Закончив уборку, Иннокентий, лысеющий зоодворник, ещё раз прошёлся по клетке, и остался удовлетворённый, на твёрдую четвёрку, её чистотой. До пятёрки Иннокентий никогда не дотягивал из-за ржавых прутьев, которые смотрелись вызывающе и портили общую картину. Несколько раз Иннокентий пытался решётку покрасить, но наступала осень, с деревьев опадали листья, а вместе сними, возможно, из солидарности опадала и краска. Посетители, особенно художники-зоореалисты выказывали крайнее недовольство, делая крайним, естественно, Иннокентия, потому что от облезлости страдали их картины. Посетители отказывались покупать осень с ржавыми прутьями. Художникам ничего не оставалось, как писать на бедного зоодворника анонимные доносы, но почта в зоопарке не работала, по причине пьянства почтальона, и доносы копились без ответа. Правда, в список доносителей не входила начинающая зоореалистка Зоя, но её мнение «донос — палка о двух концах» собратья по мольберту пропускали мимо ушей.
А что же было летом, спросите вы? Летом все уезжали в отпуска, а осенью вырисовывалась знакомая всем картина. Наверно, вы уже догадались, что у клетки, которую чистил Иннокентий, должен быть обитатель — это чёрная как зло пантера. Но художники-зоореалисты, следует донести, безжалостно переносили её черноту на свои непродажные картины. В конце концов, чёрная как зло пантера — потускнела. И её, недолго думая, чтобы не портила интерьер, списали. А взамен выписали другую пантеру, ещё злее, чем та, которая потускнела. После недолгих процедур сдачи-приёмки: подлинных печатей, крепких рукопожатий, а также нужных мер санобработки, чёрная пантера благополучно вселилась в убранную клетку.
Выставленная на злобу дня пантера предстала перед зрителями и художниками во всей рыкающей красе. От желающих находиться в авангарде дикообразия, возникла давка. Дети, как и положено, в таких случаях — заныли, а родители, не придумав ничего лучшего кроме как толкаться локтями, с энтузиазмом принялись за дело. Больше всех досталось художникам; их изгнали (кроме Зои), но несколько картин всё же купили (Зоиных картин), поэтому можно смело утверждать, что красота спасла мир. В новом платье Зоя выглядела прекрасно.
Пока человеческая масса хаотичными телодвижениями, методом проб и ошибок, всё-таки родила приемлемую форму обозрения, Иннокентий, находясь немного поодаль, пытался постичь смысл происходящего. Надо признать, зоодворник не любил длинные мысли, чтобы их понимать у него банально не хватало извилин. Вот и сейчас, почувствовав, что мысль слишком длинная, он, не долго думая, разбил её на три короткие. И сразу стал обладателем оригинального мышления. «Во-первых: если человек видит что-то дикое, он должен стремиться к добру, во-вторых: клетка и её содержимое точно обозначает границы смелости и страха и, в-третьих: неплохо бы, на свой страх и риск, выпустить пантеру погулять». Третью короткую мысль Иннокентий признал как неудачную; рядом находились дети и могли испугаться, а детей он любил.
Столпотворение, насмотревшись дикообразия, даже на шаг не приблизилось к доброте; им хотелось дразнить пантеру мимикой. Пока клетка на замке, у зрителей в организме не было ни одной молекулы страха. У всех решительность пересекалась с бесцеремонным бесстрашием. Но до героики созерцания, неожиданно долетел вкусный запах обеда. Человеческая масса, уплотненная в фигуру обозрения, испытав чувства голода, рассыпалась, как карточный домик. Зрители переместились в многочисленные «бистро», а освободившийся у клетки простор заполнил теплый осенней ветер. Обеденное время скоротечно и Зоя, лишившись конкурентов, спешила нарисовать ещё один портрет. К тому же вдохновение её было настолько мимолётно, что могло испариться в любую минуту. Она суетливо двигалась. Рядом с ней, добавляя к порывам ветра клубы пыли, зоодворник машинально махал метлой, при этом постоянно что-то бубнил: