Капитан Криспин Барбикэн — капитан благодаря тому обстоятельству, что он командовал пиратским кораблем у великого Моргана, — сидел в портовой таверне в Бристоле и размышлял над своим будущим. Он удобно расположился с трубкой во рту в широком кресле и пристально смотрел на огонь, пылавший в камине. Капитан был совершенно равнодушен и к гулу голосов вокруг него, и к полным восхищения взглядам неряшливой служанки, которая сновала взад и вперед между столами.

Был холодный мартовский вечер с порывистым ветром и дождем, стучащим в маленькие, грязные окна. Камин выплевывал клубы дыма, которые поднимались к низкому потолку, медленно растекались по комнате и смешивались с грубыми запахами нюхательного табака, дешевого вина и пряностей, пропитавшими помещение.

Посетителями таверны были большей частью матросы — жилистые, выносливые парни, загоревшие под тропическим солнцем и покрытые многочисленными шрамами. Бристоль был центром работорговли и ведущим торговым портом Англии, связанным с легендарной землей крови и золота — Вест-Индией.

В таверне можно было встретить женщин в безвкусных, кричащих нарядах, подмастерьев и мелких фермеров, которые с раскрытыми ртами прислушивались к фантастическим рассказам бывалых людей. Время от времени посетители бросали взгляды туда, где расположился капитан Барбикэн, но ни один не решался вторгнуться в его уединение. Вдруг с улицы в таверну ввалилась шумная компания пьяных матросов вместе с цепляющимися за них женщинами.

Их возглавлял неприятный парень в грязном бархатном сюртуке, измазанных дегтем штанах и морских сапогах. Несмотря па небольшой рост парня, его массивные плечи свидетельствовали о значительной силе, а громкий голос и развязные манеры ясно говорили о задиристом нраве. С ним под руку вошла женщина, пухлая, черноволосая, с влажными красными губами и смехом, напоминавшим визг попугая. Она дрожала от холода в своем зеленом платье с вызывающе низким вырезом и громко жаловалась на дождь.

После слов старика наступила долгая тишина. Капитан Барбикэн выпрямился и осмотрел обшарпанную комнату. Хотя и не такая грязная, как прихожая и лестница, она соответствовала жалкому виду бедного жилища: стены потрескались и покрылись полосами грязи, разбитые стекла были заткнуты тряпками. Однако мальчик и девушка, стоящие у кушетки, выглядели изящно и благородно (этого не могли скрыть простая, поношенная одежда и грубое белье), а гордая посадка головы больного не гармонировала с окружающей обстановкой. В заключение осмотра капитан снова взглянул в лицо раненого, на которое смерть уже наложила свою печать, и что-то в этих аристократических чертах убедило его, что умирающий говорит правду.

Криспин давно ничему не удивлялся и, небрежно поклонившись, спокойно сказал:

— Вы хотели рассказать мне, милорд, о некоем деле, в котором я мог бы помочь вам.

— Я сделаю это, капитан, — повторил старик, — но я признаю, что у вас нет причин помогать нам. Мы для вас никто, и вы, несомненно, можете отказаться. Но довольно об этом! У меня мало времени, и я хочу рассказать свою историю.

История, которую рассказал маркиз, началась около сорока лет назад, когда между королем и парламентом разразилась война. Крайлы были сторонниками трона и существующих традиции, но Ричард, их наследник, поддерживал противников короля. Отец выгнал сына из дома и запретил ему исповедовать протестантство. В ответ на это вместе с женой и маленьким сыном Ричард уехал в Лондон. Став офицером армии парламента, он неожиданно встретил своего брата Генри, сражавшегося под королевским знаменем.

