Шел дождь. Лил бы он по крайней мере так, чтобы можно было сказать: ну и хлещет! Лил бы дни, недели, образовал потоп, который стер бы с лица земли этот грешный, нечестивый город! Хотя господь бог и на сей раз наверняка пощадил бы это полчище скотов…

Но дождь не хлестал, не лил, а просто моросил: постепенно промокали ботинки, носки, брюки, становились мокрыми волосы…

— «Полиции следует вмешаться. Общество должно вступиться, когда бессовестные и безответственные дельцы подвергают опасности человеческую жизнь, желая получить огромные барыши». Что ты на это скажешь?

Буасси отложил газету, сдвинул очки на кончик носа и уставился на Альбера.

— Ничего.

Грубое, потасканное мужское лицо. Словно за сорок с лишним лет жизни по нему прошелся дорожный каток, обладателя его били по голове железным прутом и кастетом, и он дрался со всяческой сволочью, то побеждая, то терпя поражение, вероятно, за исключением дорожного катка, — так оно и было. Короткие курчавые волосы, широкий, плоский нос — большая голова, казалось, срослась с плечами. Создавалось впечатление, будто удары от него отскакивали, палки об него ломались, ножи зазубривались. Возможно, — за исключением ножей, — так оно и происходило. Он был здоровенным человеком в два метра четыре сантиметра ростом, весом в сто сорок килограммов, и кто читал газеты, знал, что его сто сорок килограммов сплошь состоят из мускулов. На фотографии в досье человек с перерезанным горлом был одет в спортивную куртку с капюшоном и некогда голубую рубашку. Он лежал на проезжей части улицы, головой к краю тротуара. Рот у мужчины широко открыт, словно он хотел закричать, но выражение лица скорее гневное, чем испуганное или страдающее.

Альбер старался не смотреть на зияющую на шее рану. За долгие годы работы в полиции он так и не сумел к этому привыкнуть. Изменилось, вероятно, лишь одно: теперь он уже мог отводить взгляд от ран, а в свое время, застыв, пялился на них, борясь с подступающей тошнотой — да что там борясь!…

— Ничего себе! Красивый ему второй ротик сделали, — произнес Буасси чуть ли не с удовлетворением. Он умел ценить хорошую работу. Буасси ничего не боялся и ни к чему не испытывал отвращения, пока дело не касалось его собственной персоны.

Альбер вспомнил фотографию этого мужчины, которую видел в последний раз не так давно — в метро, по дороге на работу. Там он был изображен в борцовском костюме, стоял, слегка наклонившись вперед с протянутыми руками. Снимали его снизу, и он казался непобедимым исполином. За ним виднелись размытые трибуны арены с пятнами вместо лиц, ослепительный, свет прожекторов делал стоящую фигуру мрачной. Хорошая была афиша. «Кто устоит против меня?!» — гласила надпись, и у всякого, кто ни взглянет на нее, тотчас пропадала охота драться, однако сразу же возникало желание посмотреть, кто осмелится выступить против такой туши и чего он добьется.

— Хм, — произнес Альбер.

Этот мужчина ростом тоже был метра в два, и вес его значительно превышал сто килограммов. Он был мускулистым, но не из культуристов, а из тех лишь на вид растолстевших, ленивых и неуклюжих людей, с которыми весьма охотно сравнивают себя действительно разжиревшие, ленивые, неуклюжие субъекты. Был он почти совсем лысым, только на макушке рос длинный, редкий, похожий на плеть хмеля клок волос, который он пытался намотать вокруг головы словно тюрбан. Светло-серый летний костюм сидел на нем, словно смокинг на цирковой дрессированной горилле. Был ему к лицу.

Последний раз Альбер видел его по телевизору несколько дней назад. Тогда он был в борцовском костюме, а на заднем плане сильные, мускулистые мужчины тренировали броски, подкидывая других мускулистых мужчин без всякого видимого напряжения.

В углу кто-то чуть ли не со скукой пинал ногой мешок с песком. Два пинка левой ногой, один правой. Пауза. Два левой, один правой. Пауза.

