния лишить жизни спящего человека, и бесполезная для сколько–нибудь более серьезной работенки. Однако глушитель был предназначен для оружия с более крупным стволом, и пришлось изрядно попотеть, чтобы приладить его на дуло 25–го калибра.

В центре У–образного двора красовался высохший бетонный фонтан, захламленный обрывками бумаги. Три стороны двора занимало здание «Флорал–Корт»; решетчатая ограда поддерживала тяжелые виноградные лозы и отделяла двор от Рэмпон–бульвара. Днем «Флорал–Корт» вызывающе бросался в глаза своими розовыми оштукатуренными стенами с зелеными дверями, но сейчас, в четыре утра, он выглядел мрачным, темным, и единственный квадрат желтого света скупо освещал высокий фонтан.

Никаких кондиционеров здесь не было и в помине. Из открытых настежь окон доносилось шумное дыхание спящих, как бы устремляясь к центру двора, а там, за розовыми стенами, смешивалось с тихим шелестом карт и выплескивалось из единственного освещенного заднего окна.

Паркер бесшумно проскользнул сквозь прутья решетчатой ограды и остановился, чтобы вытащить этот дурацкий пистолет киллера из куртки, подумав, насколько же удобней была его собственная солидная испытанная пушка! Паркер вновь и вновь проклинал Бетт за ее побег, однако двигался все дальше, держась ближе к оштукатуренным стенам дома, минуя открытые окна, за которыми шла тайная ночная жизнь его обитателей, свидетелем которой, он оказался.

Дверь под номером двенадцать находилась как раз слева от освещенного окна. Паркер миновал ее и согнулся еще ниже, чтобы заглянуть внутрь поверх подоконника. Там, крошечной коробке гостиной, с широким арочным проход дом в соседнюю, столь же крошечную обеденную залу, бросался в глаза длинный стол, вокруг которого сидело шестеро мужчин, резавшихся в карты. Свет канделябра над столом ярко освещал лица игроков в карты.

Любой из этих шестерых мог оказаться Меннером. Все играюшие были плотными сорокалетними мужиками угрюмого вида, с бледными лицами, характерными для постоянных обитателей Флориды. Они говорили только о ставках, избегая обращаться друг к другу по именам.

Паркер сидел за письменным столом и, хмурясь, корпел с ручкой в руках над листом бумаги. Он не был горазд писать письма.

«Фрэнк!

Мафия полагает, что я им перешел дорогу, хотя это не так. Но она продолжает доставлять мне хлопоты, подсылая своих шавок. Я сказал главарю, что пущу их всех по миру, если они не оставят меня в покое. Но они не желают угомониться. Ты говорил как–то 6 своей задумке — тряхнуть хорошенько тот игорный притон, что за Бостоном, ну так вот — ты окажешь мне большую услугу, если грабанешь его в ближайшую пару недель. Я пишу то же самое и некоторым другим ребятам, поэтому будь спок — они будут по уши заняты тем, чтобы найти тебя и войти в долю. Лично я — пас, так как со своей стороны буду занят тем, что стану готовить мафии крупный шмон. Ты всегда сможешь выйти на меня через Джо Шира, что в Омахе. Может, в один прекрасный день опять будем работать вместе.

Паркер».

Пришлось трижды переписывать письмо заново, пока оно не показалось ему достаточно убедительным. Паркер еще раз перечитал окончательный вариант, решил, что все путем, и удовлетворенно, кивнул. Только одна вещь теперь беспокоила его. Он подошел к телефону, набрал номер оператора и попросил ее продиктовать ему по слогам написание некоторых слов. Она проконсультировалась еще с кем–то и выполнила просьбу, после чего Паркеру пришлось переписать письмо еще раз.

