3 января 185…

Цѣлую долгую недѣлю я не былъ въ состояніи писать тебѣ, милая Елена. Не нахожу словъ выразить тебѣ все, что я выстрадалъ въ это время. Ужасъ тюремнаго заключенія не въ лишеніи свободы идти куда вздумается, а въ томъ уныніи, которое подавляетъ душу. Глазъ устаетъ видѣть все тѣ же своды, тѣ же столбы, тѣ же корридоры; голова кружится въ этой живой могилѣ, среди этихъ камней становишься камнемъ и самъ. Безъ голоса, почти безъ движенія, безъ мыслей я сидѣлъ истуканомъ въ своей тюрьмѣ. Мнѣ казалось, что у меня отняли мою собственную личность; что не я жилъ, а жила эта тюрьма, которая захватила меня какъ добычу и заключила меня въ кругъ безвыходнаго и механическаго существованія. Нужно много работать надъ собой, увѣряю тебя милая Елена, для того, чтобы снова стать самимъ собой. Я пережилъ дни этой работы, и теперь я снова тотъ же, чѣмъ былъ.

Не жди отъ меня описанія ***. Заключенный въ тюрьмѣ не знаетъ мѣстности гдѣ живетъ. Меня вывезли изъ *** при заходѣ солнца и ночь уже наступила, когда мы прибыли сюда. Я едва могъ разглядѣть на черномъ небѣ еще болѣе черные силуеты каменныхъ башенъ, шпилей и остроконечныхъ крышъ: тюрьма казалось выстроенной изъ мрака. Мы вышли изъ кареты и поднялись пѣшкомъ по узкому проходу, высѣченному ступенями въ скалѣ; онъ оканчивался у тюрьмы для государственныхъ преступниковъ. Я шелъ какъ во снѣ, но не смотря на то, меня поразила величественная красота зданія, вѣнчающаго вершину мрачнаго утеса, и море, волны котораго съ ревомъ разбивались другъ о друга. Этотъ утесъ сплошная масса гранита, которая поднимается надъ песчаной степью.

Берегъ пустынный и печальный тянулся къ океану, который я узналъ издали по дрожавшему блеску его зыби. Но не всегда такъ бываетъ. При высокомъ приливѣ океанъ заливаетъ песчаную пустыню, съ ревомъ поднимается выше и окружаетъ утесъ своими неизмѣримыми клокочущими волнами.

Моя келья, изъ которой видно море, освѣщена узкимъ окномъ, прорубленнымъ въ толщѣ стѣны. Это даже не окно, а какъ говорятъ инженеры, бойница — и эта жалкая щель для меня открываетъ безграничное. Это окно такъ высоко, что я долженъ встать, чтобы видѣть вѣчно бѣгущія волны, и даже приподняться на носки. Когда я сижу — я вижу одно небо. Все равно и у меня есть свой уголъ въ природѣ. Я по цѣлымъ часамъ наблюдаю цѣлый рядъ явленій, которыя до сихъ поръ не останавливали мое вниманіе: смѣняющіеся переливы свѣта и тѣни, громъ, градъ, туманъ — словомъ мрачную и величественную красоту метеоровъ. Пусть другіе любятъ смотрѣть на отраженіе неба въ поверхности воды, въ которую глядятся проносясь облака; для меня эта картина оборочена. Я вижу море въ небѣ.

20 января 185…

Наконецъ я получила твое письмо нашей тайной почтой. Оно успокоила меня. Мнѣ такъ нужно было утѣшеніе. О! сколько я выстрадала болѣе мѣсяца.

Мое здоровье разстроилось. Докторъ, за которымъ я послала послѣ твоего ареста, очень много распрашивалъ меня; ему пришла безумная мысль. Онъ увѣряетъ… но нѣтъ, я увѣрена, что онъ ошибается.

Во чтобы ни стало, я хочу тебя видѣть. Еще нѣтъ и года что мы женаты и уже разлучены, это ужасно! Я не могу болѣе выносить разлуку. Я выѣзжаю сегодня изъ Парижа съ разрѣшеніемъ подписаннымъ министромъ юстиціи. Они должны впустить меня въ твою тюрьму. Люди не имѣютъ права разлучать произволомъ то, что соединила любовь.

