Комната музыканта.

Миллер встает со стула и отставляет в сторону свою виолончель. Госпожа Миллер сидит у стола в утреннем костюме и пьет кофе.

Миллер

(быстро шагая взад и вперед)

. Говорю тебе раз и навсегда! Дело завязывается не на шутку. Про дочь мою с бароном пойдет дурная слава. Нашему дому позор! Президент пронюхает, и… Одним словом, я выставлю этого барчука.

Жена. Ты не заманивал его к себе в дом, не навязывал ему своей дочери.

Миллер. Не заманивал к себе в дом? Не навязывал ему девчонку? Станут об этом справляться! Разве я не хозяин у себя в доме? Мне следовало получше беречь свою дочь. Мне следовало хорошенько отделать майора или тотчас же донести обо всем его превосходительству, господину папеньке. Молодому барону все как с гуся вода – дело известное! И все беды обрушатся на голову скрипача.

Жена

(допивает чашку)

. Вздор! Пустяки! Что тебе сделают? Кто тебя может в чем обвинить? Ты делаешь свое дело и подбираешь учеников, где можешь.

Те же и секретарь Вурм.

Жена. А, с добрым утром, господин секретарь! Наконец-то вы опять доставляете нам удовольствие…

Вурм. Полноте, полноте, кумушка! При милостях высокого дворянства что уж за удовольствие от нас, мещан?

Жена. Уж чего-то вы не скажете! Господин майор фон Вальтер точно утешают нас время от времени своей высокой милостью, но из-за этого мы никем не пренебрегаем.

Миллер

(с досадой)

. Дай кресло, жена! Кладите вашу шляпу, господин секретарь.

Те же. Входит Луиза Миллер с книгой в руке.

Луиза (кладет книгу, подходит к отцу и обнимает его). Здравствуйте, батюшка!

Миллер (ласково). Молодец, Луиза! Очень приятно видеть, что ты так усердно помнишь Господа твоего. Будь всегда такой – и его десница сохранит тебя.

Луиза. Ах, я великая грешница, батюшка!.. Был он, матушка?

Жена. Кто, дитятко?

Луиза. Фердинанд фон Вальтер быстро подходит к ней. Она бледнеет и в изнеможении опускается на стул. Он останавливается перед нею. Какое-то время они смотрят друг на друга. Молчание.

Фердинанд. Ты бледна, Луиза?

Луиза (встает и обвивает его руками). Ничего, ничего… Ведь ты со мной. Все прошло!

Фердинанд (берет ее руку и подносит к губам). И Луиза моя все меня любит? У меня то же сердце, что вчера, а у тебя? Я прибежал только взглянуть – весела ли ты, и потом идти и быть счастливымым. А ты не весела…

Луиза. Весела, весела, милый!

Зал во дворце леди Мильфорд. Направо – софа, налево – фортепиано.

Леди в простом, но изящном утреннем костюме с распущенными, еще не завитыми волосами, сидит за фортепиано и фантазирует. Софи, камеристка, подходит к ней от окна.

Софи. Офицеры расходятся! Парад кончился… Но Вальтера еще не видать!

Леди (в сильном беспокойстве, встает и проходит по комнате). Я не знаю, что со мною сегодня, Софи. Никогда еще со мною этого не было. Так ты его совсем не видала? Впрочем, ему нечего торопиться… Это давит мне грудь, как преступление… Поди, Софи, – вели оседлать мне самую бешеную лошадь, какая только есть на конюшне. Мне надо на простор – увидеть людей, ясное небо. Может быть, будет легче на сердце.

Софи. Если вы чувствуете себя не совсем хорошо, миледи, назначьте прием сегодня у вас. Пусть герцог обедает здесь или сядет за карты перед вашей софой! Будь у меня в распоряжении герцог и весь его двор – да я бы и не подумала никогда скучать!

Леди

(бросаясь на софу). Прошу, пощади меня! Я готова платить тебе по брильянту за каждый час, только бы они не мозолили мне глаза! Не меблировать же мне комнаты этим народом?.. Все это дрянные, жалкие люди: их берет ужас, когда у меня срывается с языка теплое, сердечное слово; они раскрывают рты и поднимают

носы, словно привидение увидали… Это рабы-марионетки на проволоке, которой мне легче управлять, чем шить или вязать. Что мне за дело до этих людей? У них и душа-то заведена на один лад, как часы. Мне не может быть удовольствия спрашивать их о чем-нибудь: ведь я заранее знаю, что мне они ответят. Могу ли я обмениваться с ними словами, когда у них не хватает смелости быть иного мнения, чем я? Прочь их! Досадно и на лошадь, если она никогда не закусывает удила. (Подходит к окну.)

Входит старый камердинер герцога со шкатулкой в руках.