Это было в прошлом году: финансы Паркера, как говорится, пели романсы, а работа, казавшаяся поначалу многообещающей, развалилась еще на стадии планирования, поэтому, когда Мэл Ресник рассказал ему про это дельце на острове, Паркер решил за него взяться. Вооружение продавалось частной группой американских и канадских дельцов фанатично настроенной организации южноамериканских фиделистов, и крошечный остров в Тихом океане был выбран как пункт доставки оружия и денег. Этот особенный, можно сказать, островок был выбран из–за того, что считался необитаемым, а также еще и потому, что на нем сохранились остатки взлетно–посадочного поля, сооруженного еще во время Второй мировой войны, и им вполне еще можно было пользоваться. Мэл, Паркер и остальные решили хапануть себе всю выручку.

Всего в деле участвовало шестеро: канадец по имени Честер, тот, кто пронюхал о сделке; некто по имени Райен, который знал, как управлять самолетом; привыкший все доводить до конца ганмен по имени Силл, на которого полностью можно было положиться, жена Паркера, Линн, Мэл Ресник и сам Паркер. В то время как Линн дожидалась в заброшенном доме, который был выбран в качестве базы в Калифорнии, пятеро мужчин слетали на островок, грабанули выручку, и прилетели обратно на материк. И той же ночью в калифорнийском доме началась двойная игра.

Мэл начал с разговора с Райном, сообщив тому, что Паркер замышляет обман. Затем он убил Честера во сне и пошел к Райену, дабы сообщить, что Паркер уже приступил к делу прикончил Честера, и что Силл на стороне Паркера. Райен был далеко не субтильный мужик — он проглотил за милую душу все, что скормил ему Мэл. Позже именно Райен оказался тем, кто покончил с Силлом.

Затем в аферу была вовлечена жена Паркера, Линн. Мэл возжелал ее с самой первой минуты, как только увидел.

Сейчас ему представился случай завладеть ею. Под угрозой смерти он принудил ее убить Паркера, и она сделала все что могла. Но ее первая пуля угодила в пряжку пояса Паркера — он упал, и она выпустила все остальные пули поверх его головы.

Женщина с оранжевыми волосами сидела на крыльце и наблюдала, как подходит Паркер, приближаясь к дому по покрытой выбоинами дороге. Это происходило в штате Джорджия, посреди местности, покрытой чахлой растительностью, в тридцати милях от Олбани. Земля была сухой и коричневого цвета, выбоины на дороге тверды как камень. Дом являл собой серое строение в два этажа высотой — узкая, высокая, прямоугольная коробка посреди мертвой земли, со слепыми, лишенными занавесок окнами и — как следствие — осевшим крыльцом, криво пристроенным к фасаду дома уже после завершения строительства. Сзади дома с одной стороны стоял сарай, а с другой — длинный гараж. Заржавленные части автомобилей были разбросаны по голой глине на пространстве между домом и гаражом. Одинокое засохшее дерево, серое и ободранное, торчало перед домом с блоков для поднятия тяжестей, приделанным к нижней, самой толстой ветви. Если бы не женщина с оранжевыми волосами, то это место можно было бы счесть заброшенным и необитаемым.

Накануне, покинув отель, Паркер вылетел самолетом в Атланту, затем сделал двойной крюк назад, сначала на автобусе на юг, к Мекону, а затем еще дальше на юг — на другом автобусе — до Кордели. Автобус, направляющийся к Колумбусу, повез его на запад от Кордели по пустой с темным покрытием дороге до развилки; и уже оттуда, таща на себе чемодан, он отшагал три мили до этого самого дома.

Стоял ноябрь, но земля все еще была сухой, а воздух — горячим. Три мили пешком — не шутка, да к тому же чемодан казался с каждым шагом все тяжелее и тяжелее. Выбоины на дороге здорово затрудняли ходьбу. Было бы, наверное, легче, если бы он оставил свою кладь в Кордели, но ему не хотелось лишний раз туда возвращаться.

Когда Паркер проходил мимо засохшего дерева, приспособленного для поднятия тяжестей, тощая дворняга, лежавшая рядом со стулом, на котором сидела женщина, встала, потянулась и зевнула, после чего взглянула на женщину, а затем уже на Паркера. Собака молча следила за незнакомцем и выжидала, не гавкая и не делая ни единого лишнего движения.

