Пайхия, Новая Зеландия, февраль 1839 года

Китти Карлайл еще не знала, как круто изменилась ее жизнь. И свидетельствовало об этом не то, что унизительное событие, которое случилось с ней, осталось уже в прошлом, а расстилающиеся перед ней горизонты новой жизни, о чем шептали сейчас вздымающиеся волны бескрайнего океана.

Облокотившись о фальшборт, Китти зажала между колен подол длинного черного платья, чтобы ветер не трепал его, открывая взору невольных зрителей нижнее белье, и, крепко держась руками за гладкие перила, ощущала, как корабль, уже бросивший якорь, мягко покачивается на волнах. В ушах Китти все еще звенело эхо мушкетного залпа, призванного предупредить людей на берегу о прибытии корабля. Она насчитала по меньшей мере дюжину других кораблей, бросивших якорь в местной гавани. В основном это были китобойные суда, большая часть которых стояла с туго скрученными парусами. По словам моряков, в этой части земного шара царило лето, но сегодня день выдался пасмурным, и хотя было совсем нехолодно, сильный ветер сметал все на своем пути.

«Рыба-меч» — массивное, отвратительно пахнущее китобойное судно — покинула порт Сиднея тринадцать дней назад. Кораблю, доставившему Китти, ее тетю Сару и дядю Джорджа Келлегеров из Англии в Австралию, внезапно потребовался ремонт, и путешественники оказались перед выбором: отправляться дальше на китобойном судне или же шесть недель ждать в Сиднее пассажирского корабля. Джордж, священник церковного миссионерского общества, не собирался ждать, поэтому они и оказались на борту китобоя «Рыба-меч» вопреки протестам Сары, считавшей команду корабля неприемлемым обществом для себя и племянницы. Китти же подозревала, что сопротивление тети было связано с ее желанием отложить очередной выход в море, желательно на длительный срок. На протяжении всего пути из Англии она чувствовала себя ужасно, но дядя, как, впрочем, всегда, настоял на своем.

Сама Китти ни капли не страдала от морской болезни. Напротив, она наслаждалась многомесячным морским путешествием, хотя и чувствовала себя отвратительно после всего, что случилось дома. Мерное покачивание корабля успокаивало ее, поскрипывающие над ее головой снасти и хлопающие паруса поднимали настроение, а бесконечно меняющийся цвет океана и неба, сливающихся воедино у линии горизонта, очаровывал и приводил в восторг.

Китти сползла по изголовью узкой железной кровати и зажмурилась, чтобы не дать пролиться навернувшимся на глаза слезам. Во время путешествия она старалась как могла держаться весело и непринужденно, несмотря на то что ее жизнь так чудовищно круто повернулась. Китти пыталась сделать вид, что она по крайней мере примирилась с тем, что ей придется стать миссионером, хотя особой радости при этом не испытывала. Она старалась не думать о предательстве Хью, но ей было трудно скрыть тоску по матери. И конечно, она горько сожалела о смерти отца, и ей невыносима была мысль, что он покинул ее навсегда. А теперь она рассталась и с мамой. Тетя Сара чувствовала себя настолько разбитой, что Китти не решалась обременять ее собственными страданиями. А дядя Джордж… Дядя Джордж был не их тех, кому можно довериться, хотя и носил титул преподобного.

Китти чувствовала себя одинокой, ужасно скучала по дому и страшилась новой жизни. Случай с великаном маори оказался последней каплей. Китти чувствовала себя крайне неловко оттого, что, оказавшись на четвереньках в воде, она едва не разрыдалась у всех на виду.

Но, что более важно, ей удалось стерпеть. Отец всегда говорил, что хорошо воспитанные леди никогда не плачут на людях. Китти никогда не плакала и не станет начинать теперь. Вместо этого она дождалась, пока Ребекка Персел покажет ей ее комнату, и только после того, как закрылась дверь, позволила себе упасть на кровать и дать волю слезам. Теперь она страдала от мучительной головной боли и выглядела, должно быть, ужасно.

Когда раздался осторожный стук в дверь, Китти встревоженно села на кровати и принялась яростно отирать со щек слезы и взбивать примятые локоны.

— Войдите, — хрипло произнесла она.

