Ганс Фаллада (1893–1947) вошел в историю немецкой и мировой литературы как один из крупнейших критических реалистов нашего века, создатель значительных, исполненных печали и острой жалости к людям произведений, посвященных жизни низших слоев немецкого общества. Его лучшие романы — «Крестьяне, бонзы и бомбы» (1929), описывающий мятеж голштинских крестьян, вспыхнувший в конце двадцатых годов; «Что же дальше, маленький человек?» (1932), запечатлевший мрачные, безотрадные картины массовой безработицы и ее разрушительное воздействие на человеческую личность; «Волк среди волков» (1937), анализировавший узловые социальные конфликты Веймарской республики, — были отмечены высокой правдивостью повествования, точностью и выверенностью бытовых деталей и глубиной психологических прозрений писателя.

К числу наиболее зрелых реалистических романов Фаллады — весьма плодовитого, но неровного художника, относится и «Железный Густав», опубликованный в 1938 году. Роман этот имел непростую судьбу, подробности которой стали известны из автобиографических заметок, относящихся к 1944 году, ко времени работы Фаллады над романом «Пьяница», опубликованном уже посмертно. В этих заметках Фаллада рассказывал, как однажды кинофирма Тобис потребовала от него написать произведение для Эмиля Яннингса — известного характерного киноактера, находившегося из-за отсутствия подходящих сценариев в творческом простое. Фаллада должен был написать роман, который потом могли бы использовать как сырье профессиональные сценаристы. В качестве сюжетной основы своего нового романа Фаллада выбрал любопытный эпизод недавнего прошлого: в 1928 году берлинский извозчик, некий Густав Гартман, прозванный за свое упорное нежелание стать таксистом — «Железным», отправился в конный пробег от Берлина до Парижа. Поначалу Фалладе казалось, что «материала не очень много». Но постепенно судьба Железного Густава захватила Фалладу, и в его душе началась незримая, таинственная работа: пережитое и испытанное им самим и немецким народом в первую треть нового века претворялось в художественные образы. За очень короткое время, работая, как всегда, запоем, Фаллада написал большой, масштабный роман, по праву занявший выдающееся место в его творческом наследии.

Вполне законченное произведение Фаллада отдал на студию. Тут-то и разразился крупный скандал: из-за своей гуманистической и критической направленности роман явно не подходил для экранизации. Над головой Фаллады стали сгущаться тучи, и к завершенному роману он вынужден был приписать новый финал, в котором приводил его героев — Гейнца и Густава Хакендалей — в лоно фашистского движения. Это был поступок, губительный для романа, его художественной концепции и обобщенного в нем исторического материала. Фаллада это сознавал. Он не успел, после разгрома фашизма, вернуть свой роман к первоначальному варианту. Но благодаря текстологическим трудам Гюнтера Каспара, литературоведа из ГДР, использовавшего все вспомогательные материалы и конспективные авторские записи, относящиеся к роману, «Железный Густав» был освобожден от искусственных наслоений и тем самым спасен для немецкой и мировой литературы. Ныне он живет полнокровной жизнью, наряду с другими лучшими реалистическими произведениями писателя.

Задуманный как семейный роман, он быстро перерос первоначальные рамки и стал художественным обобщением чрезвычайно важного и переломного для судеб немецкого народа исторического периода. Несомненно, картине, нарисованной Фалладой, несмотря на ее обширность и широкозахватность, в ряде случаев недостает точности характеристики важных политических аспектов истории; многие события опущены или обрисованы бегло. Все это так. Но роман обладал высоким историзмом в раскрытии социально-психологических процессов, определявших эволюцию сознания немецкого народа, он изображал внутреннюю обусловленность перемен общественных настроений и, показывая реальную диалектику общественного развития Германии, объяснял, почему складывалась почва для возникновения политической реакции в стране, как и почему слабела сопротивляемость масс ее влияниям.

Роман отмечен напряженным драматизмом, сложностью и богатством характеров действующих лиц, светотени распределены в нем резко, конфликты бескомпромиссны. Он был своего рода ретроспекцией — взглядом назад, в «добрые старые времена» кайзеровской Германии, в годы первой мировой войны и поражения, Ноябрьскую революцию, в лихорадочную, воспаленную, взвинченную, нищую жизнь поры инфляции и в годы относительной стабилизации, за которой последовал мировой экономический кризис и чудовищная безработица, поразившая, как тяжкая хроническая болезнь, массы немецких трудящихся. Но ретроспективный подход художника к объекту изображения был лишен равнодушия и созерцательности. Стремление понять недавнее и еще кровоточащее прошлое порождалось внутренней тревогой Фаллады за судьбу своего народа. Желание разобраться в причинах, ввергнувших его родину в состояние тяжкого общественного кризиса, казавшегося Фалладе неразрешимым, стояло за всеми событиями, описанными в романе, за его густыми бытовыми картинами, окрашенными в трагические тона. Живя и работая в третьей империи, Фаллада на встававшие перед ним роковые вопросы, разумеется, не мог дать прямого ответа, но он отвечал на них всем образным строем романа, его объективным содержанием.

То ли его разбудила лошадь, завозившаяся внизу, в конюшне, его любимая сивая кобыла: позвякивая недоуздком, пропущенным в металлическое кольцо ясель, она безостановочно била копытом о цементный пол, требуя корма.

То ли первая тусклая заря, сменившая своим белесым мерцанием яркое сияние луны, то ли брезжущее над Берлином утро разбудило старика Хакендаля.

А возможно, ни любимая лошадь, ни брезжущее утро не потревожили спящего Хакендаля в такую-то рань — три часа двадцать минут двадцать девятого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года, — а потревожило нечто совсем другое… Все еще борясь с сонной истомой, старик простонал в полузабытьи:

— Эрих, Эрих, не смей этого делать!..