Паркер застыл на месте и бросил чемодан на землю.

Оператор потребовал с него двадцать пять центов. Паркер опустил монеты, после чего телефон на некоторое время умолк. Небольшой вентилятор с резиновыми лопастями вращался почти на самом верху кабинки, но толку от него было мало. Паркер попробовал чуть приоткрыть дверь — и вентилятор тут же вообще прекратил работу. Он опять прикрыл дверь, оставив лишь маленькую щель, и вентилятор нехотя начал лопатить воздух. Телефон стал щелкать в такт проглатываемым монеткам, затем щелканье смолкло и раздались долгие гудки. После четвертого в трубке ответил мужской голос. — Я стараюсь связаться с Арни Ла–Пойнте, — сообщил Паркер.

— Говорите.

— Это Паркер. Я хочу, чтобы ты передал Генди Мак–Кею от меня сообщение.

— Не уверен, что увижу его.

— Если увидишь.

Там, возле входа, висела огромная афиша в раме. На нем какой–то тип с черными волнистыми волосами улыбался поверх галстука–бабочки. Его глаза были скопированы у Теда Бара. Ниже бабочки шла надпись: «Ронни Рэнделл и его пианино — каждую ночь». Над входом огромными серебряными буквами на черном фоне сверкала надпись–вывеска:

«Три короля». На стекле левой створки входной двери было намалевано: «Никаких ограблений — кроме уик–эндов», а на правой красовалась афиша: «Сэлл и его джаз — каждую пятницу, субботу и воскресенье». Само здание, скрытое за всей этой информацией, было низким и приземистым и выстроенным из бетонных блоков, выкрашенных в бледно–голубой цвет. Окошки–амбразуры, пересекая фасад, справа от входа уходили за угол, отсвечивая янтарным светом от ламп, горевших на стойках баров, делая само здание чем–то похожим на аквариум, особенно теперь, среди ночи. Паркер проехал мимо клуба дважды очень медленно, а затем припарковал машину за полквартала от него, в темноте боковой улочки.

Эта часть Бруклина представляла собой район плотной застройки из двухэтажных домов, который широкой диагональю пересекало шоссе Кингс–Хайвей. По сторонам шоссе лепились закусочные, бары, небольшие склады и стоянки подержанных машин. На углу, где располагался клуб «Три короля», скрещивались две улицы, и шоссе Кингс–Хайвей врезалось в перекресток под углом сорок пять градусов, оставляя открытой большую плешь посередине, которую подпитывала темнота с шести направлений, и только слегка по краям освещали огни проходящих мимо машин в потоке дорожного движения. Уличные огни тоже отстояли слишком далеко, чтобы осветить эту плешь, и она оставалась открытой, пустой и черной.

Одиннадцать часов. Ночь на четверг. Темнота окружала плешь на пересечении улиц и шоссе со всех сторон, и только перед фасадом «Трех королей» растекалось широкое, похожее на большую лужу пятно света. Вверх и вниз по Кингс–Хайвей в отдалении переливались всеми цветами оазисы неона, находящиеся на перекрестке улицы оставались темными и пустынными.

Паркер оставил «олдс» на стоянке, где впереди было еще предостаточно свободного места, так что он свободно мог вывести машину, не сдавая задом и не лавируя, и пошел к плеши на пересечении улиц и скоростного шоссе. Ноябрь уже подходил к концу, и Бруклин благодаря близости гавани был пронизан холодом, пропитанным к тому же сыростью. Влажный промозглый воздух губительно действовал на бронхи и легкие, загоняя людей под крыши. Дыхание Паркера клубилось облачком вокруг его рта, пока он вышагивал на своих двоих. В куртке с капюшоном, но без шляпы, он шел, глубоко засунув руки в карманы. В одном из карманов костюма лежала пушка, которую он купил накануне в Вилминггоне, — короткоствольный «смит–вессон» 38–го калибра несерийного изготовления.

Изящной готической вязью имя на табличке из слоновой кости гласило: «Джастин Фэйрфакс».

Паркер взглянул на имя и прижал палец к кнопке рядом с дверью. Апартаменты внутри были звуконепроницаемые, и, стоя в немом, как могила, холле, Паркер не мог расслышать ни треньканья звонка, ни каких–либо иных звуков после нажатия кнопки, скорее всего, должно было послышаться треньканье. Он ждал, глядя на именную табличку на двери.

Джастин Фэйрфакс. Он так и не переехал. Это было глупо — на самом деле глупо. Ему давно следовало перебраться в другое место.

Паркер уже бывал здесь один раз прежде, когда старался заполучить назад от синдиката свои денежки. Джастин Фэйрфакс являлся одним из двух людей, которые заправляли всеми операциями мафии в городе Нью–Йорке.

Дверь наконец открылась. Плотно сложенный, с недоверчивым взглядом мужчина застыл на пороге, держа правую, руку возле лацкана пиджака, и спокойно спросил:

Медленно, плавно и тихо рядом с парком в позднем утреннем свете катили два черных «кадиллака», образуя конвой, который на строго выверенном расстоянии и скорости двигался по черному покрытию улицы. Пятна солнечного света, просачиваясь сквозь ветви примыкающих к улице деревьев парка, отражали огни светофоров на полированном хроме.

Восседая в одиночестве на заднем сиденье второго «кадиллака», Артур Бронсон мрачно жевал сигару и с отвращением взирал на прекрасный наступающий день. Воздух в конце ноября был сухим, чистым и прохладным — позднее ноябрьское солнце станет более ярким и блестящим. Немного пестро расцвеченной осенними красками листвы все еще оставалось на деревьях, росших с краю парка, и она несколько оживлял по–осеннему мрачные ветви и стволы.

«Это место — сущий ад, чтобы оказаться здесь в ноябре», — думал Бронсон, размышляя о Лас–Вегасе. Он оглянулся, увидел дом своей жены и опять подумал: «Сущий ад это место, чтобы торчать здесь в ноябре. Да и в любое время года здесь сущий ад».

Это был чудовищно большой каменный дом, выходящий фасадом на парк. Двадцать одна комната, высокие узкие окна, три этажа, четыре лестницы — все это невозможно было обозреть. Провести телефон, электричество и оштукатурить жилище стоило целое состояние. Покупка статуй, чтобы наполнить имеющиеся ниши, и картин для всех стен тоже влетела ой в какую копеечку. А еще и ковры на пол! Да добрую половину мебели, чтобы придать хоть мало–мальски современный вид, тоже пришлось приобретать не задешево! И все ради чего? Ради жилища, в котором он обитал не более трех месяцев в году, если, конечно, не случалось ничего экстраординарного.

Но Уилла хотела иметь этот дом. Она была уроженкой Буффало, девчонкой с задворок Кивик–Центра, где покосившиеся домишки лепятся на невзрачных улочках, и владеть одной из этих каменных громадин возле парка всегда было ее заветной мечтой, сколько она себя помнила. А все, что Уилла хотела по–настоящему, — что бы то ни было, — Артур Бронсон шел и приобретал для нее.

Вывеска наверху, рядом с дорогой, светилась зеленым неоном. Она гласила:

КЛУБ «КАКАДУ». ТАНЦЫ.

Город находился в пяти милях к востоку, если ехать по двухполосной дороге с черным покрытием, которая, медленно преодолевая уклон, спускалась в долину, где, собственно, и раскинулся сам город. С той стороны и прибыл оранжевый «фольксваген». В машине сидел всего лишь водитель, увесистый сверток, покрытый брезентом, лежал на заднем сиденье. Машина подъехала к клубу «Какаду» с урчанием, похожим на кашель, нехарактерным для движка «фолькса». Через полторы мили дальше по дороге находилась станция автосервиса, закрывавшаяся на ночь. «Фолькс» доехал до нее и остановился; фары и все огни его были выключены. Небольшой приземистый силуэт машины был едва заметен в темноте — скорее вообще не виден, если кому–то не было известно, что здесь стоит автомобиль. Водитель, невысокий тощий мужчина по имени Рико, вышел из машины и зашагал обратно, по направлению к клубу «Какаду».