Камердинер. Его высочество герцог приказал кланяться миледи и прислал ей на свадьбу эти брильянты. Они только что получены из Венеции.

Леди (открывает шкатулку и отступает в испуге). Слушай, что заплатил твой герцог за эти камни?

Камердинер (мрачно). Они не стоят ему ни гроша.

Леди. Как! Ты с ума сошел? Ничего! Но ты (отступает от него шаг назад) – ты смотришь на меня так, будто хочешь пронзить меня насквозь своим взглядом. И эти дорогие камни, которым нет цены, ничего не стоят ему?

Фердинанд фон Вальтер. Те же.

Фердинанд (с легким поклоном). Не беспокою ли я вас, миледи?

Леди (в заметном смущении). Нимало, господин майор. Я очень рада…

Фердинанд. Я явился по приказанию моего отца.

Леди. Очень благодарна ему.

Комната музыканта. Входят Миллер, госпожа Миллер и Луиза.

Миллер (поспешно входя в комнату). Я наперед сказал.

Луиза (кидается к нему в испуге). Что такое, батюшка? Что такое?

Миллер (бегая взад и впе

ред, как помешанный). Мой парадный кафтан сюда – живо! Я должен предупредить его… и белую манишку! Мне это тотчас же пришло в голов

у.

Луиза. Ради Бога! что такое?

Зал у президента.

Входят президент и секретарь Вурм.

Президент. Проклятая штука!

Вурм. Я этого опасался, ваше превосходительство. Насилие всегда раздражает мечтателей, но никогда не обращает их.

Президент. Я возлагал все свои надежды на этот арест. Я так рассуждал: если девушку опозорить – он, как офицер, отступится.

Вурм. Прекрасно! Но без позора дело бы и не обошлось.

Президент и гофмаршал.

Гофмаршал (торопливо). А я к вам en pass ant

[5]

, милейший. Ну что вы? как поживаете? Сегодня вечером идет большая опера «Дидона», удивительнейший фейерверк – весь город будет пылать. Надеюсь, вы посмотрите? А?

Президент. У меня теперь в доме такой фейерверк, что того и гляди, и меня, и все мое величие взорвет на воздух! Вы как раз кстати приехали, любезный маршал, – посоветовать мне и деятельно помочь в деле, которое нас обоих или далеко подвинет, или совсем убьет. Садитесь!

Гофмаршал. Вы меня пугаете, голубчик!

Президент. Я вам говорю: или подвинет, или совсем убьет. Вы знаете мой проект насчет майора и леди. Вы понимаете, как было необходимо упрочить и ваше, и мое счастье. Все может рухнуть, Кальб. Фердинанд мой не соглашается.

Президент. Вурм.

Вурм. Скрипача и его жену преспокойно и без всякого шуму отправили под арест. Не угодно ли вашему превосходительству прочесть теперь письмо?

Президент (прочитав). Превосходно, Вурм! превосходно! И маршал клюнул! Яд, подобный этому, способен превратить любое здоровье в гнойную проказу. Теперь надо сейчас отправиться с предложениями к отцу, а потом хорошенько заняться дочерью.

Расходятся в разные стороны.

Комната в квартире Миллера. Луиза. Фердинанд.

Луиза. Умоляю тебя, перестань! Я уже не жду больше счастливых дней. Все надежды мои рухнули.

Фердинанд. Зато мои надежды возросли! Отец мой раздражен: он направит на вас все орудия. Он принудит меня сделаться бесчеловечным сыном. Я уже не опираюсь на мой сыновний долг. Бешенство и отчаяние вынудят у меня черную тайну совершенного им убийства. Сын выдаст отца в руки палача… это наибольшая опасность. Но что значат и высшие опасности, когда любовь моя решается на дерзкий шаг? Послушай, Луиза! мысль великая и дерзкая, как моя страсть, теснится ко мне в душу. Ты, Луиза, и я, и любовь! не все ли небо заключено в этом кругу? Или тебе нужно еще что-нибудь?

Луиза. Довольно! Замолчи! Мне страшно то, что ты хочешь сказать!

Фердинанд. Ведь мы ничего не требуем больше от мира; так зачем же нам из милости просить у него одобрения? К чему рисковать там, где нечего выиграть и можно все потерять? Разве не так же страстно будут гореть эти глаза, где бы они ни отражались, – в Рейне, в Эльбе или в Балтийском море? Отечество мое там, где меня любит Луиза! Следы ног твоих в дикой песчаной пустыне для меня дороже старого собора на моей родине! Станем ли мы жалеть о пышности городов? Где бы мы ни были, Луиза, солнце так же будет восходить и так же закатываться. А перед этим зрелищем бледнеют и самые высшие усилия искусства! У нас не будет храма, где бы мы могли молиться Богу; но ночь окружит нас вдохновляющим мраком; сменяющийся месяц будет указывать нам дни воздержания, вместе с нами будет молиться благоговейное сонмище звезд! Можем ли мы истощиться в беседах любви? Улыбки моей Луизы довольно для столетий, и я не успею исследовать эту слезу, как уже и кончен сон жизни!