Накануне вечером, измученная долгим днем, Китти слегка ополоснулась, поспешно заплела волосы в косу и провалилась в глубокий сон без сновидений. Утром она не сразу вспомнила, где она находится. Она скучала по непрерывному покачиванию корабля, и шелест волн, накатывающих на берег совсем недалеко от ее окна, создавал иллюзию, что она все еще на корабле.

Китти села на кровати, почесала вспотевшую под тяжелой косой голову и посмотрела в окно. На улице было тепло, и в отличие от вчерашнего дня на небе не было ни облачка. Сначала она хотела проскользнуть по дому в одной ночной рубашке, но, подумав о том, что ее может застать в подобном виде миссис Персел или дядя Джордж, она непроизвольно натянула хлопчатобумажный халат.

Она босиком миновала общую комнату и сморщила нос, почувствовав прогорклый запах, оставленный масляными лампами. Ребекка уже проснулась и теперь хлопотала на кухне. Она помешивала что-то в большом горшке, висящем над огнем и издававшем соблазнительный аромат овсяной каши.

— Доброе утро, Китти, — произнесла женщина, заправляя выбившиеся из-под чепца локоны. — Хорошо спали?

— Да, благодарю вас. Хотя я была вовсе не уверена, что засну.

Пайхия

Завтрак оказался весьма шумным событием, потому что тут присутствовали дети семейства Перселов. Пятеро из них сидели по одну сторону стола, словно выстроившиеся по росту русские деревянные куклы, которых однажды видела Китти. Самый младший, Гарри, расположился на коленях у матери. Он размахивал ложкой, разбрызгивая повсюду кашу. Рядом с Ребеккой сидел дядя Джордж, а по правую руку от него тетя Сара — единственное мрачное пятно на пестрящей красками картине утренней трапезы.

— Сегодня утром мы переезжаем в пустующий дом, Китти, — сказал дядя Джордж, бережливо размазывая по хлебу крошечный кусочек ярко-желтого масла. — Надеюсь, ты успеешь собрать свои вещи к десяти часам? Постарайся не опаздывать.

Китти, рот которой был набит кашей, лишь кивнула.

— К сожалению, я не смогу вам помочь, — продолжал Джордж. — Мистер Персел, мистер Тейт и я встречаемся сегодня утром у преподобного Уильямса. Но мистер Персел заверил меня, что здесь предостаточно аборигенов, которые смогут вам помочь.

Китти и Ребекка сидели, вжавшись друг в друга, на узкой деревянной лавке в шлюпке и старались не смотреть на красное потное лицо Уина, везущего их к «Катипо». Утреннее солнце заслоняло огромные пушистые облака, напоминающие по цвету расплавленное олово. Здесь, в гавани, ветер был настолько порывистым, что Китти приходилось крепко держать рукой шляпку. Справа от Ребекки сидел местный печатник Уильям Колензо в глубоко надвинутой на лоб шляпе, чтобы защитить глаза от соленых брызг.

Китти вовсе не хотелось посещать шхуну Райана Фаррела, но Сара, решившая, что ей нужен приличный ковер для гостиной, попросила Китти поехать, потому что ей самой претила возможность вновь ощутить отсутствие твердой земли под ногами. Ами вызвалась сопровождать Китти, чтобы поприветствовать команду корабля, но Сара ей этого не позволила, поручив стирать пропахшее плесенью постельное белье, несколько месяцев пролежавшее в дорожных сундуках.

Когда шлюпка приблизилась к «Катипо», Китти смогла в полной мере оценить красоту судна. Оно ласкало взор даже теперь, когда его паруса были свернуты. Дома, в Англии, Китти довольно часто беседовала с капитаном Монком — не слишком пристойное занятие для леди — и теперь без труда распознала в «Катипо» трехмачтовую шхуну. Она, все еще не освободившаяся от груза, тяжело покачивалась на воде. Ее гладкий деревянный корпус был выкрашен в черный цвет, а прямо под фальшбортом шла кроваво-красная полоса, отчего утлегарь

[5]

, казалось, парил над волнами. Прямо под бушпритом

[6]

ненавязчиво расположилась вырезанная из дерева фигура, а точнее, голова и торс женщины с выкрашенными в ярко-желтый цвет волосами и почти полностью обнаженной грудью.

Теперь Китти разглядела и самого капитана Фаррела, стоящего посреди палубы и наблюдающего за Уином, подводящим шлюпку поближе к борту.

