В мае 2001 года, проводя в одной из донских станиц археологические исследования, я познакомилась с необычной женщиной. Домна Федоровна Калитвина — потомственная казачка, хранительница древней духовной традиции, которую в среде казаков называют Казачьим Спасом.

Это название было мне знакомо и раньше, но до момента встречи с Домной Федоровной я имела весьма поверхностное представление о том, что такое Казачий Спас. Для меня это понятие было связано, прежде всего, с легендами о мифических богатырях-казаках, которые, подобно героям волшебных былин, не только обладали огромной физической силой, но и владели навыками волхования, благодаря чему становились неуязвимыми. Слышанные мною старинные предания о казаках-характерниках (так называли тех, кто владел Казачьим Спасом) полны чудес, похожих на волшебство. Будто жили некогда казаки-галдовники (колдуны), коих ни пуля не брала, ни шашка не рубила. Умели они заговаривать пули, напускать в поля туман, оборачиваться любым зверем, разговаривать на всех человечьих языках, навевать на врагов морок и выведывать любые секреты. Еще понимали они свойства трав и минералов, а также знали слова особой молитвы, что смертельно недужного человека к жизни вернуть способна.

Много сказок сложено про характерников… Но мало кто знал, что под покровом волшебства скрывалось тайное и мощное Знание о Казачьем Спасе. Легенды и байки складывались, с одной стороны, людьми, которые становились свидетелями проявлений чудесных сил, но, не понимая сути, объясняли увиденное колдовством. С другой стороны, те, кто владел Спасом, не спешили развенчивать мифы о чуде: знание хранилось в строгой тайне, и лишь немногие могли удостоиться посвящения в истинный Спас. Знание о Казачьем Спасе передавалось из поколения в поколение по семейным линиям, и только в очень редких случаях в тайну посвящался посторонний человек.

В степи Среднего Дона весна приходит рано. С мартом зеленеет, в апреле распускается, в мае бурно цветет и на пике расцвета умирает вместе с троицкими дождями, после которых начинается иссушливое степное лето. Жара за пятьдесят, на десятки километров вокруг все бежево и пыльно. Солнце палит. Ни тенечка, ни ветерочка; пространная духота смешивается с дымным запахом, исходящим от чернеющих пятен сгоревшей кое-где травы. Но именно это жестокое время — период археологических раскопок всех мастей.

Донскую степь копают уже сто лет. Студенты и ученые, черные археологи и вездесущие местные мальчишки, кто-то ищет что-то определенное, кто-то копает наугад. Античные, скифские, славянские древности привлекают приезжих, а среди местных из поколения в поколение ходят легенды о Батыевых кладах. Междуречье Маныча и Егорлыка перекопано вдоль и поперек. Почти в каждом дворе вы найдете или медный сосуд эпохи бронзы, или греческое украшение из янтаря, или керамическую бляшку из могильника катакомбной культуры.

Раскопки для археолога — дело далеко не первое. Прежде чем снарядить экспедицию, надо съездить на разведку и узнать, какое направление в той или иной местности наиболее перспективно. Расспросы населения, описание артефактов, составление отчетов — с этой работой справиться можно в одиночку. Вот так и получилось, что в мае 2001 года я попала в одну из станиц на западном Маныче. Командировка планировалась для двоих, но в Институте, как всегда, не хватило денег, таким образом, на Средний Дон я отправилась одна.

Мне предстояло работать в живописном местечке на берегу Маныча-Егорлыка. Станицу окружали айвовые и яблоневые сады, обширные виноградники (которые как раз цвели), за селом в обрывистой красе густо синела река. Раскинувшаяся вокруг степь расцветала живыми и свежими красками; единственная дорога, ведущая в райцентр, терялась в траве высотой в человеческий рост.

Артефактов у станичников нашлось немного: народ здесь живет работящий, раскопки и прочие «бесполезные» занятия воспринимаются как игры для ребятишек. Описание найденных вещей заняло два дня и уложилось в три страницы текста. Для отчета негусто, зато все оставшееся время можно было со спокойной совестью наслаждаться красотой здешних мест и еще по-весеннему нежным южным теплом, особенно приятным после промозглого северного мая. Скучать не давали станичные мальчишки — узнав, что я занимаюсь археологией, они начали таскать мне всевозможные «находки» — проржавевшие штыки, гильзы, рукоятки, — отголоски последних войн. В общем, ничего интересного для того, кто ищет следы бронзового века. Видя, что все эти «железки» не представляют для меня ровно никакой ценности, мальчишки расстраивались, однако не сдавались и упорно продолжали приносить мне «древности".