Не бойся нашего свиданія. Я ѣду не для того, чтобы просить тебѣ помилованіе. Какъ мнѣ ни мучительна разлука съ тобой, я уважаю твои убѣжденія, хотя не вполнѣ понимаю ихъ. Я могу имѣть слабости жены, но не подлость любовницы. Честь твоя — часть моей любви. Гордый и неподкупный — ты все таки мой, несмотря на то, что стѣны тюрьмы скрываютъ тебя отъ моихъ глазъ, и сталъ бы мнѣ чужимъ, измѣнивъ принципамъ и убѣжденіямъ твоей жизни, даже если бы я могла по прежнему обнять тебя. Сдѣлавшись твоей женой, я связала себя съ лучшею частью тебя — твоей совѣстью. Оставайся ей вѣрнымъ, и я клянусь быть для тебя тѣмъ, чѣмъ ты для нея, вѣрной до смерти.

15 января 185…

Я ничего не сказала тебѣ, а мнѣ нужно было сказать тебѣ такъ много. Вотъ почему я пишу тебѣ.

Было два часа, когда я позвонила вчера у воротъ твоей тюрьмы. Поговоривъ нѣсколько минутъ съ директоромъ, сторожъ со связкой ключей провелъ меня въ комнату, гдѣ я должна была ожидать тебя. Его тяжелые шаги раздавались по каменнымъ плитамъ. Я дала себѣ слово быть твердой — и не смогла, несмотря на всѣ мои усилія. Пустынность стѣнъ, безмолвіе сводовъ, прерываемое щелканьемъ замковъ, которые отпирались и запирались въ дальнихъ корридорахъ, тяжело налегли на душу. Когда ты пришелъ, я не помнила себя. Радость тебя видѣть, печаль видѣть тебя въ тюрьмѣ, все разомъ нахлынуло и потрясло всю меня. Я могла только плакать и кинуться къ тебѣ на шею.

Ты тоже былъ очень блѣденъ. Ты былъ боленъ? Боже мой, я даже забыла тебя спросить о томъ. Я не въ силахъ была ни о чемъ думать, я не видѣла ничего, я не могла сказать ни слова. Я чувствовала, что ты со мной.

Знаешь ли, какія мысли мучили меня въ глубинѣ души. Мнѣ казалось — страшныя стѣны имѣли глаза и уши. Еслибъ я сдѣлала малѣйшее движеніе, взяла бы твою руку, — онѣ увидѣли бы, еслибъ я тебѣ сказала шопотомъ нѣсколько словъ — онѣ услыхали бы и передали…

16 января 185…

Шесть часовъ утра. Въ семь двадцать арестантовъ, и меня въ томъ числѣ, перевезутъ въ тюрьму ***. Приказъ объ этомъ перемѣщеніи полученъ ночью изъ Парижа. И никакихъ средствъ предупредить тебя. Никакой надежды увидѣться еще разъ. Когда ты получишь это письмо, я буду уже на дорогѣ къ острову, куда меня ссылаютъ.

Прощай. Гдѣ бы я ни былъ, я люблю тебя.

16 января 185…

Я была сегодня въ твоей тюрьмѣ. Ты поймешь мой испугъ, когда я узнала, что тебя тамъ не было. Одинъ мигъ — въ головѣ мелькнула безумная мысль, что ты освобожденъ. Секретарь тюрьмы поспѣшилъ разувѣрить меня, сказавъ, что тебя отправили на островъ ***, это его собственныя слова. Я поѣду за тобой черезъ море. Гдѣ бы ты ни былъ, хоть на краю свѣта и я буду, меня не остановятъ ни жгучее солнце, ни пустыня, ни цѣпи горъ. Пиши мнѣ, и ни свидимся снова.

10 августа 185…

Ты спрашиваешь меня гдѣ начинается воспитаніе?

Оно начинается быть можетъ еще прежде появленія ребенка на свѣтъ, потому что у всѣхъ человѣческихъ расъ неизмѣнно замѣчаются способности, получаемыя путемъ наслѣдственности. Сынъ дикаря родится дикаремъ; сынъ варвара — варваромъ; сынъ цивилизованныхъ родителей родится съ задатками цивилизаціи. Очевидно что силы, изъ которыхъ развивается ребенокъ, еще до появленія его на свѣтъ опредѣляютъ въ извѣстной степени размѣръ и родъ его способностей. То, что мы называемъ врожденными идеями, духовными силами, природными дарованіями и пр. по всей вѣроятности, ничто иное, какъ результатъ его соціальнаго быта, т. е. плодъ умственныхъ усилій предшествовавшихъ поколѣній. Ты справедливо называешь насъ выходцами исторіи.

