Капитан Криспин Барбикан, управлявший пиратским судном под командованием самого великого Моргана, сидел в портовой таверне в Бристоле и пытался определить ход будущей жизни. Он удобно расположился у очага и, откинув голову на подголовник, вытянув ноги и крепко зажав в зубах трубку, задумчиво смотрел на огонь, не обращая внимания ни на гомон голосов вокруг, ни на откровенно восхищенные взгляды неопрятной служанки, сновавшей между столиками.

Внезапно двери таверны распахнулись, и внутрь ввалилась шумная компания подвыпивших матросов во главе с неприятным молодым человеком в грязной бархатной куртке, абсолютно не гармонировавшей с его черными как смоль брюками и огромными сапожищами. Росту он был не выше среднего, но его массивные плечи говорили о недюжинной силе, а грохочущий голос и развязные манеры явно выдавали драчуна и хулигана. Его сопровождала полная, черноволосая девушка с влажными красными губами. Она скинула плащ и капризно пожаловалась на холод и влажность.

Ее кавалер взглянул в направлении очага и, обнаружив, что столь видное место занято лишь одним человеком, повел всю свою компанию к нему. Капитан, казалось, вовсе не замечал их приближения. Держа одной рукой длинную глиняную трубку, он продолжал сидеть, неотрывно смотря на язычки пламени. Его куртка из фиолетовой ткани была отделана серебром; широкополая черная шляпа с фиолетовым пером лежала подле; эфес длинной рапиры поблескивал золотом. Для грязного головореза подобная элегантность обещала легкую добычу, но только потому, что он никогда не имел чести лично знать Генри Моргана, или Гарри — так называли его друзья.

— А ну, вставай, уступи-ка место тем, кто будет получше тебя! Молл, — обратился наглец к девушке, — иди к огню.

Данное изречение было встречено взрывом смеха его товарищей. Капитан не шелохнулся, только его проницательные серые глаза из-под бровей метнули взгляд на говорившего.

Барбикан давно научился не выдавать своих чувств, и ни малейшая толика удивления не отразилась на его лице, когда, слегка поклонившись в знак признательности, он тихо отвечал:

— Чем могу служить?

В глазах маркиза промелькнула признательность.

— Я понимаю, что делать это у вас нет никаких причин. Мы вам никто, да и у вас, несомненно, найдутся и собственные дела. Но довольно! Мне надо вам кое-что рассказать, а времени осталось не так уж много.

История, рассказанная маркизом, началась почти сорок лет назад, еще до того, как разногласия между королем и парламентом переросли в открытую войну. Род Крейлов издавна служил трону, но Ричард, наследник, оказался на стороне оппозиции: отец выгнал его из дому, запретив когда-либо возвращаться в Ротердейл. Вместе с женой и маленьким сыном изгнанник отправился в Лондон, и единственным членом своей семьи, которого он видел с тех пор, был его брат, Генри, в ту пору состоявший на службе у короля.

В загородном замке лорда Ларчвуда не оказалось. Капитана Барбикана, прибывшего в Ларчвуд-Холл на нанятой лошади, проинформировали, что его светлость по-прежнему находится в Лондоне и, судя по всему, в ближайшем будущем столицу покидать не собирается. Уверенные манеры капитана, подкрепленные кольцом Ротердейла, завоевали ему прочное уважение, и дворецкий графа лично вышел спросить о его деле. Ему Криспин и оставил письмо, поручив передать его светлости немедленно по приезде.

Покинув замок, капитан Барбикан счел, что сделал все возможное для благополучия его подопечных, и, будучи уверенным в их безопасности, решил провести ночь на постоялом дворе в Тоддингтоне. До приезда графа сделать все равно было ничего нельзя, да и отношение леди Франсис убедило его в том, что чем меньше они будут видеть друг друга, — тем лучше.

В этом он не ошибался. Проснувшись утром и обнаружив себя в незнакомой комнате, она не сразу вспомнила, как попала сюда. Восстановив в памяти все произошедшее, она зарылась лицом в подушку и горько заплакала, но спустя некоторое время, будучи женщиной молодой и практичной, вытерла глаза от слез и, сев в кровати, огляделась.

Рядом спала Бесс. Франсис на цыпочках прокралась в комнату, где спал Джонатан. Подбросив побольше поленьев в огонь, она принялась убирать со стола грязную посуду. Шум разбудил мальчика. Изумленно оглядевшись по сторонам, он сел и объявил, что голоден.

— Боюсь, придется потерпеть, — заявила Франсис. — Госпожа Барбикан еще спит, а мы не можем поесть в ее отсутствие. Ты знаешь, где капитан?

— На мой арест? — медленно повторил Криспин. — По какому обвинению? — Убийство, — коротко ответила она. — Ты убил человека, когда пришел на помощь старому маркизу.

