Оторвановские новости

Чекменёв Владимир Павлович

Первая повесть из сборника повестей В. Чекменева под общим названием "Оторвановские новости".

В книге с юмором рассказывается о жизни сельских жителей глубинки России в 70-е годы 20-го века, их ошибках и достижениях, чаяниях и надеждах.

Оторвановские новости

У каждой деревни есть история ее названия, которая передается из поколения в поколение. Имеется она и у деревни Оторвановки, расположенной на возвышенности, в садах, в березах, в тополях.

Давным-давно жил в этих краях помещик Силантий Мякишев — здоровенный, кудрявый, развеселый рубаха-парень. Он все на жизнь обижался. Дескать, несправедливость на белом свете большая: какой-то там поганый крокодил триста лет живет, а человек — всего-навсего сто, и то не каждому выпадает такое счастье. Большинство до восьмидесяти кое-как дохрыкают — и ступни в стороны. А то и того не бывает. Он, Силантий Мякишев, не хуже крокодила. Ему тоже хочется лет триста пожить. К черту грусть! К дьяволу тоску-кручину и слезы! Веселое настроение, смех — вот удлинитель жизни!

И Силантий Мякишев начал окружать себя потешными людьми. Он искал их всюду: в деревнях, о городах, среди бродяг и нищих. Кем бы ни был человек, только бы веселый! Силантий привозил веселых людей в свое имение, строил для них отдельные домики, хорошо кормил, одевал. Со временем таких людей набралось много, образовалась целая деревушка весельчаков. И Мякишев назвал ее Оторвановкой. Ни один угрюмый не укоренялся в ней. Силантий гнал таких в три шеи. Оставались все, как говорится, оторви и брось, кто на что горазд… Возьмутся анекдоты рассказывать — живот смехом надорвешь. Начнут частушки петь — обхохочешься. Ругаться друг с другом свяжутся — и то смешно. Настоящий комедийный театр, только не было сцены, чудили прямо на улице.

За хорошим настроением Мякишев приезжал в Оторвановку по утрам. Смеялся он до изнеможения, падал в тарантас и, хохоча, дрыгал ногами, колотил кучера, чтобы тот побыстрей увозил его, пока он не лопнул со смеху. А кучер сам еле вожжи в руках держал…

Получив веселую зарядку, Силантий несколько дней ходил улыбающийся, жизнерадостный, шутил, смеялся. А как только начинал чувствовать, что настроение его ухудшается, опять спешил в Оторвановку.

Глава первая

В детстве Никита Моторин стрелял из самодельного поджигного нагана, разорвалась трубка и выбила Никите правый глаз. С тех пор он стал носить черную повязку. Собирался вставить себе стеклянный глаз, но все откладывал. А когда женился, махнул рукой: нечего красоту наводить, и такой хорош. Прошло много лет, так и ходит Никита с черной повязкой.

Недавно приехал в колхоз ревизор Бабунин, и по деревне Оторвановке пронеслась весть, что у этого ревизора раньше была черная повязка на глазу, как у Никиты Христофорыча, а теперь он, ревизор, вставил себе стеклянный глаз и похорошел до неузнаваемости, бабы с ума стали сходить по Бабунину.

Моторин все около приезжего крутился, всматривался в его лицо. Ловко сделали операцию! Сроду не отличишь, какой глаз настоящий, а какой поддельный. Может, и Никите вставить? Подумал Моторин и сказал вечером жене Анисье и дочери Ларисе:

— Поеду в город красоту наводить. Хватит мне с черной повязкой возиться.

— Чего вдруг? — недоуменно поглядела на него Анисья.

Глава вторая

После возвращения Никиты из больницы оторвановские бабы, хихикая, начали поговаривать, что он вставил себе стеклянный глаз неспроста. С детства с черной повязкой ходил, а то вдруг красоту навел. Знамо дело, влюбился Никита на старости лет в молодую, вот и нахорошился. Кой-кто поговаривал, что Моторин встречается в городе с той самой женщиной, которой он подарил деньги, и что скоро с Анисьей у него дело дойдет до развода.

Такие разговоры доходили до Никиты. Он махал рукой. Пусть народ забавляется. Вечерами стал ходить в клуб. Сегодня опять собирался туда. Снял старую одежду, умылся, причесался и шутливо спросил Анисью:

— Под ручку пойдем или как?

— Не позорилась я с тобой, — отмахнулась она. — Надо будет, без тебя дорогу найду.

— Не позоорилась! — возмутился Моторин. — Да если хошь знать, любая молодая баба почтет за честь пройтись со мной под ручку. А ты — «не позорилась». Смотри, проспишь своего Никиту. Народ не зря болтает про мою красоту. Помолодел я после операции, похорошел.

Глава третья

Моторин сидел на чурбачке, чинил сбрую и мысленно ругал себя за драку в правлении колхоза. Сроду не дебоширил никогда, а тут вспыхнул, разгорелся. Хорошо, что всего пятнадцать суток дали. Легким испугом отделался. Могло быть и хуже. Из кладовщиков кшикнули. Подшивалов отстранил его от этой должности вскоре после отсидки в милиции. Так прямо и заявил: «Не могу, Никита Христофорыч, оставить тебя кладовщиком, хотя и не расхититель ты. Иди в сбруйщики, самая работа для хулигана…»

Обидно, но пошел Никита в сбруйщики. Свободного времени хоть отбавляй. Утром сбрую выдашь, вечером примешь. А с утра до вечера куда время девать? Не может Никита без дела слоняться. Сказал об этом Подшивалову. А тот улыбается: «Ничего, Моторин, это тебе своего рода общественное наказание. Будешь знать, как хулиганить…»

Дверной проем сбруйной кто-то заслонил. Никита поднял голову и увидел молоковоза Батюню, который в растерянности оглядывался по сторонам и молчал.

— Тебе чего? — нахмурился Моторин.

— Да это… — засуетился вошедший. — Уздечка вот… оборвалась, стерва. Это само… другую бы.