Установленное в неглубоком капонире орудие было самой обычной армейской гаубицей Д-30 калибром сто двадцать два миллиметра. Раскорячившись на трехстанинном лафете и смешно задрав висящие над землей колеса, она стояла на прямой наводке, глядя в склон поросшей редким ельником невысокой сопки в полукилометре. Облаченный в общеармейское обмундирование без знаков различия расчет только что загнал в ствол снаряд, извлеченный из тяжелого металлического контейнера со знаком радиационной опасности на крышке, и гильзу. Наводчик, приникнув к панораме, аккуратно докручивал маховички точной наводки. Остальные отошли в сторону, перекуривая и о чем-то негромко переговариваясь.

Все, как обычно и происходит на учебных стрельбах, разве что орудийная обслуга, несмотря на обмундирование, как-то не слишком походила на профессиональных военных, да и двигались все трое неспешно, словно понятия не имея ни о каких временных нормативах. Впрочем, наиболее странным казалось вовсе не это — ствол гаубицы примерно на треть скрывался в непонятном сооружении, напоминающем стоящую на земле массивную металлическую коробку на полозьях-волокушах, выкрашенную в утилитарный темно-серый цвет. От разъемов в бортах отходило множество кабелей, частью уходящих к накрытому масксетью кунгу, но в основном стелющихся по бетонированным канавкам в направлении видневшегося неподалеку размалеванного зелено-коричневыми пятнами приземистого железобетонного горба входа в подземный бункер. Со стороны непонятной «коробки» доносился негромкий гул, словно внутри располагался мощный трансформатор, так что можно было предположить, что хотя бы часть кабелей подавала к ней ток высокого напряжения.

Их зажали… ох, как их грамотно зажали! Словно по учебнику о тактике партизанских засад на пути прохождения войсковых колонн. Обострившееся за полгода войны и ставшее почти привычным

чувство

не подвело и на этот раз. Как обычно, сладко засосало где-то под ложечкой и тревожным холодком шевельнулось в животе. И, словно отозвавшись на неслышимый человеческому уху призыв, по броне звонко сыпанули первые душманские пули. Смертоносным дождем простучали наискосок и, словно обидевшись на ее неподатливость, понеслись к идущим следом тентованным грузовикам и бензовозам, выбивая из запыленных лобовых стекол белесые фонтанчики и насквозь прошивая колышущийся в такт движению выгоревший брезент.

Первым среагировал механик-водитель — опытный парняга, уже практически дембель, дослуживающий в составе ограниченного контингента последние недели. Газанул, одновременно резко выворачивая штурвал вправо и выводя машину из-под вероятного гранатометного удара. Это ему почти удалось, и прилетевшая откуда-то сверху, с усыпанных каменистыми развалами склонов кумулятивная смерть, вместо того чтобы проломить крышу и превратить бронетранспортер в братскую могилу для экипажа и десанта, ударила в массивную корму. «Семидесятка» судорожно дернулась, ушла в сторону и замерла на пыльной каменистой обочине, зависнув передними колесами над обрывом. Ощутимо потянуло дымом — загорелся разбитый гранатой двигатель. Бензиновый, между прочим; точнее, два карбюраторных ЗМЗ-4905, весьма горючих в подобных условиях и подобном жарком климате.

К началу осени деревенька Видово, еще три месяца назад уютно раскинувшаяся в излучине реки, осталась только на довоенных картах. Закопченные печные трубы в обрамлении обугленных, разбросанных взрывной волной бревен, деревья с пожухлыми от жара, мертвыми листьями, черные проплешины выгоревшей травы, изрытая воронками бомб земля да зияющая провалами окон коробка единственного в деревне каменного здания, где до войны располагались сельсовет и клуб — вот и все, что осталось. Ну, разве что еще искореженные, перекрученные взрывами остовы автомашин и несколько сгоревших, с сорванными башнями танков за околицей, там, где авианалет накрыл СПАМ

[2]

и передвижную танкоремонтную мастерскую.

Виной тому оказался мост, что прикрывала советская зенитная батарея и который никак не вписывался в августовские планы блицкрига. Вначале по нему проходило пусть и слабенькое, но подкрепление сражающимся на переднем крае войскам, отчаянно пытавшимся хоть на день сдержать рвущиеся вперед танковые клинья Гудериана. Затем, примерно с конца августа, по измочаленным траками доскам настила потянулись колонны отступающих войск, немногие уцелевшие танки, тащившие орудия автомашины и трактора и изможденные жарой и голодом беженцы, толкавшие тележки с нехитрым скарбом.

