Любой уважающий себя специалист по ближней зоне знает про «казус Балаева». Знать-то знает, но объяснить не может. Я тоже не могу. Единственное, в чем я твердо убежден, так это в том, что моя фамилия там не по существу. А чья по существу, так я бы и сейчас с удовольствием выяснил.

Было это на программе Синельникова по свободному поведению. Этот Синельников был большой человек, всех знал, все мог. Идея у него была такая: «Каждый может быть космонавтом!» Он считал, что готовить космонавтов по нескольку лет и зубрить каждый полет до автоматизма в земных условиях — это искажение великой идеи. И что все корабли неправильно конструируют. В них человек по рукам и ногам спутан. А полетов уже десятки в год, обучение чересчур усложнено, программы затягиваются. Корабль должен быть прост в управлении, как велосипед, а космонавт должен, как велосипедист, руководствоваться минимальными рефлексами. Для определения этих рефлексов ему нужны были неподготовленные люди. Их сажали на корабль, отгоняли на пять-шесть гигаметров от Земли на полуторамесячный эллипс и создавали, как Синельников говорил, неустойчивые ситуации с правом приема самостоятельных решений в естественных условиях. Хороши естественные! Аукнешься, а откликнется тебе с Земли чуть ли не через минуту.

Короче, Синельников эту идею пробил. Иные на него как на сумасшедшего смотрели. И вправду, чепухи там много было, но дело он сделал хорошее. Разве нынешний корабль с прежними сравнишь?

А метод у него был такой: он требовал себе медкарты и персоналки чуть ли не со всей академии, обрабатывал на машине, отсеивал острые противопоказания, вызывал человека за месяц до старта и предлагал полет. Курс обучения — в основном на карданном тренажере с автопротивовесами, и ступай, за Луну не зацепись!

Вроде чушь несусветная, академики при одном звуке его имени багровели, а полеты шли без сучка, без задоринки. И после десятого полета с кораблей начали разные блоки снимать. За ненадобностью.