Апрель 1803

Едва ли найдется место более тихое и уютное, чем кухня английского помещичьего дома, после того как слуги вечером разойдутся по своим углам. Жизлен сидела одна в темноте, положив маленькие, но сильные руки на колени и глядя на огонь в очаге. Громоздкий стул подчеркивал хрупкость ее фигуры, но слуги, работавшие в кухне, не решались посоветовать ей заменить его другим. Желания личной поварихи-француженки леди Элин Фицуотер были превыше всего. То, что поварихой была женщина, обстоятельство совершенно неслыханное — не имело значения, как и то, что она была в более дружеских, чем принято, отношениях со своей хозяйкой и соблюдала дистанцию с теми, кто жил в людской. Слуги в Энсли-Холле уважали порядок не меньше, чем Писание, а Жизлен располагала здесь абсолютной властью.

Не имеет значения, что они не знают ее фамилии, — все здесь называли ее Мамзель, держапри себе соображения о том, откуда она родом. Не имеет значения, что ей скорее всего не больше тридцати, а выглядит она и того моложе, со своей хрупкой, по-мальчишечьи прямой фигурой, огромными с поволокой глазами и пышной копной каштановых волос, подчеркивающих тонкость черт, которые, говоря о другой женщине, вполне можно было бы назвать ангельскими.

Едва ли кому-то пришло бы в голову назвать Мамзель ангелом. Ее подвижный рот лишь изредка трогала едва заметная улыбка, а в глубине темных глаз таилась трагедия, о которой слуги могли только догадываться. То немногое — и тепло, и привязанность, которые она еще сохранила в душе, целиком принадлежали крохотному черному щенку, безмятежно спавшему у ее ног возле огромного стула.

Жизлен представляла себе, что о ней думают окружающие, и ее это устраивало. Да, слуги относились к ней недоверчиво, настороженно и ревниво, но они не желали ей зла, и этого было достаточно. Она сидела, откинувшись на спинку стула, но напряжение не проходило. Последний год принес ей покой, на который она уже не надеялась.

Леди Элин Фицуотер была огорчена. Ей очень не хотелось уезжать без Жилли, но еще в самом начале, едва познакомившись со своей поварихой и подругой, она усвоила, что француженки самые упрямые существа на свете. 3а год, прошедший со времени их встречи при весьма необычных обстоятельствах, у них не раз возникали разногласия и, несомненно, возникнут еще. И леди Элин Фицуотер, особа не первой молодости, полагающая себя отнюдь неглупой, неизменно уступала, как уступила и сейчас, а значит, ей оставалось только удрать. Дело не в том, что она опасалась Николаса Блэкторна. К счастью, она не относилась к тому типу женщин, который привлекал Ники. Едва ли он стал бы делать ей непристойные предложения, похлопывать по плечу, или пытаться нанести оскорбление, которое совсем не трудно нанести привлекательной женщине ее возраста.

Увы, с точки зрения света это было не так. Если бы она осталась под собственной крышей, ее бы сочли падшей женщиной. Ее братец, Кармайкл, был бы вынужден вмешаться, и не успев оглянуться, она бы оказалась замужем за кем-нибудь столь же неподходящим для нее, как и Николас Блэкторн.

Нет, конечно, и у него есть свои достоинства. Он чертовски хорош собой, и она вынуждена это признать. К тому же Ники просто плюет на светские условности, — еще одно весьма привлекательное обстоятельство. Она уже сыта по горло этими дурацкими правилами, которые вынуждают ее бежать из собственного дома. Она бы с радостью своими руками задушила всех болтунов и сплетников.

И все же у Николаса Блэкторна был слишком беспокойный характер. Бесконечные скандалы и долги делали его весьма неподходящим кандидатом в мужья. И вот ему уже тридцать шесть, и что же он делает, вместо того чтобы остепениться и обзавестись наследниками? Удирает, подравшись на очередной дуэли! Если он убил противника, что вполне вероятно, значит, ему придется снова скрываться на континенте, и кто знает, как долго все это продлится.