Жиле возглавлял борьбу за запрещение властями чемпионата «Все дозволено». Того самого состязания по кетчу, с афиши которого убитый Фанфарон призывал любого с ним сразиться.

Сделав два звонка по телефону, Альбер узнал номер Жиле, позвонил третий раз, выяснил, что гигант находится дома и готов их принять. Таким образом, меньше чем через полчаса сыщики были на шестом этаже дома на улице Дюнкерк и пытались чувствовать себя взрослыми. Это было затруднительно. Казалось, будто мастер трюков Спилберг перебросил их в страну великанов. Квартира в добрых сто двадцать квадратных метров находилась на последнем этаже, и владелец соединил ее с чердачным помещением. Если когда-то здесь и были комнаты, следов их не осталось, квартира представляла одно громадное помещение. Единственная дверь вела, очевидно, в туалет. Она была выкрашена коричневой краской. Коричневыми были балки, перекрытия вверху, коричневыми — огромные кожаные кресла, в которых Альбер и Буасси ощущали себя потерянными, коричневой была стойка бара, за которой хлопотал Жиле.

Марта усилила звук телевизора. Видимо, она не обратила внимания ни на виноватое лицо Альбера, ни на книгу, которую он держал в руках. Вообще-то Марта была терпеливой женщиной. Она переходила в нападение лишь в тех случаях, когда чувствовала, что со стороны мужа сохранности их квартиры вновь угрожает опасность.

На экране телевизора возле окутанного дымом здания метались пригнувшиеся люди с автоматами. Альбер из принципа не смотрел на экран, только очень надеялся, что пожар происходит не в Париже. Он живо помнил о том, как ему пришлось преследовать террористов среди стонущих раненых. Помнил и сестру одного из террористов, прекрасную Марианну…

На мгновенье он прикрыл глаза, затем открыл их, чтобы новая книга отогнала воспоминания. Прекрасная книжечка. Написал ее Джон Вайсмэн, называлась она «Как выжить в любом месте Земли». Книжка была руководством по выживанию для САС — штурмовых отрядов английских парашютистов. В глазах Альбера САС был окружен сияющим нимбом. Одетые в защитную форму молчаливые мускулистые мужчины, которым нипочем небольшая перестрелка, которые знают, как надо ориентироваться в лесах, из коры какого дерева сварить чай и из какого мха сделать печенье, если их сбросят в джунглях. Альбер с детства мечтал о такой науке. Теперь, правда, маловероятно, что он станет исследователем Африки, однако никогда нельзя знать… Ста двадцати франков и впрямь не жалко, чтобы узнать, как вести себя на дрейфующей льдине, если у тебя всего-навсего обычное снаряжение.

— Эй, прекрати!

Он не слышал шагов жены, не заметил, как она оказалась у него за спиной. Марта была англичанкой, преподавала в средней школе английский язык дерзким, непослушным озорникам. И прекрасным, длинноногим девицам, похожим на манекенщиц, перед которыми Альбер робел всякий раз, когда с ними встречался. По-французски Марта говорила с едва заметным акцентом и — благодаря детям — шагала в ногу с наиновейшим молодежным жаргоном.

Утром снова шел дождь. Альбер Лелак встал с постели, выглянул из окна, увидел детей в дождевых накидках, которые, размахивая портфелями, спешили к станции метро. Маленькие синие, желтые, алые плащ-палатки с надвинутыми на головы капюшонами. Между домами виднелся темно-зеленый грунт, капли дождя доносили в открытое окно свежий запах земли. Видимо, Марта отправилась пешком, потому что их «рено» стоял на месте перед домом. Под лопаточкой дворника мокла квитанция автостоянки. Дети свернули за угол, площадь затихла. Только появившаяся откуда-то кошка загадочно, не спеша, с чувством собственного достоинства бесшумно продвигалась к своей таинственной цели. Альбер захлопнул окно, за одну минуту он продрог. Перешел в другую комнату позаниматься гимнастикой. Отжимаясь на полу, он думал о Фанфароне. Сколько раз нужно отжаться, чтобы победить такого гиганта? Что следует для этого знать? Он попытался продумать приемы самообороны, которые отрабатывал на тренировках со своим другом Жаком. Такому, как Фанфарон, он не смог бы вывернуть руки, не смог перебросить его через себя, такого нельзя пнуть ногой, удары от него отскакивают. На такого даже с ножом не рекомендуется нападать.

