Тяжело в учении, легко в бою (If You Like School, You’ll Love Work)

Уэлш Ирвин

Первый сборник рассказов Ирвина Уэлша со времен легендарного “Кислотного дома”! Сборник, в котором “король британской контркультуры” снова демонстрирует свой фирменный, черный и злой юмор… Компания развеселых молодых людей застряла в пустыне, где одного из туристов укусила змея, да притом – в интимное место… Придется применять народные средства! Юная светская львицы потеряла собачку – и имеет все основания подозревать, что бедная зверюшка закончила жизнь… в котле корейского повара! Циничный, прожженный хозяин кабака на Канарах вступает в единоборство с таинственными бандитами – в полной и святой уверенности, что они похитили у него то, что ему дороже всего на свете! Это – лишь самые невинные места новых рассказов Уэлша. Рассказов скандальных, ядовитых, неполиткорректных – и дьявольски смешных!Книгой поделилась: ~Девочка~Стервочка~

Гремучие змеи

Кондиционер в серебристом «додже-дюранго» давно сдох: фильтр и охладитель сломались. В машину влетал горячий песок пустыни и оседал на потной коже, смешиваясь с грязью, которая осталась после выходных: приятелей перло так, что они отплясывали два дня напролет. Пустыня и наркотики высушили глотки, от недостатка влаги горели глаза.

Они долго выбирались с территории, где проводился фестиваль, потом кружили по коварным пустынным дорогам. А теперь их накрыла песчаная буря. У Юджина затекла спина: широкие плечи регбиста мешали сидеть в кресле. Руки были влажными и скользкими от пота, широкая грудь вздымалась и опадала, стараясь поймать как можно больше теплого затхлого воздуха.

У Скотта не машина, а развалюха. На спидометре всего 40567 миль, а долбаный кондиционер уже не работает!

Буря усиливалась, небо темнело с каждой секундой. Мысли о собственной глупости терзали Юджина словно бешеные псы. Короткая дорога оказалась вовсе не короткой, а кроме того, тяжелой и совершенно пустынной – насколько хватал глаз, вокруг никого. Юджин рассматривал в зеркале свое одутловатое, бледное лицо и собранные в хвост грязные волосы. Пот темными струйками стекал по большому лбу. Юджин вытерся грязным полотенцем. Хорошо, что под темными очками не видно глаз! Он не просто устал, он совершенно вымотался, но жал на газ, краем глаза наблюдая за томно танцующими демонами пыли. Прямо перед ним в бледном мерцающем небе сверкнула молния. Нет, в таком состоянии машину вести нельзя; в таком состоянии вообще ничего нельзя делать, уныло подумал Юджин. Его слегка глючило от наркцтиков, и это уже достало. Он с нетерпением ждал, когда в больном мозгу и окружающей дикой пустыне хоть что-то прояснится.

Юджин бесился из-за того, что Скотт и Мадлен давно должны были проснуться и сменить его за рулем. Но сейчас друзья блуждали в другом измерении, и ничего не оставалось, как только держаться за руль. Юджин жал на газ. Злоба и желчь душили его, а в ушах гремел и грохотал гром, не заглушая, впрочем, низкого дребезжания мотора. Это дребезжание просто сводило Юджина с ума, казалось, что долбаный мотор не заткнется уже никогда, так и будет тарахтеть в мозгу.

Тяжело в учении, легко в бою. 1. Трез

Бывшая супружница приперлась к моей матушке. Еще и детку нашу приволокла – во всеоружии явилась. Хочет побольнее меня ранить. Черт побери, как люди со временем меняются!.. Вот, сидит теперь – взгляд затравленный, сама дерганая, руки перед собой держит, словно выставочные призы, – а я диву даюсь, как мало меня все это колышет. И эту женщину я прижимал к себе каждую ночь – за редкими (обычно приятными) исключениями – шестнадцать чертовых лет! Уж лучше злость, чем совсем ничего, а то ведь страшно подумать: такой срок – и псу под хвост.

Паршиво, что в ее пустом взгляде сквозит то же безразличие. Волосы она коротко подстригла и подкрасила, как обычно, но цвет был чуточку гуще, чем раньше, и, на мой взгляд, только привлекал внимание к тому факту, что она уже сдает. При такой стрижке баба объявляет на весь мир: «Я отказываюсь от попыток быть молодой и официально становлюсь старой клячей».

Не знаю, может, оттого, что она видит мое отчуждение, Трез смотрит на меня, словно и я поистаскался. Это я-то! Талия у меня до сих пор тридцать два дюйма, хотя, надо признать, уже не без жирка. Наверное, в какой-то момент мы перестали быть друг для друга людьми, утратили, так сказать, реальность. Теперь мы лишь делали вид, играли какую-то сиену, которая, отмечу справедливости ради, ей давалась нелегко. Паршиво чувствовать себя старой потертой копией себя былого. При каждой встрече, которые, благодарение богу, происходили нечасто, мы лишний раз убеждались, что стали чужими. Друг в друге мы видели только несостоятельность и унижение и никогда ничего другого больше не увидим. Порознь, каждый из нас мог еще как бы поставить другого на пьедестал – вспомнить хорошие времена, может, даже любовь, – но вместе?..

Хотелось поскорее домой, который уже не здесь; нет, мой дом на Канарах – круглый год яркое солнце и игривые телки, приехавшие оттянуться. Старую добрую Англию засуньте себе взад.

Гляжу я налом своей матери, и тошно становится, как мало ей досталось от гребаной жизни: кое-какая мебель, телик и горстка жалкой мишуры на каминной полке. Такова участь их поколения – они все пыжились жить так, чтобы комар носа не подточил: покорно сражались в сраных войнах и с собачьей преданностью кивали, слушая слюнявые поздравления ее величества на Рождество. И, разумеется, их по-королевски кинули. С самой Первой мировой все ждали, когда ж героев оценят по достоинству, вознаградят как подобает… Ага, дождались: муниципальное жилье – и то счастье.