Уин подбросил трос, чтобы закрепить шлюпку у борта, а затем начал карабкаться вверх по веревочной лестнице, сброшенной одним из матросов. Забравшись на палубу, он ждал, пока поднимется Ребекка, которая действовала гораздо более осторожно, чем супруг. Китти была немало удивлена и даже слегка ошеломлена, когда Ребекка ступила в шлюпку. В Англии женщины в подобном положении редко выходили за порог дома, не говоря уж о том, чтобы путешествовать вплавь.

Китти показалось, что она тонет: на ее грудь навалилась такая тяжесть, что она не могла вздохнуть. Но, заставив себя открыть глаза, она поняла, что уже умерла и ниспослана за свои грехи в ад. Прямо перед ней маячило лицо дьявола — черное как смоль, с узкими желтыми глазами и острыми, словно иглы, клыками, обнаженными в зловещем оскале самого Гадеса.

— О, изыди! — воскликнула девушка и столкнула кошку на пол. Падая, Боадицея попыталась оцарапать Китти, но промахнулась.

Девушка осторожно села на кровати, ощущая тупую ноющую боль во всем теле. Откинув одеяло, она свесила ноги с кровати, размещенной в нише. Ее ботинки стояли рядом с кроватью. Странно, ведь Китти совершенно не помнила, как сняла их. Как только они оказались на борту шхуны, капитан Фаррел отправил их с Ваи в свою каюту и велел оставаться там до наступления темноты. Должно быть, она заснула и проспала всю ночь.

Что теперь делать? Не может же она вот так вот взять и сбежать в Сидней. Другое дело Ваи, которой не приходилось ждать милости от отца. Однако Китти прекрасно понимала, что скорее всего Тупеху считает ее виновной в том, что случилось с его дочерью, и теперь потребует соответствующей компенсации. И компенсацией этой, учитывая его позор, потерю власти и авторитета, станет ее собственная жизнь. Господи, как же это несправедливо. Ведь в случившемся виноват дядя Джордж, так почему же гнев Тупеху обрушился не на его голову? Но потом Китти подумала, что дядя все еще в доме мистера Басби и что Тупеху наверняка уже отыскал его. Китти прислушалась к себе, пытаясь ощутить хоть каплю беспокойства за судьбу дяди, но ничего не почувствовала. Она даже не испытывала жалости к тетке.

И все же ей придется вернуться назад. Мысль о том, что она, незамужняя девятнадцатилетняя девушка, в одиночку отправилась в Сидней, без денег, без каких бы то ни было навыков, не имея ни семьи, ни друзей, повергала ее в ужас. У нее не было даже рекомендательных писем. О Ваи позаботится Хануи, но Китти не могла рассчитывать на то, что он возьмет на себя заботу и о ней. Она могла бы вернуться в Норфолк, но вот только где взять денег, чтобы заплатить за билет? Да и изменит ли что-нибудь ее возвращение домой? Она по-прежнему останется для матери позором, и Китти даже думать не хотела о том, что будет, когда слухи о происшествии в Пайхии достигнут Англии.

Упершись руками в бока, Китти запрокинула голову и теперь наблюдала за Шарки, карабкающимся по грот-мачте. Часть такелажа каким-то непостижимым образом застряла в желобе, по которому скользили паруса.

— Ну что там? — крикнула Китти, когда Шарки оказался наверху.

— Птица запуталась в тросах, дьявол бы ее побрал! — крикнул мужчина в ответ, а потом наклонился как можно дальше, стараясь подцепить палкой окровавленную массу, застрявшую в механизме.

Его попытка увенчалась успехом, и мгновение спустя мертвая птица шмякнулась на палубу. Китти поспешно отскочила в сторону, но споткнулась и упала. Удар был так силен, что Китти показалось, будто бы она лишилась способности дышать. К несчастью, конец ее косы попал в блок у подножия грот-мачты, приводящий в движение паруса. Трос, освобожденный Шарки, быстро побежал вверх, увлекая за собой косу Китти.

Девушка вскрикнула, почувствовав сильный рывок, поднявший ее над палубой на целый фут, и схватилась за затылок, который, казалось, обожгло огнем. Потом перед ее глазами что-то мелькнуло, боль уменьшилась, и Китти упала вниз, больно ударившись головой о палубу.

Сидней, февраль 1840 года

— Негодяй, — произнес Райан, разглядывая в бинокль переливающиеся на солнце воды бухты Сиднея и прилегающий к ней квартал Рокс с его причалами и складами.