Стояла субботняя ночь, и парковочная площадка была переполнена. Рико пробрался сквозь ряды автомобилей к шеренге машин, припаркованных возле стены клуба. С этой стороны виднелась дверь, почти в самом конце здания, и Рико направился к ней. Автомобиль, ближайший к двери, оказался белым «фордом». Рико подергал дверцу со стороны водителя, убедился, что она заперта, и раздраженно пожал плечами. Затем попытал счастья со следующей машиной — темно–зеленым «континенталем». Его дверца оказалась не на замке, и он стал подле нее, ожидая чего–то.

Спустя минуту черный «бьюик» двухлетней давности, угнанный не далее как нынешним вечером, свернул на стоянку. Кроме водителя, в «бьюике» никого не было. Водитель, высокий, стройный мужчина лет сорока, по имени Терри, с щербатым от оспы лицом, кивнул, завидев Рико.

— Восемьдесят семь тысяч.

Бронсон уставился на телефон: ушам своим не поверил. Какой–то кошмарный сон!

А голос на другом конце провода продолжал:

— Их было всего–навсего двое, мистер Бронсон. Они пришли и провернули дельце так, словно практиковались на подобной работенке лет десять.

— Дьявольщина, а где были все остальные? Спали?

Три дня спустя после налета на клуб «Какаду» и за тысячу двести миль от него…

Все деньги стекались в корпорацию «Увеселительные новинки». Денежный поток складывался из мелочей то здесь, то там — и так по всему городу — и устремлялся в центральный офис — все деньги, что были поставлены на номера.

Возьмем, например, монету в десять центов. Некая леди заходит в лавку, где продают журналы, и говорит человеку за прилавком, что желает поставить десять центов на номер 734. Если этот номер выиграет, то она получит шестьсот долларов. Ставки 999 к одному, но платежные ставки — 600 к одному. Владелец лавки записывает: «734» и ниже — «10 ц.» на двух квитанциях. Одну дает женщине, а другую прячет в жестянку из–под сахара под прилавком. Он опускает монету в десять центов в кассовый аппарат, но пробивает: «Без продажи». В три часа жена сменяет его за прилавком, пока он относит жестянку в заднюю комнату и подсчитывает суммы на квитанциях. Общий итог — восемнадцать долларов и шестьдесят центов. Владелец лавки складывает все квитки в конверт, подходит к кассовому аппарату и извлекает из него банкнот в десять долларов, пятидолларовую купюру, три бумажки по одному доллару, два четвертака и монету в десять центов. И помещает всю эту наличку в конверт с квитанциями. После чего вкладывает конверт в журнал научной фантастики — по средам здесь продают научно–фантастические журналы — и прячет журнал под прилавок.

В три тридцать является сборщик. Это пухлый молодой человек с улыбающимся лицом, начинающий писатель, вынужденный подрабатывать себе на жизнь в ожидании, пока к нему придет известность. Он водит «плимут» десятилетней давности, принадлежащий местной организации, имеющей отношение к лотерее, — машиной он может пользоваться только во время сбора ставок. Он паркует автомобиль прямо перед лавкой, заходит в нее и спрашивает экземпляр якобы какого–то особого журнала научной фантастики. Хозяин лавки дает ему этот журнал и сообщает, что его цена доллар восемьдесят шесть центов. Ни один журнал научной фантастики в мире не может стоить так дорого, но молодой человек без возражений платит указанную сумму.

Этот молодой человек затем относит журнал к себе в машину. Он садится за руль, извлекает конверт из журнала и прячет в кейс, стоящий рядом. Затем швыряет журнал на заднее сиденье к остальным семи выпотрошенным таким же образом журналам и достает небольшую записную книжку из нагрудного кармана, в которой записывает несколько похожих отметок: «Упл.1.86». После чего убирает ручку и записную книжку и едет к следующему сборному пункту.

