Через открытое окно хижины Чад видел мягкие перекаты прибоя и широкую полосу песка, сверкающего на солнце. Справа, вдалеке, виднелись горы и светлый изгиб дороги, по которой придет Ларри. В хижине было нестерпимо душно. Вентилятор обдавал сильной струей воздуха возбужденное лицо Чада. Он снял пиджак и закатал рукава рубашки. Его сильные мускулистые руки с зажженной сигаретой между пальцами покоились на столе. В большом теле Чада чувствовалась мощь. Долгое пребывание на солнце сделало его лицо коричневым. У Чада было полное лицо, с черной лентой усов, с подбородком, немного выступающим вперед и с ямочкой, с волевым ртом и голубыми глазами. Это было красивое лицо.

Чад дотянулся до бутылки с виски, стоявшей около магнитофона, и на четверть наполнил свой стакан. Он сделал глоток, смакуя жидкость перед тем, как проглотить ее, и посмотрел на часы. Оставалось два с половиной часа до прихода Ларри. Если он сейчас же начнет диктовать, то запишет свой рассказ за два часа, и у него еще останется полчаса в запасе. Чад отпил еще немного виски, отодвинул стул и встал, приглаживая свои черные, густые волосы. Он заставил себя посмотреть на диван, который стоял у противоположной стены.

Луч света падал прямо на мертвую женщину, лежавшую на спине. Ее голова и плечи свешивались через спинку дивана и не были видны. Чад был этому рад. Распухшее сине-черное лицо с застывшим взглядом и до ужаса огромный язык, свисающий из широко открытого рта было тем, чего Чад не хотел бы видеть вновь. Он отвел свой взгляд от дивана и подошел к месту, где он оставил гаечный ключ, взятый им из багажника машины. Он взял ключ, вернулся к столу и положил ключ так, чтобы до него можно было легко дотянуться. Потом он сел и снова закурил. Некоторое время Чад смотрел в задумчивости на магнитофон. Мысли его вновь и вновь возвращались к женщине, лежавшей на диване. Он снова видел вспышку ужаса, промелькнувшую в ее глазах, когда его сильные руки сжали ей горло.

— Ну, хорошо, начнем! — произнес он вслух сердито. — Выбрось ее из головы! Она мертва. Ты должен теперь подумать о себе. Ведь ты же в ужасном положении. Возьми себя в руки и приступай к делу.

Чад выпрямился и включил магнитофон. Кассеты пришли в движение. Чад наклонился над микрофоном, немного подумал и начал говорить. Он говорил медленно, и так же медленно лента перематывалась с одной кассеты на другую.

В мае прошлого года я сидел на своем рабочем месте в главной конторе «Пасифик Бэнкинг Корпорейшн», занимаясь своими обязанностями. Я был простым банковским клерком, причем эта работа явно мне не подходила. Сидеть целый день на одном месте и смотреть на чужие деньги... Это было нестерпимым для меня. В то майское утро передо мной на столе лежали пять писем, пришедших с утренней почтой. Четыре из них были от моих кредиторов, которым я задолжал, в них угрожалось сообщить о моих долгах моему начальству. Пятое письмо было от девицы, извещавшей меня, что она беременна и спрашивающей, что я об этом думаю.

Я не волновался по поводу девицы: с ними я всегда хорошо ладил. А вот кредиторы представляли для меня проблему. Я так часто с ними объяснялся, что знал наверняка: никакие мои заверения больше не помогут. Мне необходимо было где-то достать денег, иначе меня выбросят из банка.

Мне не оставалось ничего другого, как пойти к ростовщику. Как-то раз я уже попадал в их лапы, но деньги мне были просто необходимы. Я уже собрался взять в руки телефонную книгу, чтобы найти адрес Доунстейна, но в эту минуту на моем столе зазвонил телефон.

— Винтерз, — сказал я уверенно. Несмотря на то, что я занимал в банке маленькую должность, я всегда старался держаться уверенно.

— Мистер Винтерз, зайдите, пожалуйста, к мистеру Стенвуду.

На своем календаре я прочел что Вестал Шелли хочет меня увидеть сегодня у себя в 11 часов. За истекшую неделю я мало что сделал, и еще не был готов к деловому разговору с ней. Я кое-как разобрался с полками, но был далек от того, чтобы вникать в какие-то детали. Литбит мне мало в этом помог. Он ознакомил меня только с наиболее важными делами мисс Шелли.

Некоторое время тому назад Вестал предъявила требование, с которым Литбит никак не мог справиться, поэтому-то она и настояла на том, чтобы Стенвуд убрал его с этого поста. Во-первых, она пожелала, чтобы норковую шубку, стоившую 20 тысяч долларов, которую она недавно купила, приняли налоговые власти в качестве возмещения задолженности. Как правильно отмечал Литбит, это требование было чистейшим безумием. Налоговые власти просто могли бы счесть Литбита сумасшедшим, приди он к ним с таким предложением. Во-вторых, мисс Шелли требовала повышения квартирной платы в сдаваемых ею домах, которые протянулись на две мили в восточной части города.

Литбит напомнил ей, что она уже поднимала плату в этом году и сейчас этого не стоило делать. Его полностью поддержала фирма «Харрисон и Форд», которая занималась сбором платы за квартиры. Фирма подчеркивала, что плата и так очень велика и не соответствует сдаваемым квартирам, и что, мол, сборщики не могут больше выжать денег из жильцов.

Ее третье требование заключалось в том, чтобы банк продал многоквартирный дом, расположенный на Западной авеню, который ее отец купил еще в 1914 году. Это было довольно разумное требование, так как дом приносил мало дохода. Однако в нем в настоящее время проживало пять семей, поселившихся в доме еще тогда, когда старик Шелли купил его. Банк полагал, что с этими семьями следует считаться. Но Вестал получила заманчивое предложение от Вургаза, который предлагал превратить этот дом в шикарное публичное заведение.

Таким образом, кроме всех прочих вопросов, Шелли могла коснуться и этих трех, я же должен был как-то выкручиваться, если хотел и дальше работать в банке.

Мистер Вургаз сидел за старым столом с потухшей сигарой в зубах. Его широкая шляпа с опущенными полями покоилась на затылке. Это был невысокий, худой человек, с крючковатым носом и лицом, как у жабы.

Рыжая, с полной грудью секретарша оторвалась от своей машинки и заполнила собой пространство между мной и хозяином.

— Что вам угодно? — спросила она таким голосом, который производил такое же впечатление, будто дюжина консервных банок была сброшена с лестницы.

— Мне нужен он. — Я показал на Вургаза. — Смени пластинку, дорогая. Это прелестно, но не здесь и не сейчас.

Я обошел пышную секретаршу и представился.