— О ком ты? — спросил стоящий рядом Ястреб.

— Да об этом ублюдке Кингхейзеле. Посмотри. — Райан передал другу подзорную трубу.

Ястреб прижал подзорную трубу к глазу. В ярком круге, обрамленном черной линией, виднелась увеличенная в несколько раз фигура человека, решительно направляющегося на лодке в сторону шхуны. Его шляпа была низко надвинута на лоб, а лицо побагровело от напряжения. Сделав три или четыре взмаха веслами, он оборачивался назад, словно хотел удостовериться, не пропала ли «Катипо», пока он греб.

Прождав Райана в холле гостиницы довольно долго, Китти и Ваи направились вниз по улице к трактиру «Синица в руке». Просунув голову в дверь, Китти подождала, пока ее глаза привыкнут к царившему в помещении дымному полумраку. Холла не было — дверь вела прямиком в залу. Вдоль стен стояло четыре стола с лавками, за одним из которых сидела команда «Катипо», явно перебравшая спиртного. Все, за исключением Ястреба, сидели с красными лицами и остекленевшими глазами. Остальные столы тоже не пустовали. За ними сидели мужчины и женщины. Китти изумленно разглядывала посетителей. Женщины явно не принадлежали к высшему сословию, но и на проституток тоже не походили. Очевидно, в этом городе женщины считали вполне приемлемым выпивать в трактире наравне с мужчинами. Китти отошла в сторону, когда мимо нее прошла женщина с пустым стеклянным графином в руке.

— Заходи или проваливай! — сказала женщина. — Нечего здесь пыль собирать! Ищешь своего мужика?

— Нет, друга, — ответила Китти, указывая на компанию, сидящую за столом.

Женщина фыркнула.

— Удачи тебе, — сказала она и зашла внутрь. Зайдя за стойку, женщина со стуком поставила графин, и бармен принялся наполнять его темной жидкостью из одного из стоявших за его спиной бочонков.

Май 1840 года

На улице похолодало, и Китти купила себе и Ваи плащи с капюшонами, что миссис Дойл назвала пустой тратой денег. По ее мнению, можно было бы носить две шали сразу, как это делают остальные. Одновременно с похолоданием зарядили дожди, и Китти пришлось еще больше укоротить подолы, чтобы не испачкать их в грязных потоках, заполнявших улицы и переулки после очередного ливня.

Однако холод был еще не слишком сильным, и Ваи, по обыкновению, валялась на диване в одной сорочке, прикрыв ноги одеялом. Она была очень расстроена тем, что единственная из всех обитателей не приносит в дом денег. Две недели назад ее поясницу пронзила острая боль, и Китти пришлось позвать акушерку, рекомендованную миссис Дойл. Осмотрев Ваи, миссис Бирн, акушерка, сказала, что ребенок, возможно, лежит неправильно и поэтому давит на спину. Настойка опия поможет облегчить боль, а ребенок со временем перевернется. Пока же она запретила Ваи чрезмерные нагрузки, порекомендовав лишь понемногу гулять, когда погода наладится. После этого Хануи топнул своей огромной ногой, строго-настрого запретив племяннице работать и напомнив ей о том, что она носит под сердцем царственного ребенка, и не важно, что его отцом является безумный белый мужчина.

Поэтому Ваи угрюмо сидела на диване и штопала белье, которое брала в стирку миссис Дойл. Ваи получала по шиллингу за узел и тем самым вносила свою скромную лепту в бюджет. Если работы не было, она читала, прибиралась в доме и готовила ужин для Китти и Хануи. Китти предложила ей попробовать связать или сшить кое-какие вещи для малыша, но Ваи лишь отрицательно качала головой. Отсутствие интереса к будущему ребенку очень волновало Китти, хотя причина такого отношения была очевидна.

Вскоре выяснилось, что в доме есть еще одна особа, ожидающая прибавления. Боди, которая была раньше невероятно худой, теперь заметно округлилась и стала похожей на шар. Ваи предположила, что кошка беременна уже несколько недель, и говорила, что почувствовала, как что-то шевелится у кошки в животе. В один из своих нечастых визитов Райан подтвердил, что Боди ходила на берег вместе с Пьером, когда шхуна стояла в Корорареке незадолго до собрания в Вайтанги. Должно быть, Боди забеременела именно тогда: город изобиловал как дикими, так и домашними котами.