С Пашиным лицом творилось что-то неладное. Это Лика Вронская, вернувшись с работы, отметила мгновенно, как только переступила порог квартиры, едва полоснула по бой-френду зелеными глазищами.

Сразу же закрутился вихрь предположений. Обиделся на втиснутую в последний детективный роман сцену их сексуальной вакханалии? Не подходит, презентация прошла позавчера, а вчера вечером ее сокровище валялось с книжкой на диване и глубокомысленно изрекало, пряча улыбку: «Прости, дорогая, но когда читаешь дамские детективы – сложно не проникнуться чувством собственного совершенства…» Копить обиду не в его стиле, Пашино возмущение – ливень, бурный, но недолгий.

Еще один аспект творчества – последние статьи в еженедельнике «Ведомости» – касались… А ничего крамольного: интервью с депутатом Госдумы и экономическая аналитика по поводу последствий бюджетного профицита.

Так и не придумав ничего путного, журналистка и писательница Лика Вронская швырнула рюкзак на пуфик у зеркала в прихожей, сбросила босоножки и, сопровождаемая скульптурным подобием своей второй половины, проскользнула на кухню.

Утроба распахнувшегося с легким чавканьем холодильника не отличалась богатством содержимого. Всего-то полкастрюльки борща и жареный судак с румяной корочкой. Бывали времена и похуже, лишь пакет пельменей в морозилке и ничего больше, – Паша ругался, но, во всяком случае, не мумифицировался.

Лика Вронская все рассчитала правильно: обдурить редактора проще пареной репы. Всех дел-то: появиться в кондиционированой прохладе кабинета с глубокомысленной фразой:

– Андрей Иванович, поступила кое-какая любопытная информация. Надо во всем как следует разобраться. Мне нужен месяц для проведения журналистского расследования. Я чувствую: это будет бомба…

Два метра брутальной красоты начальника собрали складочки на лбу, изображая активную мыслительную деятельность.

«Сейчас начнет выяснять подробности. А что я ему скажу? Что привезу эксклюзив из Чечни?» – забеспокоилась Лика, забираясь на подоконник. Целью данного стратегического маневра являлось созерцание заставки на мониторе. Андрей Иванович имел обыкновение вывешивать на рабочий стол фото очередной пассии. Пассии обладали исключительными модельными данными, и Лика различала их по масти. Ого, на личном фронте шефа без перемен: уже вторую неделю любуется на ту же брюнетку.

– Я думаю, – заявил Красноперов после того, как стиральная доска на лбу разгладилась, – что трех недель более чем достаточно. Ты у нас барышня шустрая!

«

Милый Пашка, у меня все хорошо

…»

Клавиатура на компьютере командира СОБРа Дмитрия Павлова старая, буквы «а» и «о» все время западают, и Лика старательно подчищает эстонский акцент в своем письме.

Перечитав первую строчку, Вронская задумалась. О чем бы еще черкануть любимому мужчине? Про крутящуюся в мышцах после ежедневной муштры боль – не стоит. Тир, занятия рукопашным боем – опять за скобками.

«

Невероятно, но я бросила курить! Честно-честно

…»

Это правда. После тренировки «собровцы» регулярно дымят в курилке, но впервые на это дело и смотреть стало тошно. Измученный спортом организм противился даже мысли о никотине.

Острых коготков не жаль. Ногти – глупость-то какая, неужели когда-то все это было: салон, маникюрные щипчики, несколько полупрозрачных слоев лака?

Теперь – не понять. Сейчас ногти мешают держать ручку, они – помеха привыкшей к клавиатуре руке исписывать страницы блокнота.

Писать надо. Иначе…

Лика закусила губу, контуры пустой комнаты детского садика стали нечеткими. Слезы зарядили навсегда. Они пытаются смыть из памяти изрезанного очередями Темыча, длинные ряды развороченных тел заложников. Но это несмываемо, это не забыть. Никогда. С этой точки зрения мертвым проще, чем живым: они уже отмучались. Хотя от щипающих горячих слез ненадолго становится легче. Еще легче – Лика интуитивно понимает – в мирке газетных строчек, уносящих автора чуть в сторону, над событиями. Абстрагироваться и забыться. Нет компьютера, нет информации – но Вронская все равно распахивает блокнот, стискивает ручку, ощущая постоянный, как первородный грех, трепет перед чистым листом, в который вот-вот нарежутся строками мысли.

Расправившись с длинными ногтями, девушка вновь склонилась над записями.