Он перешел к подъемам туловища из положения лежа. Вчера вечером Альбер изучил досье Фанфарона, Накануне борец пришел в «Рэнди кок» немного раньше полуночи. Видимо, он не считал для себя обязательным соблюдать спортивный режим. Он был один. Посмотрел программу, побеседовал с официантом, швейцаром, около двух ночи ушел. Пьяным не был. Пил пиво, бутылки три или четыре — ему это нипочем.

После четвертой серии подъемов Альбер почувствовал, что мышцы брюшного пресса разрываются, пот так и льет ручьями.

«Я должен это делать, — говорил он себе. — Как иначе защищаться от таких силачей, от убийц, вооруженных ножами, если даже на эти пустяковые упражнения у меня силы воли не хватает? Если у меня слабые мышцы живота — лежа на спине, — размышлял он. — Как защититься, если на меня нападут сзади? Да еще неожиданно? Если рефлексы быстры, можно, перехватить руку у шеи. Но Фанфарону это не удалось».

Он покачал головой. Фанфарон был не менее двух метров ростом.

— Я в это не могу поверить, — Ле Юисье замолчал, покачал головой и уставился на Бришо искренними, карими глазами. Лицо Шарля оставалось невозмутимым. Он тоже едва верил в то, что видел. Ле Юисье, организатор состязаний «Все дозволено», оказался тощим, слегка сгорбленным человеком с наметившимся брюшком. Он выглядел так, словно не вынес бы даже одной оплеухи, словно презирал насилие. Когда Бришо положил перед ним фотографии мертвого Фанфарона, казалось, Ле Юисье стошнит.

— Не могу в это поверить, — продолжил он, увидев, что Бришо не реагирует. — Не думаю, что его убили из-за состязаний.

Бришо ожидал не совсем этого.

— Вы даже не удивляетесь тому, что его убили? Ле Юисье пожал плечами.

— Мы живем в мире насилия.

Альбер сидел дома за письменным столом, уставившись на развинченную шариковую ручку. Перед ним валялся пустой лист бумаги, в каждой руке он держал по половине ручки. Потом свернул свой «Паркер» и размашистым почерком написал вверху листа:

Снова развинтил ручку. У него не было сомнений относительно того, почему Марта побуждала его заняться этой чепухой. Жена считала, что лучше, если она даст мужу какое-нибудь занятие, чем он найдет его сам. Как знать, а вдруг он отправится в пустыню испытывать рецепты парашютистов или изготовит планер, найдя какое-нибудь руководство по летательным устройствам. Хотя Альбер и понимал, какая ведется игра, идея Марты захватила его. Что потом скажет Корентэн? Бришо? Конечно, на обложке будет напечатана его фотография, на которой Лелака изобразят с нацеленным пистолетом. Он отбросил перо, встал и вынул пистолет. Повернулся к зеркалу, прищурил один глаз и поднял оружие.

«Плохо, — подумал он. — Выгляжу будто клоун. Одна щека сплошь в морщинах. Кстати, создается впечатление, что я кровожадный зверь. И так уже о полицейских сложилось подобное мнение. Может, лучше стать около полицейской машины с меланхоличным задумчивым лицом, но чтобы из-под пиджака все-таки выглядывала рукоятка оружия». Он надел пиджак и попробовал встать таким образом. Это оказалось нелегко.