И все это время господствовавшая в воздухе немецкая авиация безуспешно пыталась уничтожить мозолящую глаза переправу. Редкий случай для начального периода войны, но это им так и не удалось. Более того, разбросанные за околицей мертвой деревни рваные куски дюраля да торчащий из воды в сотне метров от моста хвост сбитой «штуки», одной из нескольких снесенных с небосвода меткими залпами тридцатисемимиллиметровых скорострельных пушек, недвусмысленно говорили о том, что зенитчики не зря ели свой солдатский хлеб. Обозлившиеся немцы, разумеется, выместили ярость на ни в чем не повинной деревушке, за два авианалета стерев ее с лица земли вместе с укрывшейся под кронами колхозного сада мастерской. Впрочем, последнее оказалось чистой случайностью — «птенцам Геринга» просто повезло вместе с деревней накрыть и рембат с полудюжиной танков, о котором они до того даже не подозревали.

Сидя за кухонным столом, Дмитрий неторопливо курил, прокручивая в уме эпизоды проигранного боя, неудачного, почти как и все предыдущие. Хорошо бы сыграть еще раз, однако с этим имелись определенные сложности. По известной только лишь им самим причине разработчики «ТС» установили некий лимит — не более одного виртуального боя в сутки. Если геймер пытался снова войти в игру, его аккаунт автоматически блокировался до истечения двадцатичетырехчасового срока. Конечно, это не останавливало более-менее шарящего в сетевых технологиях человека — в конце концов, динамические IP или программы-анонимайзеры, способные обмануть защиту игрового сервера, пока никто не отменял, так что варианты имелись. С другой стороны, динамический ипэшник можно при необходимости легко отследить, но ведь и он не пальцем делан, даром, что ли, местный политехнический почти что с красным дипломом закончил…

Отчего дело обстояло именно так, никто достоверно не знал, хотя на тех же тематических форумах и ходили упорные слухи, будто сделано это исключительно, дабы защитить разум игрока от чрезмерной психоэмоциональной перегрузки. В том смысле, что благодаря эффекту полного присутствия виртуальный бой ничем не отличается от боя реального, и сидящий за компьютером игрок испытывает такое же нервное напряжение, какое испытал бы, находясь внутри настоящего танка. Его разум на самом деле

верит

в происходящее, а тело, грубо говоря, просто не умеет сомневаться в решениях мозга. Ну, примерно так — Захаров никогда не имел к медицине и тем более к психологии ни малейшего отношения, однако с последним был вполне согласен. На себе, так сказать, испытал, особенно после первых виртуальных боев. Собственно, именно потому он и подсел на игру — исключительно от сумасшедшей, просто немыслимой реалистичности происходящего. Его разум — а следовательно, и сам он — искренне верил в происходящее, а большего ему и не требовалось, только эта реалистичность и искренняя вера в реальность происходящего. Спустя много лет он все-таки вернулся на свою войну…

Невесело усмехнувшись, Дмитрий затушил докуренную почти до фильтра сигарету в памятной пепельнице и бессмысленно уставился в распахнутое по летнему времени окно. Да, он правильно сформулировал — на игру он именно «подсел», словно на тяжелый наркотик. И, самое печальное — или, скорее, страшное? — абсолютно об этом не жалеет. Нисколечко не жалеет. Поскольку, как уже говорилось, по-настоящему он живет именно там, в игре, а вовсе не в этой, так и оставшейся чужой, жизни, где нужно либо тупо плыть по течению, довольствуясь крошками со столов более успешных конкурентов, либо переть по головам, не считаясь ни с чем, чтобы хоть чего-то добиться.

«Пропавший» снаряд нашли быстро. Сначала убрали в сторону ненужный более щит, использовавшийся исключительно для наведения орудия в определенную точку, затем один из подчиненных Мякишева с пять минут побродил по склону с миноискателем и уверенно воткнул в землю щуп:

— Здесь. Глубина меньше метра, — и добавил, стянув с головы наушники: — Как говорит Саныч, требуется пара неумных, но выносливых ребят с лопатами. А вас аж целых трое. Копайте, короче, мужики, обед скоро.

Лес за семьдесят лет изменился, и сильно, однако ту самую, памятную, поляну Краснов все-таки узнал. Хоть ни разу в жизни лично и не видел. Не сказать, чтобы сразу, поисковикам под его, будем надеяться, чутким руководством пришлось изрядно помотаться по окрестностям с металлодетекторами (если небритые парни в камуфляже и матерились, то исключительно про себя), но уж когда отыскали вросший в землю мотор от сбитого самолета, сомнений не осталось. Опять же, обгорелые обломки дюраля, во множестве обнаруживаемые под дерном да и просто разбросанные по поляне, окончательно развеяли последние сомнения. Да, это было именно то самое место! Именно здесь семь десятилетий назад он с товарищами из экипажа уничтожил немецкую разведгруппу, захватив документы погибшего оберста с труднопроизносимой фамилией. Ну, то есть не совсем он, конечно, вообще-то Дмитрий Захаров, но сейчас это не имело никакого значения, поскольку память о произошедшем в далеком сорок третьем у них теперь была одна на двоих…

