В данном тексте мною описаны пять моих прошлых жизней за последние две тысячи лет, память о которых вернулась ко мне около девятнадцати лет назад, когда и мне было столько же. Картинки памяти стали всплывать в ней медленно, но настойчиво, сначала как непонятные, чуждые видения, неизвестно как появившиеся в моём сознании, потом всё более отчётливо и ярко, возвращая в мой мозг понимание того, что в них, ведь, моя боль, мои страдания, мои слёзы! Память шла потоком не связанных, поначалу, друг с другом, образов разных эпох, перемешанных, оборванных кусков кадров немого кино, снова и снова повторяясь, накладываясь друг на друга, и опять повторяясь уже с новыми деталями и подробностями. И лишь потом из них стала складываться мозаика великого полотна жизни с участием моей, разорванной на куски, души. Не знаю, как я выдержал всё это, находясь в подвешенном состоянии между мирами более двух недель, пока информация шла на мою бедную голову потоком прибивающего к земле водопада, и потом ещё долгие-долгие месяцы, медленно переходящие в годы, по капле долбило мою душу, каждой новой каплей пронзая её насквозь, сотрясая до слёз, навзрыд. Ведь не в интересных, странных, пугающих картинках был весь ужас, а в том, что все они были омыты моими слезами, моей давно забытой, вырванной из памяти болью, стёртой забвением и пришедшей ко мне опять, болью всех, кого я потерял безвозвратно.

Читающий эти строки, остановись! Ты находишься перед рубежом, за которым твоё мировоззрение потеряет свою материалистическую основу. Ты стоишь перед дверью, о существовании которой мало кто думал всерьёз, считая это невозможным и от того бессмысленным, мог догадаться, что она существует, должна существовать, тем более смог заглянуть за неё, почувствовать то, что сокрыто за ней.

И замок на этой двери — наше сознание, перекрывающее возможность бросить свой взгляд за её горизонт, каменной глыбой разума придавившее нас к земле. Ибо за ней — безвременье. За ней — видения, — из темноты, пустоты, мрака. Видения почти погибшей, растаявшей, растворившейся в этой пустоте памяти.

За ней — призрак давно минувших веков, воскресший из небытия, чтобы вернуть память о смысле сущего, и вновь раствориться в пустоте. Ты почувствуешь его боль, его страдания, ты увидишь его забвения и его пробуждения. Но хочешь ли ты пройти заново его жизни и умереть вместе с ним? Снова, и снова, и снова…

Прошлое… Оно существует только в памяти. Даже то, что случилось секунду назад — уже прошлое. Его уже не вернуть, как воздух, выдохнутый из лёгких, как слезу, упавшую со щеки. Было оно, или нет, можно судить лишь по последствиям, оставленным в наших душах, проявляющимся в данный момент. Но если последствия тех давних лет не ощущаются, а время стёрло эти события из нашей памяти, значит ли это, что их и вовсе не было?

Большой, просторный, слабоосвещённый зал в средневековом стиле: голые стены, сложенные из кусков дикого камня на известковом растворе, дубовые балки перекрытия второго этажа. Большой дубовый стол, несколько тяжёлых грубых стульев — вот и вся меблировка. В огромном, почти во всю стену, камине медленно догорают поленья, и, глядя на них, так же медленно и неотвратимо приходит понимание того, что жизнь прожита…

Посреди этого зала, в полутьме, стоит мощный, крупный, весьма высокий для своего времени мужчина лет пятидесяти, глубоко погружённый в свои мысли. Вся его фигура является как бы продолжением этого большого зала с пустыми стенами из дикого камня, тяжёлой дубовой мебели и огромного камина с почти догоревшими поленьями. Только маленькие угольки светятся в глубине пепла, только в глубине глаз мерцают отблески далёкого, большого огня.

Жизнь была долгой и наполненной смыслом, медленной и размеренной, как шатание верхушек деревьев, свободной и лёгкой, как полёт листа, подхваченного ветерком в тёплый и тихий осенний вечер.

Жизнь прожита… Прожита полно, прожита целиком и безвозвратно. Скоро в этот дом придёт старуха в чёрном саване, с косой в костлявых руках, и уведёт меня далеко-далеко, туда, где я всё забуду, туда, где нет места ветру и солнцу, туда, откуда не возвращаются.