В тот же самый день на семьсот миль к востоку… Раз в месяц Эрик Ларенни надевал коричневый костюм с семьюдесятью пятью тысячами долларов наличными, зашитыми за подкладку пиджака, и летел на самолете. Они выбрали его для этой работы главным образом потому, что он, числясь в рядах мафии, жил в нужном городе и полностью заслуживал их доверия. Кроме того, у него был тридцать шестой размер, притом укороченный. Последнее обстоятельство имело решающее значение, так как человек на другом конце также имел укороченный тридцать шестой размер.

Человек на другом конце был Марв Хенкс и обладал теми же «блестящими» достоинствами, что и Эрик Ларенни. Раз в месяц он получал телеграмму — всегда в тот же самый день, когда Эрик Ларенни получал ежемесячный вызов по телефону. Телеграмма всегда была одинакового содержания: «Мама больна Должен отложить визит». В день получения телеграммы Марв обычно надевал коричневый костюм и отправлялся в аэропорт, чтобы встретить самолет, прибывающий с севера в пять двадцать.

День, выбранный Эриком Ларенни для полета на самолете, всегда начинался одинаково — рано утром с телефонного звонка. Обычно звонок раздавался около девяти и, как правило, будил его. Холодный женский голос неизменно информировал: «Мы подтверждаем зарезервирование места для вас на рейс до Майами», — он всегда отвечал: «Благодарю вас». Вешал трубку, умывался, облачался в обязательный коричневый костюм и отправлялся в офис «Аргус импорте». Неизменно прямиком шествовал в офис Майка Семела, снимал пиджак и отдавал его Майку. Майк взамен вручал ему другой коричневый пиджак, на вид точно такой же, в каком он пришел, но если его охлопать, то он шелестел так, словно был сшит из толстой бумаги. Ларенни надевал пальто, покидал офис, устраивал себе запоздалый завтрак и отбывал в аэропорт, чтобы поспеть на самолет. Это был не прямой рейс, а с пересадкой посреди пути, с сорокаминутным ожиданием. Ларенни неизменно выдерживал все перипетии полета до Майами и проводил там день или два, но только после того, как заканчивал свою работу, связанную с переодеванием.

А вся работа заключалась в следующем: Хенкс обычно находился в аэропорту, когда прибывал самолет Ларенни. Последний — тоже обычно — выходил из самолета и отправлялся в терминал, чтобы размять ноги во время сорокаминутного ожидания, где–нибудь в здании терминала он и Хенкс обменивались пиджаками — в закусочной, в мужской комнате или же на обзорной площадке, — словом, там, где, по мнению Хенкса, было удобнее всего. Затем Ларенни садился на другой самолет и отправлялся в Майами. Хенкс же брал такси и отбывал обратно в город на таможню под началом мистеру Уинкля. Там он прямиком следовал в офис мистера Уинкля, стаскивал с себя пиджак Ларенни и отдавал его Фреду. Те взамен давал ему другой, и Хенкс отправлялся домой. В кармане нового пиджака обычно оказывался конверт, содержащий внутри банкнот в двадцать долларов и купюру в пять долларов — его плату.

Таким образом, всего в операции было задействовано четыре коричневых пиджака — все одинаковые, — и вот каким манером доставлялась наличка. Героин проделывал путь несколько иным способом, но о нём ни Хенкс, ни Дарении ведать не ведали. Им было не положено знать об этом, а раз так, то они ничего и не знали. Их роль ограничивалась доставке наличных денег.

Несколько дней спустя после налета на «Три короля» Паркер сидел в номере с приспущенными портьерами мотеля «Грин–Глен», что к северу от Скрэнтона, и высматривал в окно дорогу номер шесть.

Было это в восемь тридцать вечера в четверг, Генди должен был появиться через полчаса.

Он услышал шаги, приближающиеся по цементной дорожке, и отпрянул назад, ожидая, когда тот, кто бы это ни был, пройдет мимо окна. Но звуки шагов стихли, и он услышал, как к нему в дверь постучали. Голос Мадж окликнул:

— Паркер? Это я!