— Но это было вовсе не убийство. — В голосе Франсис сквозил ужас. — Эти люди сами убийцы. — Она обернулась к Криспину: — Капитан Барбикан, они конечно же не приговорят вас, нет?

— У них иная цель, миледи, — мрачно ответил он. — Это план, чтобы убрать меня с дороги. Они знают, что у меня есть друзья, которых я могу позвать на помощь, а ожесточенного боя эти негодяи будут избегать как чумы.

— Но рано или поздно правда выяснится, — заметила Франсис. — Даже без доказательств письма, оставленного в Ларчвуде для графа. Они должны это понимать.

— Я не был бы так в этом уверен, — сказал он. — Подумайте, миледи! Даже у вашего деда не было верных доказательств тому, что его брат устраивал на вас нападения. Конечно, подозрения будут, но лорд Генри Крейл обладает при дворе немалым влиянием и готов так рисковать. Риск велик, но равно велик и приз.

Лорд Генри Крейл сидел перед бушующим в камине огнем в своей спальне и гневно смотрел на прыгающие языки пламени. Сегодня наконец-то завершилось его утомительное путешествие из Бристоля в Лондон, но холод и сырость затянувшейся зимы успели пробрать его до мозга костей; старые шрамы заныли, любое движение требовало усилий. И все же раздражавший его дискомфорт был скорее душевным, чем физическим, а морщины, исчертившие лоб, объяснялись не только болью. От мрачных мыслей его отвлекла распахнувшаяся дверь, и, раздраженно оглянувшись, он увидел, что вошедшим оказался его наследник и единственный ребенок, Гидеон, которого он не видел уже больше двух месяцев.

Природа одарила Гидеона Крейла лицом удивительной красоты и прокляла его уродством, которое были не в силах скрыть никакие новомодные украшения и наряды. Он был горбат, и оттого это бледное и совершенное лицо с обрамляющими его черными кудрями, увенчивающее уродливое тело, иногда казалось неописуемо злым. Гидеону исполнилось двадцать семь лет, но, глядя на него, невозможно было определить возраст, ему вполне можно было дать от двадцати до пятидесяти: все его манеры поведения отличались некоторой угловатостью, одновременно и притягательной, и отталкивающей. Только глаза Гидеона, большие, темные и яркие, свидетельствовали о беспокойном и амбициозном духе. Он медленно подошел и встал перед огнем.

— Наконец-то вы вернулись, — сказал сын. Голос его был низкий и удивительно выразительный; такой голос, услышанный раз, вечно будет звенеть в памяти. — Я уже начал терять надежду.

— Дороги превратились в сущее болото, — кисло отозвался отец. — Кроме того, я занимался нашими делами.

— И я, дорогой отец, и я, — с мягкостью проговорил Гидеон. — Мы преданы интересам наших молодых родственников, не правда ли?

В широкую гавань Порт-Рояля мимо массивного форта, сторожившего в нее вход, медленно двигался высокий желтый галеон. На берегу быстро узнали «Санто Розарио» — испанский трофей, отплывший отсюда семь месяцев назад под командованием отважного Криспина Барбикана. Судя по всему, как высказались опытные наблюдатели, она пережила шторм и сражение и больше не могла оставаться в море.

По высокой корме судна взад-вперед расхаживал капитан. Рана, нанесенная ему леди Франсис, долго не заживала, но постепенно горькое негодование уступило место угрызениям совести. Как бы жестоко она с ним ни обошлась, он поклялся защищать ее. Кроме того, был еще и Джонатан: он не причинил ему никакого вреда и находится еще в большей опасности, чем его сестра. Какое же право он имел бросить мальчика только потому, что своенравная девица холодно взглянула на него?

Именно это чувство стыда и привело его назад в Порт-Рояль, но, когда горы Ямайки, словно тусклое голубое облако, появились на горизонте, он окончательно забыл все свои горести и обиды и признался себе, что не может выбросить Франсис Крейл из своего сердца. Пусть она презирает его, ненавидит его, но он будет любить ее до последнего вздоха и без колебаний отдаст свою жизнь, чтобы служить ей.

Наконец, «Санто Розарио» встала на якорь, и спустя короткий промежуток времени, показавшийся ему вечностью, он сошел на берег. В самом Порт-Рояле он не стал тратить время и, раздобыв лошадь, немедленно отправился на плантацию. Что он там найдет, он не знал, не знал он и того, что скажет леди Франсис, если они вдруг встретятся, но в одном он был уверен: если что-то произошло с ней по вине Гидеона Крейла, горбун умрет. Пусть даже если придется проехать полмира и поразить его у подножия самого трона, но в качестве оплаты этого ужасного долга он заберет его жизнь.

Когда же он, наконец, остановил лошадь у белокаменного дома, лицо его оставалось абсолютно беспристрастным. Спокойный и хладнокровный, он отдал лошадь конюху и последовал за чернокожим рабом в дом. Мистер Крейл, как ему сказали, по-прежнему жил здесь и будет незамедлительно уведомлен о его присутствии.

