До 18 века сама постановка вопроса о прочитанной книге: «увлекательно – не увлекательно», была кощунственной.

Художественная литература ставила задачи сугубо назидательные, стоит хотя бы вспомнить о Кретьене де Труа, Вольфраме фон Эшенбахе, Мильтоне и Сервантесе, даже Дефо и Свифте. Увлекательность могла возникнуть случайно, при описании некоего жизненного эпизода, но нисколько не являлась целью автора. Обязанностью сочинителя было спасение душ. И, безусловно, имелся реальный спрос на дидактические поэмы и романы. Основная масса населения, как в Средневековье, так и в начале Нового Времени, проводила дни в тяжких трудах. Да и представитель нетрудового воинского сословия должен был готов в любой момент сесть на коня и принять смерть на поле боя. Все эти люди нуждались в укреплении духовной дисциплины.

Некоторые дисциплинарные послабления допускались лишь в карнавальные периоды. Существовали, естественно, сочинители, которые откликались и на карнавальный спрос, создавая произведения распутные и легкомысленные, в основном на туалетно-сексуальную тематику человеческого «низа». Однако большую часть года такие, с позволения сказать, литераторы имели много неприятностей от властей, да и народ их не слишком уважал.

Литература начинает выступать как средство развлечения сперва в богатых странах, беспощадно эксплуатирующих колонии, и в такой роли широко распространяется лишь с наступлением эры индустриального производства и массового потребления.

Итак, вопрос «увлекательно – не увлекательно» обсуждается каких-нибудь двести пятьдесят лет. Как правило, книга признается читающей публикой увлекательной не в силу многоумного логического доказательства. А потому что «нравится и все тут». Притом давно было замечено, что любое объективное достоинство книги может вызвать отнюдь не положительный, а негативный ответ читателя. И образный метафоричный язык будет его «тормозить», и разветвленная интрига станет раздражать. Даже обилие действия может вызвать усталость. Не всем будут приятны удачливый герой и «хэппи энд». «Малиновому пиджаку» не придется по вкусу рефлексирующий герой – «лох». А если читатель – бизнесмен, ему не по нраву герой, борющийся за социальную справедливость. У читателя, выросшего на стрелялках, вполне может вызвать отвращение, переходящее в рвоту, глубокий психологизм. А читателя-гуманитария запросто взбесит словосочетание «оперативное запоминающее устройство», будь оно в тексте.