Жребий окаянный. Браслет

Фомин Алексей

И вновь «охотники во времени» отставного разведчика Лобова выходят на тропу войны против сущностей из мира «темной материи». Покой им даже и не снится. Ведь на кону не только судьба современной России, но и всего человечества. И… ох, как же непросто адаптироваться в новом времени, в новой исторической обстановке. Непросто, даже оказавшись в прошлом в роли высокопоставленного вельможи. Какая же судьба тогда может ожидать нашего современника, оказавшегося в эпоху Ивана Грозного нищим, бездомным мальчишкой? Сумеет ли он выжить в новом для себя мире и выполнить боевое задание?

I

Валентин с трудом разлепил набрякшие, словно налитые свинцом, веки. Взгляд его скользнул вдоль длинной, ровной деревянной поверхности, уходящей в полутьму. «Стол, похоже. А я — мордой, значит, на нем…» Теперь уже этот стол он не только видел, но и ощущал его твердость своей левой щекой. С трудом оторвав голову от столешницы, Валентин сделал попытку выпрямиться. Спина, шея, руки, затекшие от долгого пребывания в неудобном положении, тут же отозвались тупой, саднящей болью, а взгляд, потеряв опору в столешнице, заметался из стороны в сторону, отчего в голове все завертелось с быстро растущей скоростью, и Валентину, чтобы не потерять равновесие и не завалиться назад, пришлось упереться грудью в край стола.

«Эге, а клиент-то изрядно надрался».

Усилием воли собрав наконец в пучок глаза, разбегавшиеся в разные стороны, как элементарные частицы после Большого взрыва, Валентин оглядел помещение, в котором он находился. По большому счету, больше всего оно походило на временный павильон-палатку, которые в летний сезон вырастают в великом множестве на центральных улицах его родной Ялты. Да и в Москве их можно встретить. Летом, право слово, так приятно укрыться в их тени и выпить там не спеша кружечку-другую холодного пивка.

Три стены и высокая островерхая крыша состояли из длинных, соединенных меж собой жердей, образующих жесткий каркас, покрытый какой-то грязно-серой тканью. Четвертая стена была бревенчатой: видимо, павильон примыкал к какому-то капитальному строению. Свет в палатку проникал через небольшое оконце, прорезанное в одной из стен, и через частично закрытый подвернутым пологом вход в палатку.

Прямо перед Валентином на столе стоял пузатый керамический кувшин, а рядом с ним — такой же стакан. Рука автоматически потянулась к нему. Стакан был пуст. Кувшин — тоже. В паре метров от Валентина, по другую сторону стола, уронив кудлатую башку на сложенные на столе руки, спал какой-то мужик. Перед ним тоже стояли кувшин и стакан. Больше за этим столом не было никого, но параллельно ему во всю длину палатки тянулись еще три стола. За ними сидело человек шесть — восемь, а может быть, и двенадцать. Валентину все никак не удавалось пересчитать их, и в конце концов он бросил это бессмысленное занятие, попытавшись сосредоточиться на собственном самочувствии. В голове — туман, сквозь который, как в окошке калейдоскопа, мелькают, сменяя друг друга, какие-то бредовые картинки. Желудок с неприятной настойчивостью раз за разом напоминает о себе легкими (пока еще легкими), но регулярными позывами к тошноте. Руки и ноги хоть и с трудом, но слушаются своего хозяина.

II

В Крыму уже закончился бархатный сезон; посвежевший ветер гнал по враз опустевшим улицам Ялты облетевшие с деревьев листья, а с тротуаров и из скверов убрали временные летние кафе, когда Валентин получил наконец весточку от Лобова. Значит, опасность миновала, в розыске он больше не значится и может смело возвращаться в Москву и приступать к работе. Для Валентина это было настоящим спасением, ибо курортная жизнь, что называется, достала его до самых печенок, а титанические усилия его матушки, предпринятые ею в области матримониальной, грозили ему скорой потерей личной свободы и независимости, так им лелеемой и охраняемой.

От первых кандидатур на роль будущей жены, предложенных матушкой, он просто небрежно отмахнулся. Но от такой линии поведения вскорости пришлось отказаться. После очередного визита очередной матушкиной подруги, случайно зашедшей с дочерью к ним на чашку чая, в очередной же раз проигнорированного Валентином, у него состоялся «серьезный разговор».

— Валя, ну нельзя же так наплевательски относиться к людям! — с места в карьер взяла его в оборот мать, когда он в одиннадцатом часу явился домой. — Анна Степановна с Варенькой два часа тебя дожидались!

— Договаривались же, что ты в семь будешь дома! — сурово заявил отец, скалой возвышающийся над миниатюрной фигуркой своей супруги.

— Ах, извините, совсем забыл, — попробовал отбрехнуться Валентин и, воспользовавшись их секундной растерянностью от столь откровенной и бесцеремонной лжи, скрылся в своей комнате.