Лорда Ларчвуда не было в его поместье. Приехав туда на наемной лошади, капитан узнал, что граф все еще был в Лондоне и не собирался в ближайшее время покидать столицу. Когда Криспин показал перстень Ротердэйла, графский управляющий склонился перед ним в почтительном поклоне. Криспин оставил ему письмо, поручив передать его лично графу, как только он приедет, и сообщить, что в Ларчвуд-холл приезжал посланец от маркиза Ротердэйла, которого можно найти в таверне «Голова короля»в Бристоле. (Криспин никому, кроме Ларчвуда, не собирался раскрывать местонахождение маркиза и его сестры.)

Собираясь уезжать, Криспин почувствовал, что сделал все возможное для благополучия и безопасности своих подопечных, и решил переночевать в гостинице в Тоддингтоне. Он не мог больше ничего сделать до возвращения графа, а поведение леди Фрэнсис убедило его, что, чем меньше они будут видеться, тем будет лучше.

В этом он не ошибся. Его откровенность и горячий нрав не понравились девушке, и глубокое презрение к плебею мешало ей исполнить последнюю волю деда. Ничего не зная об обстоятельствах, которые поставили капитана под черное знамя, она была готова осудить его, не выслушав, и, прежде чем они вновь увиделись, ее презрение превратилось в глубокое негодование.

Проснувшись утром в незнакомой комнате, она не сразу поняла, где находится. Вспомнив вдруг о своей потере, она разрыдалась, уткнувшись в подушку, но вскоре, будучи девушкой практичной, вытерла глаза и принялась осматриваться.

Возле нее спала Бэсс, и в холодном сером утреннем свете Фрэнсис заметила, что та была старше, чем показалась вначале.

— На мой арест? — повторил удивленно Криспин. — По какому обвинению?

Бэсс пожала плечами.

— Убийство, — сказала она коротко. — Ты убил человека, когда выручал старого маркиза.

— Но это не было убийством! — воскликнула Фрэнсис. — Эти люди сами наемные убийцы! — Она обернулась к Криспину: — Капитан Барбикэн, они же не смогут обвинить вас?

— Это не входит в их намерения, миледи, — серьезно сказал он. — С помощью этой уловки они хотят устранить меня, чтобы закончить свою кровавую работу. Но они знают, что в случае необходимости я могу позвать на помощь своих друзей, и поэтому избегают решающего сражения.

Лорд Генри Крайл сидел перед гудящим камином в своей спальне и раздраженно смотрел на пляшущее пламя. На нем был богато украшенный парчовый халат, рядом висел парик, шелковый ночной колпак прикрывал редкие седые волосы. Хотя его пальцы лениво крутили стакан, стоящий перед ним на столе, он не обращал никакого внимания на окружающий комфорт. Он вспоминал утомительную поездку из Бристоля в Лондон, мрак и холод зимы, пронизывающий до костей, все трудности путешествия. Но неудобства, которые так изнурили его тело, были ничтожны по сравнению с мрачными мыслями, одолевавшими его. Эти размышления были прерваны скрипом внезапно открывшейся двери. Он оглянулся и увидел своего единственного сына и наследника Гедеона, которого не видел несколько месяцев.

Природа наделила Гедеона красотой лица и одновременно уродством, которого не могла скрыть даже модная одежда. Он был горбат, и эффект бледного, красивого лица, обрамленного черными локонами и возвышающегося над уродливым телом, был неописуем. Хотя Гедеону было уже двадцать семь лет, на вид ему можно было дать от пятнадцати до двадцати, так как его лицо было моложавым, хотя и отталкивающим. В особенности привлекали внимание его глаза, большие, черные и блестящие, живые и беспокойные, прикрытые тяжелыми веками.

Гедеон прошел в комнату и остановился у огня.

— Как вас долго не было! — сказал он, и его голос прозвучал низко и выразительно. — Я уже начал беспокоиться.

— Дорога совершенно разбита, и у меня накопилось много дел.

В просторную гавань Порт-Ройяла мимо приземистого форта медленно вошел желтый галеон. Внимательный наблюдатель мог бы признать в нем «Санто-Розарио» (теперь «Святой Розарий»), испанский трофей, который вышел в море семь месяцев назад под командой Криспина Барбикэна, бывшего лейтенанта Моргана. Этот же наблюдатель мог бы подумать, что корабль слишком долго не возвращался и что его, очевидно, задержали штормы и битвы. Так ли это или нет, но узнать, много ли золота прилипло к карманам команды, можно будет только тогда, когда экипаж высадится на берег.