— Так что, здесь? Точно? — командир поискового отряда «Память войны» Саша Гулькин со смешным для его возраста прозвищем «Старый Империалист» устало отер со лба соленый пот. — Или снова пустышку тянем? Старожилы говорили, тут тех самолетов в сорок третьем набилось…

— Точно, — решительно кивнул в ответ Василий. — Вон там, метрах в ста, где заросли. За кустами будет ложбинка между двумя деревьями. Должна быть, по крайней мере, хотя думаю, никуда она со временем не делась. Пройдись с прибором, прозвони, в могиле будут «ППШ» и фляга, так что сигнал пойдет. Ну и гильзы кругом. Дальше я уж сам.

— Странный вы какой-то, — буркнул в ответ Гулькин. — Если б мне этот ваш столичный полковник-фээсбэшник не позвонил, ни в жисть бы с собой на Вахту не взял. Еще и с баб… с женщиной, простите, — он бросил короткий взгляд на стоящую в нескольких метрах девушку с заметно округлившимся животом. — Кто ж на коп беременную тянет…

— Нормально все, Саша, — устало буркнул Краснов. — Пошли, ребята ждут.

Доктор физико-математических наук, профессор Сергей Николаевич Мякишев с трудом поднялся из старенького кресла и, шаркая по полу разношенными тапочками, пошел в сторону прихожей, откуда раздавалась требовательная трель дверного звонка. Да уж, старость не радость, как говорится. Эх, вернуться бы в прошлое, лет на тридцать, а лучше на сорок! Квартира в столице и неплохая научная пенсия плюс надбавка за кое-какие «особые заслуги»? А зачем ему это все, если жизнь уже давно потеряла всякий смысл? Детей у него не было, любимая и единственная супруга умерла от рака еще десять лет назад, настоящей работы тоже нет. Остались одни воспоминания. А ведь как все здорово начиналось тогда, в 80-х! Какой прорыв ожидался в науке, какие перспективы мерещились, когда он возглавил тот уникальный проект! И ведь им все удалось, они, страшно сказать, научились отправлять в прошлое физические объекты, их работой заинтересовались на самом верху, обещали… да, собственно, много чего обещали. Но закончилось все полным крахом.

Пришел новый Генеральный, объявил, что теперь у них врагов нет, а остались одни друзья, — и все рухнуло. Вообще всё — страна, наука, армия, само будущее. А ведь им оставалось совсем немного, совсем чуть-чуть до окончательного прорыва. «Прокол», именно так назывался проект всей его жизни, себя вполне оправдал. Вот только вторая его фаза так и не получила ни развития, ни финансирования. А потом и вовсе всем и на все стало наплевать. Нет, лет пять, если память не изменяет, назад к нему приходили те самые хрестоматийные «люди в строгих костюмах», интересовались, не осталось ли у него каких-либо материалов по «Проколу», которые не попали в спецархив. Болваны! Сразу видно, не служили они при Союзе, потому и не знают, как

тогда

следили за государственными секретами. Ну, какие у него могут оказаться материалы, если он давал подписку о неразглашении без срока давности?! Если он даже в любую из бывших республик бывшего же СССР не сможет ни на день отправиться, поскольку пожизненно невыездной? Идиоты, право слово…

Кстати, интересно, кто все-таки мог прийти в столь позднее время? Наверняка соседка Вера снова будет тысчонку до пенсии просить. Даст, конечно, она ж не на водку берет. Пенсия у нее обычная, социальная, а внуков аж двое. Без отца парни растут, одна мать на себе тянет. Переписать, что ли, на них квартиру? Хоть что-то полезное в этой жизни напоследок сделает. А то ведь въедет сюда какой-нибудь жлоб из этих, новое поколение которые, да станет туда, где они с покойной супругой столько лет счастливо прожили, всяких шлюх из ночных клубов водить. Нет уж, хрен! Подобного точно не будет, он не допустит. Ох, ладно, к чему перед ночью душу бередить?..

Танк, ненавистная «четверка» новейшей модификации, неторопливо вполз в поле прицела. Уже достаточно рассвело, чтобы Захаров мог рассмотреть даже забитые землей траки с отполированными грунтозацепами и тактический значок на лобовой броне, ни о чем ему, впрочем, не говорящий. Но вроде бы не эсэсовцы, обычный вермахт, что уже неплохо. Не хватало только столкнуться с какими-нибудь гренадерами вроде тех, что, на беду, встретились вчера гвоздевским разведчикам… ну, и ему самому, собственно. Чем все закончилось — известно… Хотя вряд ли, те как раз наоборот, к своим отходили.