Если застегнуть проклятый пиджак, пистолет вообще не виден, зато кажется, будто у него вывихнуто бедро. Если распахнуть полы пиджака, браунинг, засунутый по-любительски в брюки, виден хорошо. У него было десятизарядное восьмимиллиметровое оружие, Альбер привез его из Англии и с великим трудом добился, чтобы Корентэн раздобыл ему разрешение на ношение браунинга. Очень хороший пистолет. Стреляет очередями, с удобной рукояткой, красивый, как любое оружие. Альбер боялся, что однажды в самом деле придется из него выстрелить в человека, но ходить на работу без браунинга тоже боялся. Кроме того, боялся, что, когда потребуется, он из побуждений человечности заколеблется, стоит ли стрелять, и из-за этого страха скорее, чем следует, спустит курок. Любое оружие предназначено лишь для того, кто не поколеблется его использовать. Он засунул пистолет обратно в кобуру и снова сел за письменный стол. Вновь скрутил перо и записал эту премудрость. Подчеркнул, а потом в скобках добавил:

Когда к полудню дождь прекратился, показалось, что его даже недостает. Люди все еще недоверчиво держали над головами зонтики и поспешно обходили лужи. Альберу пришлось ехать добрый час, пока он добрался до набережной Орфевр. Метро было переполнено, со всех сторон к нему были притиснуты люди, состоявшие сплошь из костей, локтей, зонтов и чемоданов. По гулким коридорам станции Шателе, казалось, двигалась целая армия — орда в дождевых плащах продиралась к 1-й линии, в направлении Орлеанского вокзала. Альбер вышел на остановку раньше, чем обычно, предпочтя пройтись пешком. Он любил город в такую пору, быть может, больше всего именно в такую. Бурлящая вдоль краев тротуаров вода напоминала ему журчание ручьев его детства. Обычно после долгих дождей из ручьев исчезал мусор, цвет их становился светлее, запах… по крайней мере выносимым. В такую пору он шел по улицам, не опасаясь, что его толкнут. Люди, пьющие кофе на застекленных верандах, словно в каком-то модерновом зоопарке, скучая наблюдали за гуляющим под дождем человеком, как за бродящим на свободе зверем. Но дождя уже не было, хотя этот факт еще не проник в защищенные стеклами помещения веранд с их уютным, пропитанным запахом кофе и сигаретного дыма теплом. До начала работы оставался еще час. Он остановился у двери одного кафе, потом все же пошел дальше и повернул на улицу Понт-Неф. Там находилась книжная лавка, в которой ему хотелось приобрести какую-нибудь специальную литературу по вольной борьбе. Против этого у Марты не может быть возражений. Это нужно ему для работы. Необходимая закулисная информация, он даже возьмет счет и попросит все ему оплатить. (В это, впрочем, он и сам не верил.)

Специальной литературы он не нашел. Но отыскал книгу, в которой пытались разоблачить цирковых борцов. Альбер с отвращением положил ее обратно. Разоблачения ему не требуются, лучше бы его чему-то дельному поучили. Но таких пособий не было. Он взял брошюрку о борьбе, в которой на рисунках были показаны броски и захваты, проглядел другую подороже, в которой то же самое было отпечатано на красивых цветных фотографиях, заглянул в книгу под названием «Грязные трюки». Даже близко не подошел к полкам с книгами «Сделай сам» и почувствовал, что явно заслуживает похвалы. Он давно мечтал о труде под названием «Фотографирование эротических сцен».

Когда с пакетом в руках Альбер вышел на улицу, снова шел дождь. Он засунул под пальто книгу и, втянув шею, поспешил к набережной.

В Управлении полиции его встретил странный, неприветливый порядок. Стоящий в дверях полицейский проверил его удостоверение, хотя они по меньшей мере года два знали друг друга. В коридорах он не увидел группы беседующих людей, а вниз по лестнице шествовало несколько внушительного вида господ, которых сопровождал сам комиссар. На Корентэне был темный костюм, и своей консервативной одеждой он скорее напоминал директора банка, чем полицейского. Альбера он будто и не заметил.

Только Буасси выглядел как обычно. Концы усов его были в крошках, словно он таким образом заготавливал пищу впрок на черный день. Он читал газету и что-то про себя бормотал.