Зал у президента.

Фердинанд фон Вальтер быстро входит с открытым письмом в руках. В другую дверь входит камердинер.

Фердинанд. Не был ли здесь маршал?

Камердинер. Господин президент просит вас к себе, господин майор.

Фердинанд. Черт возьми! Я спрашиваю, не был ли здесь маршал?

Камердинер. Господин маршал наверху за карточным столом.

Фердинанд (один, пробегает письмо и то останавливается в оцепенении, то в бешенстве бегает по комнате). Это невозможно! невозможно! В такой небесной оболочке не может таиться такое дьявольское сердце… А между тем… между тем, если бы все ангелы сошли с неба и ручались за ее невинность, если бы небо и земля, если бы Бог и мироздание соединились и ручались за ее невинность – ведь это ее рука… Неслыханный, чудовищный обман, какого еще не видывало человечество! Так вот отчего она так упорно не соглашалась на бегство! Вот отчего… Боже! теперь я прозрел; все становится мне теперь ясно! Вот отчего с таким упорством отказалась она от своих притязаний на мою любовь, и я готов был поверить этой коварной личине! (Быстрее ходит по комнате, потом опять останавливается в задумчивости.) Так глубоко понять меня! Отвечать на каждое смелое чувство, на каждый легкий трепет, на каждый пламенный порыв; понимать движение моей души по тончайшим, неуловимо-изменчивым звукам; рассчитывать на каждую слезу мою; следовать за мною на самые грозные вершины страсти; встречать меня у каждой страшной крутизны… Боже! Боже! И все это была лишь комедия! Комедия! О, если ложь так устойчива пред испытанием, как же случилось, что ни один дьявол не попал еще обманом в рай? Когда я открыл ей, какой опасности подвергается наша любовь, как убедительно сумела побледнеть притворщица! С каким победоносным достоинством встретила она дерзкие насмешки моего отца, а между тем в эту минуту она сознавала себя виноватою. Не выдержала ли она и самого главного испытания в своей правоте? Лицемерка упала в обморок… Каким языком будешь ты теперь говорить, чувство? И прелестницы падают в обморок. Чем ты оправдаешь себя, невинность? И потаскушки падают в обморок. Она знает, чтó она из меня сделала. Она видела всю мою душу. В моих глазах отражалось все мое сердце, когда я краснел от первого поцелуя. И она ничего не чувствовала? Может быть, чувствовала только торжество своего притворства? А я в пламенном безумстве думал обнять в ней целое небо! Самые бурные желания мои молчали! Душа моя не знала ни одной мысли, кроме мечты о вечности в союзе с нею!.. Боже! – и она ничего не чувствовала? Ничего не чувствовала, кроме того, что план ее удается? ничего не чувствовала, кроме сознания своих прелестей! – смерть и проклятие! – ничего не чувствовала, кроме того, что я обманут?

Фердинанд. Гофмаршал.

Гофмаршал (вбегая в комнату). Вы выразили желание, милейший…

Фердинанд (бормочет про себя). Сломать шею мерзавцу. (Громко.) Маршал, это письмо вы, должно быть, выронили из кармана на параде, и мне

(со злобным смехом)

 – и мне, к счастию, пришлось обнаружить его.

Гофмаршал. Вам?

Фердинанд. Случай забавный! Кончайте свои земные расчеты.

Фердинанд (после долгого молчания, во время которого черты его выражают страшную мысль). Погибла! Да, несчастная! Да, мы оба погибли – и я и ты. Да, клянусь всемогущим Богом! уж если погиб я, погибла и ты. Всевышний судия! не отнимай у меня ее! Эта девушка моя! За нее уступил я тебе всю твою вселенную, отрекся от всего твоего дивного создания. Предоставь эту девушку мне! Всевышний судия! Миллионы душ с воплем зовут тебя. Обрати к ним свое милосердное око – меня же оставь действовать одного! (Ломает в отчаянии руки.) Неужто щедрый, богатый Творец не пожалеет одной души, и притом худшей во всем его творении?.. Эта девушка моя! Я был ей когда-то Богом, теперь буду дьяволом!

(Устремляет неподвижный и страшный взгляд в угол.)

Целую вечность быть сплетенным с нею на колесе пытки – очи погружены в очи – поднявшиеся дыбом волосы – наши глухие стоны слились воедино… И тут-то повторять свои нежности! и тут-то напоминать ей ее клятвы!.. Боже! Боже! Союз ужасный, но вечный!

(Быстро идет к двери и встречается с президентом.)