Средства массовой информации как с цепи сорвались. Военными предпринимались попытки перекрыть доступ к информации телевизионщикам, но разве можно сдержать эту стаю воронья? Налетели, закружились над щербатой дагестанской больницей, над похоронными процессиями, не оправившимися от шока очевидцами. Правозащитники – тоже те еще стервятники, тут как тут со своими комментариями: «Действия силовых структур не профессиональны, заложников убивали не бандиты-террористы, а монстры из спецподразделений, которые, между прочим, содержатся на деньги налогоплательщиков, но не могут обеспечить безопасности граждан, зато регулярно нарушают права человека и бла-бла-бла…»

Заместитель руководителя Местного оперативного штаба генерал Федор Алексеевич Иванов не без удовольствия щелкнул пультом. Черный экран телевизора послушно слизнул упитанную физиономию очередного борца за права и свободы граждан. И как таких людей подпускают к правозащитной деятельности, да еще и предоставляют им эфир? Судя по манере держаться и разговаривать, мужику перво-наперво требуется психиатр…

В газетах творилась аналогичная вакханалия. Может, печатное слово ранило даже больнее, потому что если телевизионщики хоть как-то ограничены временными рамками новостных сюжетов, то у газетчиков возможностей для пасквильного творчества побольше. Размахнись рука, раззудись плечо…

Федор Алексеевич пододвинул поближе листы подготовленного пресс-службой дайджеста. Он уже один раз прочел сводку последних публикаций, посвященных недавним событиям, и что-то в них его насторожило. А своей интуиции генерал доверял безоговорочно, так как прошел все ступеньки карьерной лестницы МВД, работал опером, участковым, руководил отделом по борьбе с организованной преступностью. Была возможность выработать рефлекс различать нестыковки в обилии информации.

Итак. Творчество Аллы Перовской без комментариев. Странно, что дамочка не обнаружила вблизи больницы ямы, где гнусные федералы гноят несчастных мирных жителей. С ее-то пылом – могла бы, могла.

Кружит по Москве светло-голубой «Фордик». Как стосковавшаяся обласканная лошадка – мгновенно заводится от новенького аккумулятора, резво объезжает пробки, виртуозно втискивается в узкие щели между припаркованными у обочин машинами.

– Тебе хорошо. Мне плохо. Родным, близким и знакомым – тоже. Но у тебя, мой мальчик, есть одно ценное качество – ты не умеешь ругаться, – пробормотала Лика Вронская, доставая ключ из замка зажигания.

Щелкнув кнопкой центрального замка, она медленно пошла по Армянскому переулку.

…Еще в салоне летевшего из Чечни самолета нахлынула-закружила неожиданная тоска. Как же можно, оказывается, соскучиться по родному городу…

После рева бронетехники даже Садовое кольцо – не шумное. А какая она, Москва, чистая – умытые проспекты, сверкающие витрины, хрустальный шепот фонтанов, черное литое кружево мостов, фонарей, скамеек. Да даже «спальные» кварталы – ровные, аккуратные коробочки с сотами чьих-то жизней – такие красивые в своей ровной многоэтажной целостности.

«Сколько веревочке ни виться – все равно придет конец, – стучало в висках у следователя Кирилла Алексеева. – Сколько веревочке ни виться…»

Он оставил темно-зеленую БМВ у небольшого двухэтажного особняка, с неудовольствием отмечая: стоянка неохраняемая, само здание – более чем скромное. Прошли те времена, когда он благоговел перед роскошью офисов структур Леонида Штейнера. Рухнула его могущественная империя. И под ее обломками вполне может исчезнуть так удачно складывавшаяся карьера.

– Что ты хвостом бьешь? Чего паникуешь? Заколебал уже! – вместо приветствия накинулся на Кирилла Виктор Рогов. Могущественный начальник службы безопасности одной из многочисленных фирм олигарха. В прошлом, все в прошлом. Только проблемы – настоящие. – Тьфу, как баба себя ведешь, чесслово…

Кирилл опустился в кресло, смахнул налипшие на лоб волосы и, стараясь не обращать внимания на почти физически ощущаемые волны недовольства Рогова, попытался четко изложить суть вопроса.

– Видите ли, Леонид Иосифович весьма щедро расплатился за устранение одной деликатной проблемы.

– Дима… То есть Дмитрий Александрович… Отряд ждет.

Командир СОБРа высморкался и растворил в чашке с кипятком очередной пакетик «Колдрекса».

– Лена, сегодня без меня. Видишь же, совсем расклеился.

В голубых глазах девушки мелькнуло недоумение. Она силилась вспомнить, когда Дмитрий Павлов в последний раз болел, да так и не смогла.

– Может, вам лучше домой поехать? – участливо спросила Лена. – Отлежитесь пару деньков.

Любит. Не любит. К сердцу прижмет. К черту пошлет.

Лика мысленно раздирала ромашку, гадая: какая судьба ждет ее новую книгу.

Иногда казалось: шансов на издание нет. Там слишком многое переплетено: боевые действия и множество смертей, Чечня, Москва, трещат выстрелы и комок подступает к горлу. Слишком больно. Слишком страшно. Нарушены все каноны жанра. Совершенно не похоже на то, что писалось ранее. Она уже в корзине – ее выстраданная книжка.

Но когда отчаяние пикировало так низко, ниже некуда – Лика вспоминала, как исчезала перед своим компьютером. Ее не было. Только яркий свет, придающий силы. Ему невозможно противиться. Он заставлял идти вперед, и… когда она возвращалась в этот мир, на экране монитора уже оказывался текст. Очень странные ощущения. Конечно, она, кто же еще заполнил белый лист строками. Похрапывает в спальне Пашка, а кроме них двоих в квартире никого нет, так что больше просто некому…

И если это действительно было. Та сила, которая выворачивала ее наизнанку и заставляла ставить кресты памяти на боли, крови и слезах тех людей, которым судьба уготовила чеченскую Голгофу, то… Не о чем волноваться.