«Нет, конечно, отсутствующий муж — это даже приятно», — размышляла Элин, но, пожалуй, ей было бы трудно провести с Николасом под одной крышей даже один день.

Николасу было двадцать два, когда он впервые приехал в Бургундию. Он был уже слишком взрослым, чтобы отправиться в обычную для юношей его круга поездку по Европе с целью завершения образования, слишком взрослым, чтобы слушать, как сопровождавший его обедневший священник с помощью путеводителя рассказывает о достопримечательностях. В действительности его путешествие по континенту ограничивалось одной-единственной задачей — устроить как можно больше шумных скандалов.

Из Кембриджа его, разумеется, выгнали. Чтобы это наконец случилось, ему потребовалось добрых три года, но все же он своего добился, и не получил образования, которое хотел дать ему его суровый отец.

Это было непросто. Дело в том, что Николасу очень нравилось учиться. Но как только что-то по-настоящему захватывало его, он будто нарочно затевал какую-нибудь рискованную проделку, чтобы привести в ужас всех окружающих, а надо сказать, что интересовало его многое.

Он изучал новейшие способы ведения сельского хозяйства, свойства электричества и функции человеческого организма. Он постиг латынь и греческий, изучил военную науку и философию Платона. Он даже позволил себе позаниматься некоторое время юриспруденцией, пока главная цель его жизни снова не возобладала над всем остальным.

Этой целью являлось — унизить собственного отца. Отца, который презирал его, и окончательно от него отвернулся после смерти любимого старшего сына и жены. Что бы ни делал Николас, отец был недоволен, любые попытки заслужить его любовь или хотя бы одобрение, оканчивались ничем. Тогда Николас бросил стараться, решив, что если уж ему так и так суждено видеть со стороны отца одно недовольство, то лучше уж постараться сделать все возможное, чтобы его заслужить.

— О чем это ты задумалась? — приятный, ласкающий слух голос прервал размышления Элин, которая сидела с братом в Шекспировском садике в Медоулэндз, и, подняв глаза, она увидела, что прямо на нее смотрят безмятежные глаза Энтони Уилтон-Грининга.

— Тони! — воскликнула она, мигом позабыв о правилах хорошего тона, и повисая у него на шее.

— Честное слово, Элин, ты, наверное, думаешь, что тебе все еще двенадцать лет, — рассердился ее брат Кармайкл, — отпусти Тони, и позволь остальным тоже с ним поздороваться.

Резкие слова брата заставили Элин смутиться, ее бледное лицо порозовело, и, окончательно растерявшись, она отвернулась.

Но Тони, милый Тони, дорогой Тони, схватил ее руку, и обвив вокруг своей талии, уютно прижал к себе.

Жизлен было очень холодно. Ее бедное тело так дрожало, что ей, казалось, она промерзла насквозь. наверное, за последний год, живя в Энсли-Холле, она снова привыкла к комфорту, изнежилась. Она гордилась тем, что ей не страшны любые трудности, и вот пожалуйста — дрожит.

«Страх тут совершенно не при чем», — убеждала она себя, пытаясь повернуться на слишком мягкой постели. Она не боится ничего на этой земле. Она видела самое страшное, и выжила, хотелось ей того или нет. Судьба не может обойтись с ней еще злее. Блэкторн связал ее, но она уже успела понять, что он просто самонадеянный болван. Она оказалась сильней его, что, впрочем, не так уж и приятно. Она работала, не покладая рук, чтобы выжить, и мышцы ее были крепкими, а Николас Блэкторн просто-напросто бездельник и негодяй, привыкший к праздности, так что нечего удивляться, что женщина почти вполовину меньше его, взяла над ним верх.

Конечно, болезнь, последовавшая после того, как он попробовал крысиного яда, ослабила его.