Я вѣрю, что если въ какой нибудь складкѣ нашего мозга оказываются безъ вѣдома нашего слѣды того, что другіе дѣлали или думали до насъ; что матерія съ ея силами передается отъ поколѣнія къ поколѣнію переработанною умомъ другихъ людей; что новорожденный является на свѣтъ уже съ измѣненными, прогрессомъ органами; что все это взятое вмѣстѣ увеличиваетъ число факторовъ развитія, но такъ какъ наша воля безсильна передъ этими общими причинами, то безполезно далѣе останавливаться на нихъ.

Но есть естественныя условія, которыя доступны наукѣ и могутъ быть измѣнены ею. Со временемъ физіологія будетъ въ состояніи опредѣлить вліяніе оказываемое на актъ дѣторожденія возрастомъ, состояніемъ здоровья, гигіеническими условіями жизни мужчины и женщины. Уже были сдѣланы попытки нѣкоторыми знаменитыми учеными въ этомъ направленіи. Такимъ образомъ физіологія должна сдѣлаться отраслью педагогики.

2-го октября 185….

Эмиль прекраснѣйшій ребенокъ въ свѣтѣ! Я знаю, что всѣ матери говорятъ тоже о своихъ дѣтяхъ. Это доказываетъ, что мы смотримъ болѣе сердцемъ нежели глазами. Мы учимся любить и быть матерями; я это замѣчаю каждый день, по возрастающей любви къ моему дорогому Эмилю. Не бойся, однако, чтобы я безразсудно отдалась моему чувству. Слѣдуя твоимъ совѣтамъ и совѣтамъ твоего друга, я имѣю въ виду прямую выгоду моего ребенка, а не удовлетвореніе моихъ склонностей и желаній. По этому поводу докторъ прочелъ мнѣ цѣлую нотацію. «Всѣ существа» сказалъ онъ мнѣ съ своей обычной, хорошо тебѣ знакомой искренностью, «получили отъ природы орудія для своей защиты; средства новорожденнаго состоятъ только въ его слабости и крикѣ; но онъ умѣетъ ими пользоваться! Какъ ни смутны его ощущенія, онъ обладаетъ инстинктомъ справедливости и начинаетъ очень скоро понимать виноваты ли мы передъ нимъ или нѣтъ. Повѣрьте мнѣ, что начиная съ грудныхъ дѣтей, слѣдуетъ наблюдать въ отношеніяхъ къ дѣтямъ самую строгую справедливость. Тамъ гдѣ царитъ прихоть или произволъ — все потеряно. Для достиженія какой-нибудь прихоти, которой постоянно удовлетворяли, ребенокъ начнетъ кричать, и, если желаніе его, по небрежности, или дурному расположенію духа взрослыхъ не будетъ исполнено, онъ прокричитъ цѣлые часы, прокричитъ до смерти. Уступятъ ему — еще хуже. Онъ замѣтилъ въ своихъ родителяхъ недостатокъ выдержки. Дѣтямъ надо сопротивляться только въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ того требуетъ ихъ польза; но тутъ ужъ наша воля должна быть тверда и непоколебима какъ законъ». Какая истина! Но признаюсь, на практикѣ мнѣ случается иногда забывать его уроки, и это вредитъ намъ обоимъ — Эмилю и мнѣ. Я прочла первую главу твоей книги — читая твои письма, мнѣ кажется, что ты пишешь цѣлую книгу о воспитаніи — и подожду продолженія, чтобы высказать тебѣ свое мнѣніе о ней. Вѣрь мнѣ, Эмиль будетъ воспитанъ согласно твоимъ взглядамъ и желаніямъ. Только не забывай, что гораздо легче проводить идеи на бумагѣ, нежели въ жизни.