Паркер покачал головой и поднялся на ноги. Придется — хочешь не хочешь — разговаривать с ней.

Подъезд к Сиракузам начался со свалок автомобилей, где всем заправляли дилеры по продаже подержанных машин. Затем пошли плохо оштукатуренные бары и лавчонки, торгующие всякой всячиной, под которые были переделаны дома–развалюхи. Это был конец дня, пятница, наступал час пик дорожного движения для автомашин, отправляющихся на уик–энд. Паркер продирался на своем «олдсе» через поток машин, делая все от него зависящее, чтобы наверстать время. А вот и Соут–Сэлина–стрит! Магазины стали выше и солиднее, дорожное движение — еще более плотным, до того самого момента, как они оказались в нижней части города, где все улицы вели не в ту сторону, в какую им было нужно.

— Мне ненавистен этот город! — заявил Паркер.

— Город как город, — отозвался Генди. — Все они одинаковые.

— Тогда они все мне ненавистны. За исключением курортных — Майами, Вегаса, — там никогда не натолкнешься на такое.

— Ты, как я, любишь маленькие городки. Слышал когда–либо о Преск–Айл?

Генди кивнул Паркеру.

— Вон тот, — пояснил он. — Тот, что слева от дома, с неоновой вывеской.

Паркер глянул на особняк, где обитал Бронсон, и кивнул. Он подогнал «олдс» к тротуару и вперил пристальный взгляд через улицу на каменную махину.

Дело было в субботу вечером. За тысячу миль от этого места, может быть, именно в эти минуты совершался налет на клуб «Какаду»… Но Паркер, однако, об этом ничего пока не знал. Не знал и Бронсон — известие об ограблении он получит по телефону чуть позже.

Паркер вырубил движок:

В среду после полудня Паркер позвонил Бетт Харроу в Майами.

Девушки на месте не оказалось, поэтому он продолжал держать линию, опуская десятицентовики и четвертаки в прорезь для монет, пока не дожидался ответа. Генди был в Буффало, засев в парке напротив дома Бронсона, и занимался наблюдением. Работенка, которая к настоящему моменту порядком им обоим осточертела. Бронсон по большей части оставался дома, и его никто не посещал. Первоначальная оценка Паркера о наличии тут постоянных обитателей и расположении наиболее важных комнат вновь и вновь подтверждалась.

Сейчас оставалась единственная причина, из–за которой следовало продолжать наблюдение за домом: Бронсон мог внезапно принять решение и покинуть особняк, мгновенно собрав вещи, и уехать в какой–нибудь другой город. Генди уже предлагал нанести визит, не дожидаясь четверга, так как работенка обещала оказаться проще, нежели они ожидали, но Паркер все же решил выждать. Ему хотелось быть уверенным, что к настоящему моменту мафии уже будет нанесен ряд ощутимых ударов, до того как он избавится от Бронсона. Поэтому они и выжидали, продолжая тянуть резину и наблюдать за домом, хотя никаких новых записей в книжечке так больше и не появилось.

Если все пойдет как по маслу, Паркер сможет вернуться во Флориду в пятницу или в субботу. Вот почему он и названивал Бетт Харроу, дабы убедиться, что она все еще там и его пушка по–прежнему при ней. Если ей надоело ждать, и она уже успела передать оружие полиции, он хотел знать и об этом тоже.

Когда она наконец взяла трубку, он сказал:

Генди жевал спичку:

— Мне не хотелось бы тратить время еще и на шофера.

Они припарковались у противоположного тротуара напротив дома Бронсона. Паркер был за рулем, Генди рядом. Был четверг, десять сорок вечера.

— Этот шофер единственный, кто находится снаружи дома. Они просто обязаны держать с ним связь — по телефону или как–то еще. Если хоть один из них успеет капнуть шоферу про нас, то нет способа помешать ему обратиться за помощью.

— Полагаю, это так, — все еще сомневаясь, все же согласился Генди.