Жизлен повернулась на бок. Из соседней комнаты до нее доносились их голоса. Она не без любопытства, но спокойно размышляла о том, что они намерены с ней делать. Может, передадут местным властям, но не исключено, что Блэкторн захочет отомстить ей сам. Власти едва ли отнесутся к ней снисходительно, хотя бы из-за того, что она иностранка, а она уже испытала на себе типичное для островитян недоверие к иностранцам. Кроме того, она пыталась убить дворянина, а то, что он самый недостойный человек из всех, что ходят по английской земле, едва ли повлияет на решение суда.

Ей становилось все холоднее. Бренди высохло, и платье спереди задубело, кроме того, она порвала его во время драки.

— Ну не могла она уехать! — твердила Элин, глядя в упор на своего вышколенного дворецкого. Уилкинс давно недолюбливал Жилли, — ему не нравилось, что она в доме на особом положении, и сейчас в его карих глазах читалось явное торжество.

— Мистер Блэкторн лично сообщили мне, леди Элин, что Мамзель будет сопровождать его в путешествии в Шотландию, потому что она устала зарабатывать себе на жизнь в кухне, и решила избрать более простой способ.

Страдальческое выражение на лице Уилкинса свидетельствовало о том, что как раз он-то ничего другого от уроженки Франции и не ожидал.

— В Шотландию? — раздался у нее за спиной голос Тони, — в таком случае он определенно не получил известие о кончине Джейсона Харгроува, иначе он бы наверняка поспешил в противоположную сторону.

— В Энсли-Холле не получали никаких известий, — вступила в разговор миссис Рафферти, недовольно поджимая губы. — Разве что, одно письмо, мятое и грязное, для Мамзель, оно пришло уже после их отъезда, и сейчас лежит у вас в комнате, леди Элин. Кроме того, мистеру Блэкторну было не до новостей.

Ей необходимо было сосредоточиться, занять чем-то мысли, чтобы не думать о том, что ей становится все трудней сносить неудобства. И она принялась вспоминать, чувствуя, как ненависть закипает в ней с новой силой. В двадцать два Николас Блэкторн был красив.

Светлая, золотистая кожа, темные волосы, синие, цвета полуночного неба, глаза. Через двенадцать, почти тринадцать лет, он больше не был похож на ангела. Глубокие складки прорезали прежде прекрасное лицо. Глаза потухли и казались усталыми, губы кривились в циничной усмешке. Волосы все еще оставались густыми и очень темными, и лишь одна серебристая прядь свидетельствовала о быстротечности времени. Конечно, женщины все равно находили его обольстительным. Он оставался стройным, сильным, белозубым. Несомненно, столь привлекательная наружность легко возбуждала мечты. Жизлен перестала мечтать десять лет назад. Она смотрела на него через разделявшее их пространство и размышляла о том, что разумнее предпринять, — сбежать, или все же убить его?

— Ну что, вы довольны? — спросил Николас любезно, не открывая глаз. Жизлен не ответила, и только плотнее прижалась к спинке сиденья, выжидая. Он открыл глаза, показавшиеся ей сейчас совсем темными, почти черными. — В следующий раз, если вы лягнете меня, я отвечу тем же, — процедил он сквозь зубы.

Жизлен отвернулась от него и стала снова смотреть в окно. Время близилось к полудню, в дороге они были с рассвета, и ей требовалось огромное усилие, чтобы по-прежнему сидеть прямо, к тому же она ощущала ужасную сонливость, и эта непростительная слабость безумно злила ее.

Николас подался вперед, слишком близко к ней, а она пожалела, что у нее не хватает смелости плюнуть ему в лицо.

Сэр Энтони Уилтон-Грининг плохо спал. «Корона и вепрь» оказалась совсем недурным пристанищем — кровать была удобной, комната хорошо проветривалась, к тому же здесь имелся очень приличный погреб. В обычное время, проспав всю ночь мертвым сном, он бы проснулся, как всегда, в одиннадцать, чтобы начать новый день.