На следующую ночь после разговора с виконтом капитан Барбикан стоял в саду Гидеона Крейла и смотрел на неосвещенные окна дома. За прошедшее с тех пор время он отнюдь не бездействовал: один из рабов с большой неохотой познакомил его с внутренними особенностями дома и теперь находился в качестве пленника на борту «Санто Розарио». Лорд Маунтхит поселился на постоялом дворе в Порт-Рояле и был готов ко всему.

Криспин встал прямо под окнами комнат ее светлости и, опершись ногой на цветущую лиану, с легкостью вскарабкался вверх. Высокие окна были закрыты и занавешены, и он едва слышно постучал по стеклу. Полоска света упала на балкон, шторы раздвинулись, и появилась леди Франсис со свечой в руке.

— Не бойтесь, миледи, — прошептал он. — Это я, Криспин Барбикан.

Он отвел ее назад в комнату, плотно сдвинул шторы и только потом обернулся к ней. Она поставила свечу на стол и теперь смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Не бойтесь, миледи, — повторил он. — Я пришел потому, что боялся, что у вас не все хорошо, но, если вы не нуждаетесь во мне, я тут же уйду, как и пришел.

Мгновение все стояли не шелохнувшись.

Наконец Хэл воскликнул:

— Корабль Сарна! Проклятое невезение! Что нам делать?

— Лодка ждет нас, — ответил Криспин. — Возможно, нам удастся попасть на борт незамеченными.

Но тут из таверны, посмеиваясь и пошатываясь, вышел человек. Натолкнувшись на Франсис, он с трудом обрел равновесие, снял шляпу и поклонился.

Побег маркиза Ротердейла и его сестры обнаружил врач Гидеона. Согласно установленному распорядку, рано утром он отправился в комнату его светлости и, не получив ответа на продолжительный стук в дверь, незамедлительно поспешил сообщить об этом своему хозяину.

Гидеон еще лежал в постели, но бросился в комнату Джонатана, на ходу кое-как приладив парик и накинув парчовый халат. Дверь была открыта. В кресле храпел сторож-негр, маленького маркиза и след простыл. Когда попытки разбудить раба оказались бесплодными, доктор пришел к вполне очевидному выводу, что ему подмешали какое-то зелье. Горбун резко повернулся и кинулся вон из комнаты, чуть слышно бормоча ужасные ругательства.

Со смесью любопытства и боязни его прихвостень последовал за ним в спальню ее светлости, где их поджидала та же картина. Постель была нетронута, а леди Франсис, как и ее брат, исчезла без следа. Гидеон стоял посередине пустой комнаты и ругался. Доктор, стоя немного поодаль, сохранял уважительное молчание.

— Но как, черт возьми, — наконец отважился он, когда поток брани слегка стих, — им это удалось? Кто мог им помочь?

— Барбикан! — Отверженный жених выплюнул это имя, словно злобное проклятие. — Он их единственный друг на этом проклятом острове. Я недооценивал его! Мне следовало бы пустить по саду собак и поставить дуэнью следить за этой маленькой потаскушкой. Тогда бы ее любовнику-пирату никогда до нее не добраться!

На широком серебряном берегу Острова Пиратов на боку лежала «Санто Розарио», выставив на обозрение одну сторону своего желтого корпуса. Прошло уже три месяца, но работа продвигалась медленно: люди ленились и роптали, а Криспин не смел слишком давить на них. В любой момент скрытое негодование могло перерасти в открытый мятеж, а из всей команды он мог рассчитывать только на Мэтта Брайарли.

На расчищенном участке леса, на другом конце пляжа, где под деревом стояли кресла и стол, сидели леди Франсис и лорд Маунтхит. На мысе, скрытом от взгляда сестры ветками, маркиз Ротердейл ползал в поисках гнезд морских птиц. Из всех, кто плыл на «Санто Розарио», только Джонатан был полностью удовлетворен сложившейся ситуацией.

Ее светлость сидела молча и рассеяно глядела через лагуну на линию пены, отмечавшую собой рифы. Внезапно ее взгляд сместился, и она взглянула через пляж на далекий остов галеона, вокруг которого лениво расхаживали пираты. Там был Криспин. Он работал вместе со своими людьми почти с того самого дня, как они высадились на острове, возвращаясь в лагерь, только чтобы поспать. Хотя он мало говорил о том, как продвигается работа на «Санто Розарио», само молчание и мрачность его загорелого лица красноречиво свидетельствовали о том, что все шло не так уж и хорошо. Сердце Франсис больно сжималось при виде едва уловимых черточек тревоги на его лице, она жаждала утешить его, но после ее прибытия на остров между ними, казалось, возник неощутимый барьер.

Именно этот неблагоприятный момент виконт и счел наиболее подходящим для изъявления чувств.

— Франсис, — позвал он и, заметив, что она не обратила на него никакого внимания, повторил громче: — Франсис!