На высокой корме судна взад и вперед шагал его капитан, высокий, мужественный человек в сиреневом с серебром камзоле, который делал его фигуру более внушительной. Изящные кружева украшали ворот и манжеты, на ногах были сапоги из прекрасной испанской кожи. Широкополая, украшенная плюмажем шляпа слегка набекрень сидела на его черноволосой голове, бросая тень на обеспокоенное лицо. Ведь он не знал, какие новости встретят его в Порт-Ройяле. Остались ли маленький маркиз и его сестра на Ямайке, или их зловещий опекун увез их в Англию? Или — от этой возможности Криспин менялся в лице — Крайл выполнил свое тайное намерение и сделался маркизом Ротердэйлом?

Рана, нанесенная ему леди Фрэнсис, долго не заживала, но постепенно озлобленное негодование, которое он испытывал, уступило место угрызениям совести. Дело не в том, что она жестоко оскорбила его, а в том, что он поклялся защищать ее и нарушил эту клятву, когда оставил ее во власти Гедеона Крайла. Он ведь бросил и Джонатана, который не причинил ему никакого вреда и которому грозила гораздо большая опасность. Он бросил мальчика в беде из-за того, что его сестра холодно посмотрела на него.

Эти черные мысли терзали его вдали от Порт-Ройяла, а когда на горизонте показались горы Ямайки, он окончательно понял, что не может вырвать Фрэнсис Крайл из своего сердца. Она могла ненавидеть его и презирать, но он любил ее и готов был жизнь отдать ради ее спасения.

«Санто-Розарио» бросил якорь. Криспин в нетерпении высадился на берег. Он не стал задерживаться в Порт-Ройяле, а нанял лошадь и отправился на плантацию. Он не знал, что будет там делать, и еще меньше знал, что скажет Фрэнсис, если встретит ее, но в одном он был уверен наверняка: если Гедеон Крайл причинил какой-нибудь вред Фрэнсис, то он — конченый человек. Он отдаст свою жизнь, чтобы отомстить этому монстру, и разыщет его даже на краю света.

На следующую ночь после разговора с виконтом капитан Барбикэн стоял в саду Гедеона Крайла и смотрел на темные окна дома. Он не зря провел время: упирающийся невольник с плантации сообщил ему сведения о расположении комнат, а сейчас в качестве пленника находился на борту «Санто-Розарио». Лорд Маунтэйн остановился в гостинице в Порт-Ройяле, в полной готовности ожидая, что последует за этим полночным визитом.

Криспин осторожно двигался в темноте, пока не подошел к дому, прямо под окна Фрэнсис. Цепляясь за ползучие цветы, он легко поднялся, молчаливо благословляя колониальную архитектуру с ее колоннами и балконами. В несколько минут он забрался на балюстраду и спрыгнул в тень балкона.

Длинные окна были закрыты и занавешены, но он без колебаний тихо постучал в стекло, повторяя стук через определенный интервал. Прислушавшись к движению в комнате и заметив в щель между занавесками слабый свет, он прижался к стене рядом с окном. Полоса света приблизилась к балкону, занавеска отодвинулась, и в открывшейся створке появилась леди Фрэнсис. Свет свечи слабо играл на ее распущенных волосах. Когда она вышла на балкон, Криспин одной рукой зажал ей рот, а другой взял свечу.

— Не бойтесь, миледи, — тихо сказал он. — Это я, Криспин Барбикэн.

Он отвел ее в комнату и, задернув занавески, посмотрел на нее. Девушка глядела на него удивленно расширенными глазами, одной рукой поддерживая у горла халат из зеленого атласа.

При виде этого корабля их охватил ужас, и Хэл воскликнул:

— Корабль Сарна! Какое несчастье! Что же мы будем делать?