Но сегодня он не мог позволить себе подобной роскоши. Он должен уехать до рассвета, если не хочет, чтобы Элин отправилась вместе с ним. Нет, разумеется, в том, чтобы взять ее с собой, были неоспоримые преимущества. Надо сказать, что он отнюдь не был уверен, что загадочная Жизлен предпочтет его покровительство чарам Николаса Блэкторна. Допустим, она даже уехала против своей воли, — а он все же был в этом не уверен, — ведь она вполне могла найти общий язык со своим похитителем. Тем более что Николас мог предложить ей тот образ жизни, который мог прельстить ее, а Тони не испытывал ни малейшего интереса к ее загадочной особе. Французские уличные девчонки не в его вкусе, — он окончательно убедился в том, что предпочитает английские розы.

Он был совершенно искренней, убеждая Элин, что никто не узнает, если они уедут вместе. Но уж, взяв ее с собой, он бы позаботился, чтобы все стало известно кому нужно, то есть тому, кто бы вынудил их незамедлительно вступить в брак. Это бы избавило его от множества беспокойств. Элин, несмотря на свой уравновешенный, мягкий характер, была в душе неисправимым романтиком. И, если он хочет жениться на ней, а он все же скорей всего этого хочет, то ему придется пережить период утомительного ухаживания, а вот к этому он совершенно не был готов. Он желал, чтобы его жизнь была приятной и устроенной, преданная и нетребовательная жена, вроде Элин, держала дом в надежных руках, чтобы его владения было кому унаследовать, но чтобы при этом его супружеские обязанности не были чересчур обременительными. Ему было не так легко прийти к выводу, что Элин именно то, что ему требуется, но коль уж решение принято, ничто не должно помешать ему. Однако и излишнее напряжение сил было бы нежелательным.

Да, вынужденная женитьба имеет неоспоримые преимущества, не последним из которых явилось бы чувство вины и благодарности со стороны Элин, которое к тому же удержало бы ее от непомерных требований.

С другой стороны, она ему достаточно мила, чтобы не заставлять ее чувствовать себя виноватой. А кроме того, не исключено, что и ее непомерные притязания могут прийтись ему по вкусу. Нет уж, лучше идти проторенным путем. Отправиться вслед за беглецами, вернуть сюда Жизлен, и, как положено, явиться потом и сделать предложение. Если ж она очень захочет, то он, так и быть, может немного за ней поухаживать. В конце концов у нее такая обворожительная улыбка!

Николас Блэкторн никогда не испытывал неудобств из-за своего поистине нестерпимого характера. Он без раздумий обрушивался на того, кто первым попадался ему под руку, если на него находил приступ ярости, и даже определенное удовольствие, видя, как пасует перед ним сильный противник.

Иногда он мог нагнать страху и на женщину, пускай это еще раз доказывало, что он не джентльмен. Он думал об этом, лежа в постели служанки, глаза которой сейчас заполнял почти животный страх. Возможно, она даже привыкла к тому, что ее били, но он не собирался причинять ей боль. Несмотря на дурной нрав, он не любил применять силу. Он просто разглядывал женщину, в чью постель он попал спьяну, пока она не выскользнула тихо из комнаты, видимо, не надеясь на возобновление бурных ночных утех.

Дверь за ней закрылась. Он окинул взглядом стол. Она ухитрилась прихватить с собой монеты, и, возможно, карманы его штанов стали значительно легче. Он сел на кровати и, стараясь не обращать внимания на шум в голове — верный признак злоупотребления спиртным и угрызений совести, отбросил розовое покрывало.

Неизвестно, почему он чувствовал себя виноватым. Не менее таинственным было и его внезапно вспыхнувшее отвращение к девушке, которая развлекала его прошлой ночью. Николас терпеть не мог копаться в своей душе, но еще больше он не любил глупость. И он отлично знал, что ненавидит не девушку, а самого себя.

Умывальные принадлежности так же, как и покрывало из дамаста, оказались приличней, чем бывало обычно в комнатах у прислуги. Ясно, что она готовилась к его приходу. Ну что ж, он хотя бы имеет возможность как следует смыть следы прошедшей ночи прохладной водой и мылом, пахнущим розами. Николас пожалел, что нельзя с той же легкостью освежить мозги.