Неожиданно панцер остановился, осторожно поводя башней; увенчанный грибом двухкамерного пламегасителя ствол искал цель. Значит, немецкий командир все-таки чего-то опасается. Что ж, его проблемы, у Дмитрия и своих хватает. Например, решить, куда именно влепить болванку — в лоб? В башню? Или попытаться раздолбать ходовую — попасть будет непросто, да и для вражеского танка не смертельно, зато гарантирует полную неподвижность, а объехать замершую на месте машину окажется вовсе не просто, дорога достаточно узкая. Нет, не такой уж он снайпер, чтобы с первого выстрела выбить фрицу ведущую «звездочку» и раскатать гусеницу. Рискнем, пожалуй, долбануть в лоб — жаль, не помнит толщину брони этой модели. Все, хватит тормозить, немецкий наводчик тоже не лох, вот-вот заметит укрытую в куцых зарослях «тридцатьчетверку». Фрицы и так ему подарок сделали, остановившись.

Подведя прицельную марку под срез башни и опустив еще чуть ниже, десантник мягко выжал изгвазданным глиной сапогом педаль спуска: БА-БАХ! Танк качнулся, откат швырнул казенник назад, на пол боевого отделения полетела стреляная гильза. Замерев, Дмитрий следил за светлячком донного трассера: три, два, один… Короткий высверк чуть левее смотрового прибора немецкого механика, сноп кажущихся фиолетовыми искр. И — ничего. Сбоку лязгнул, запирая в каморе очередной унитар, орудийный затвор: заряжающий Серега оказался достаточно опытным, вначале перезарядился и лишь затем, негромко матерясь, выбросил наружу воняющую кордитом горячую гильзу. Так, слегка сместить марку, наводя орудие в основание башни, и…

— …Сонька! — бросившийся к девушке танкист бухнулся на колени, рывком поднял совсем легкое, словно внезапно потерявшее вес тело, приваливая к себе. Торопливо ощупал, до одури боясь коснуться пальцами чего-то

липкого

, такого знакомого и страшного. Нащупал, увы: правый бок коротенького сарафана уже успел обильно пропитаться кровью. Зарычав от безысходности, рванул оказавшуюся неожиданно податливой ткань, в скупом свете подвешенной над входом лампы осмотрел рану. Крохотное входное отверстие чуть ниже правой груди уже почти не кровило, а выходного, на спине, он так и не нащупал. Неужели пуля осталась внутри? Плохо, ой, плохо, по собственному боевому опыту знает. Так, что еще, ведь бандит садил из автомата чуть ли не в упор? Но, как ни странно, больше ранений он не нашел, лишь сбитые до крови коленки и локоть, да здоровенная ссадина на щеке: видать, неслабо приложилась, падая с крыльца.

Прижав к себе безвольное тело, несколько секунд просто тупо сидел, раскачиваясь из стороны в сторону и бездумно глядя в никуда, затем взял себя в руки: девчонка пока жива! И выживет ли — зависит только от него самого. Перевязать? Наверное, нет, не стоит терять времени, рана практически не кровит. Нужно выбираться отсюда, и как можно скорей. Вряд ли они далеко от города, а там — и больницы, и полковник Геманов, в конце-то концов. Уж Олег Алексеевич точно поможет. Да, вот кстати…

Осторожно опустив девушку на мощенный квадратными цементными плитами двор, Краснов, подобрав выпавший из Сонькиной руки пистолет, двинулся в сторону автомашин. Нужен мобильный.

Как ни странно, но награду он все-таки получил, причем еще до конца недели. На третий день немногословный комбат вручил ему картонную коробочку с орденом Красной Звезды. К ордену полагалась еще медаль «За отвагу» (уже вторая, между прочим!) и представление на очередное воинское звание, пока, впрочем, не утвержденное в штабе фронта. Уже после, расписываясь в ведомости, Дмитрий узнал, что «отважные» медали получили и все танкисты, как его погибший экипаж, так и Иван с Серегой. Первые, разумеется, посмертно…

А вот про разведывательную группу Гвоздева ни слова сказано не было — что, впрочем, и понятно, мужики подчинялись совсем иному ведомству. И свои награды, пусть и посмертно, надо полагать, тоже получили.

Луганского он больше не видел, хотя и подозревал, что «звездочку» получил не без его участия: наверняка ведь орден прилетел ему на грудь именно за трофейный портфель. Когда подумал об этом, неожиданно поймал себя на мысли, что за два сорванных немецких наступления, помноженную на ноль разведгруппу и спасенный госпиталь могли бы всех наградить и посерьезней, но тут же ее, эту самую мысль, и прогнал. Не за побрякушки воюет, в конце концов! Он и двадцатилетним пацаном в вылинявшей «афганке» за идею воевал, а уж сейчас?