Деревья начинаютъ обнажаться; однако осень здѣсь обыкновенно бываетъ хороша, не смотря на перепадающіе дожди. Она напоминаетъ собою прощанье съ дорогимъ человѣкомъ — улыбку сквозь слезы. Бываютъ и дни, когда можно подумать что вернулось лѣто. Нашъ добрый негръ посадилъ противъ оконъ моей спальни алоэ, кактусы, магноліи. Онъ хотѣлъ порадовать меня видомъ роскошной растительности климата, о которомъ онъ сохранилъ такое живое воспоминаніе. Увѣряютъ, что нѣкоторыя тропическія растенія, при хорошемъ уходѣ, переносятъ у насъ зиму. Садовникъ г-жи Уарингтонъ говоритъ что въ другихъ странахъ онѣ пропадаютъ не отъ 0 недостатка тепла, а отъ морозовъ; такъ какъ въ Корнвалисѣ никогда не бываетъ ни слишкомъ холодно, ни слишкомъ жарко, то эти растенія могутъ жить здѣсь. Сколько женщинъ также прозябаютъ вдали отъ тѣхъ кто дорогъ имъ и не умираютъ!

1-е января 185…

Поручивъ мнѣ воспитаніе Эмиля, ты какъ будто послалъ меня для открытія какой-то неизвѣстной страны. Я убѣдилась, что существуетъ особенный дѣтскій міръ, потому что всѣ дѣти, которыхъ я знаю, чувствуютъ и выказываютъ свои ощущенія почти одинаковымъ образомъ. Но тѣмъ, кто самъ вышелъ изъ этого міра, чрезвычайно трудно снова возвратиться въ него. Когда мы вспоминаемъ дѣтство оно кажется намъ земнымъ раемъ, откуда мы были изгнаны ставши взрослыми людьми. Но и ребенокъ, знаетъ объ этомъ мірѣ не больше нашего. Если природа и повѣрила ему свою тайну, то онъ хорошо сохраняетъ ее. Какъ угадать, что происходитъ въ молодомъ существѣ, способномъ выражать свою радость или горе только неопредѣленными звуками. У самыхъ маленькихъ, еще не говорящихъ дѣтей, есть свой языкъ, — я все болѣе и болѣе въ томъ убѣждаюсь, но какъ трудно даже матери разобрать его! Иногда мнѣ кажется, что я понимаю желанія Эмиля; я представляю себѣ его радости и печали. Но довольно ли этого, чтобы вполнѣ узнать его? И съ нѣкоторыхъ поръ я нашла въ немъ большую перемѣну вотъ все что я могу сказать о немъ. Два первые мѣсяца онъ жилъ (если это можно назвать жизнью) исключительно въ самомъ себѣ. Теперь онъ довольно ясно различаетъ нѣкоторые внѣшніе предметы, и кромѣ того, улыбается мнѣ.

Сегодня новый годъ. О, какъ онъ печаленъ! Обыкновенно, въ этотъ день желаютъ счастья близкимъ сердцу. Я желаю только одного — твоей свободы.

P. S. Посылаю тебѣ въ подарокъ волосы Эмиля.

3-го апрѣля 185…

Наконецъ я получила извѣстія о тебѣ отъ М. То, что онъ сказалъ мнѣ, немного успокоило меня.

Не думай, что я забыла твои наставленія въ отношеніи Эмиля. Я какъ можно болѣе, стараюсь ставить его въ прямыя сношенія съ окружающими его предметами. При этомъ я замѣтила, что слабость воспріимчивости ребенка къ внѣшнимъ впечатлѣніямъ происходитъ не столько отъ слабости органовъ его, сколько отъ недостатка вниманія. Есть много внѣшнихъ предметовъ, очертанія и звукъ которыхъ онъ могъ бы легко усвоить, еслибы далъ себѣ трудъ посмотрѣть и послушать; но такъ какъ эти предметы не интересуютъ его, то онъ не обращаетъ на нихъ вниманія. У него есть глаза и уши только для того, что ему нравится, но какъ узнать, что ему нравится и что нѣтъ? Признаюсь, я еще учусь этому. Иногда предметы, на которые я всего болѣе разсчитываю для пробужденія въ Эмилѣ пріятнаго ощущенія, не вызываютъ въ немъ никакого желанія взять ихъ въ руки. Краски, представляющіяся мнѣ самыми привлекательными, не производятъ на него никакого впечатлѣнія и проходятъ передъ его глазами какъ тѣни. Мнѣ кажется, что въ этомъ, какъ и во многомъ другомъ, мы матери стремимся навязывать наши вкусы нашимъ дѣтямъ. Жоржія, которая несравненно менѣе моего старается привлечь вниманіе Эмиля на окружающіе его предметы, успѣваетъ часто болѣе чѣмъ я. Она инстинктивно угадываетъ то, что можетъ занять Эмиля и возбудить его любопытство. Она какъ будто знаетъ его желанія. и это понятно. Она имѣла троихъ дѣтей, и всѣхъ троихъ отняло у нея невольничество. Она не знаетъ гдѣ они. Вотъ почему она еще сильнѣе привязалась къ Эмилю. Она не можетъ любить его болѣе моего, но у нея есть одно качество, которому я завидую: она умѣетъ быть съ дѣтьми ребенкомъ. Не на это ли намекалъ ты мнѣ, говоря о способностяхъ черныхъ женщинъ вынянчивать дѣтей.