— Мы должны быстрее попасть на корабль, — ответил Криспин, — и сделать это так, чтобы нас не заметили.

Они снова побежали вперед и уже достигли лодки, когда из прибрежной таверны вышел человек и уставился на Фрэнсис. Он едва держался на ногах, но снял шляпу и поклонился.

— Тысяча извинений, мадам!

Побег маркиза Ротердэйла и его сестры из охраняемого дома был раскрыт врачом Гедеона. Согласно обычаю, рано утром он пришел в комнату его светлости в день венчания леди Фрэнсис, но, безрезультатно постучав несколько раз, он с некоторым беспокойством отправился к хозяину.

Гедеон все еще был в постели, но, услышав новость, замешкался только для того, чтобы накинуть халат. Открыв дверь комнаты Джонатана, они увидели негра-охранника, крепко спящего в кресле. Но маленького маркиза в комнате не было. Исчерпав все способы разбудить негра, доктор высказал предположение, что его усыпили. Услышав это, Гедеон повернулся и выбежал из комнаты.

Со смешанным чувством любопытства и страха доктор побежал за ним в спальню ее светлости, где им открылась похожая картина. Кровать была пуста и не смята, роскошное свадебное платье висело в высоком резном шкафу, но леди Фрэнсис в комнате не было. Гедеон стоял посередине комнаты и дико озирался по сторонам, когда доктор нарушил молчание.

— Как зовут того человека, который устроил все это? Как он смог помочь им?

— Барбикэн! — в опустевшей комнате это имя прозвучало с язвительной злобой. — На этом злополучном острове он их единственный друг. А что касается способа…

На широком песчаном пляже Пиратского острова лежал «Санто-Розарио», открыв для ремонта один из своих желтых бортов. Все эти три месяца работа продвигалась не слишком быстро, так как люди были ленивы и обидчивы, а Криспин не отваживался применять крутые меры. В любой момент мог вспыхнуть мятеж, и тогда ему пришлось бы бороться почти одному против десяти, так как Барбикэн знал, что из всей команды он может рассчитывать только на Матта Брайарли.

На противоположном конце пляжа, где под деревьями стояли стол и стулья, сидели леди Фрэнсис и лорд Маунтэйн, а маркиз Ротердэйл, тщательно укрывшись от взгляда сестры за мысом, карабкался на утес, чтобы добраться до гнезд морских птиц. Изо всех пассажиров «Санто-Розарио» только Джонатан получал удовольствие от их нынешнего положения.

Ее светлость сидела молча, сложив руки на коленях, и смотрела через лагуну, как волны разбивались о риф. Виконт тоже молчал и смотрел на девушку. Она представляла собой прелестную картину: ее нежный профиль выделялся на фоне темной листвы, а бриз шевелил рыже-золотистые волосы. Но в красивых голубых глазах застыла грусть.

Вскоре ее внимание привлекли пираты, которые на противоположном конце пляжа медленно двигали галеон. Криспин был там и работал наравне со всеми. С первого же дня их прибытия на остров он возвращался в лагерь только на ночь. Хотя он почти ничего не рассказывал, а больше молчал, мрачное выражение его смуглого лица говорило, что что-то не так. Сердце Фрэнсис сжималось, когда она замечала эти признаки тревоги на лице капитана. Она стремилась поддержать его, но со времени их появления на острове казалось, что невидимая преграда встала между ними. Он обращался с ней с вежливостью незнакомца, и Фрэнсис начинала спрашивать себя, не была ли его нежная забота о ней в ночь перед побегом только плодом ее воображения.

В этот момент виконт посчитал, что настало время сообщить ее светлости о своих чувствах. Он усердно искал расположения Фрэнсис до ее неожиданного обручения с Гедеоном Крайлом, а когда бегство девушки вновь дало возможность возобновить прежние отношения, он ни за что, ни за какие деньги не отказался бы от возможности жениться на ней.