Повѣришь ли ты, что Эмиль — настоящій огнепоклонникь? Онъ обожаетъ солнце. Надо видѣть съ какимъ удовольствіемъ онъ протягиваетъ свои рученки въ свѣту.

Зима у насъ была очень мягкая; снѣгъ выпадалъ всего два раза и скоро таялъ. На деревьяхъ еще нѣтъ листьевъ; деревня безъ зелени похожа на жилище безъ мебели; но струя жизни понемногу начинаетъ проноситься во всей природѣ. Такъ какъ полдень здѣсь бываетъ великолѣпный, то Эмиль своей тревогой выражаетъ постоянно желаніе быть вынесеннымъ въ ясный день въ садъ. Въ Корнвалисѣ солнце, особенно весною, не жгуче и не опасно; лучи его живительны для стариковъ и дѣтей. Жоржія разстилаетъ на лугу коверъ, и сажаетъ на него Эмиля; тогда онъ играетъ и катается на полной свободѣ. Эмиль привыкъ къ нашему присутствію, оно его защита; и я; чтобы научить его обходиться безъ нея, иногда совѣтую Жоржіи уйти, а сама прячусь, не теряя его ни на минуту изъ вида. Сначала ему бывало страшно оставаться одному и онъ выказывалъ нѣкоторое безпокойство; но онъ скоро оправлялся и смотрѣлъ молодцомъ. Онъ всматривался своими внимательными глазенками во все окружавшее его, онъ шевелилъ рученками чтобы прогнать мухъ, жужжавшихъ надъ его головою. Съ тѣхъ поръ я рѣшилась отъ времени до времени предоставлять его самому себѣ и наблюдать за нимъ такъ, чтобъ онъ этого не видѣлъ; чувствуя себя менѣе защищеннымъ, онъ научится обходиться иногда безъ чужой помощи. Чѣмъ болѣе я объ этомъ думаю, тѣмъ болѣе мои обязанности матери представляются мнѣ совершенно въ иномъ свѣтѣ, нежели другимъ женщинамъ. По мѣрѣ того какъ Эмиль будетъ расти, ради его пользы я откажусь отъ удовольствія выказывать безпрестанно мою заботливость, Мнѣ кажется, что развитію чувствъ и характера у нѣкоторыхъ дѣтей, всего болѣе вредитъ способъ ихъ воспитанія. Матери окружая дѣтей слишкомъ явными и усердными попеченіями отучаютъ ихъ полагаться на собственныя силы, на свою осмотрительность. Этому никогда невыучится богатый ребенокъ, который знаетъ что на нимъ смотрятъ десятки глазъ. Онъ какъ отупѣвшіе восточные государи, называющіе совѣтчиковъ своего двора своими глазами и ушами, привыкаетъ смотрѣть и слушать глазами нянекъ, обязанныхъ служить ему и предупреждать всѣ его нужды. Какъ безпомощно такое, такъ заботливо оберегаемое дитя; когда ему придется очутиться одному лицемъ къ лицу съ малѣйшей опасностью. Малѣйшая бездѣлица смущаетъ его, онъ пугается даже собственной тѣни.

15-го іюня 185…

Я ждалъ случая, чтобы отправить тебѣ это письмо. Все, что ты говоришь объ Эмилѣ, такъ близко и дорого мнѣ. Проводя всю жизнь въ занятіяхъ и въ вѣчной борьбѣ, я и не подозрѣвалъ въ себѣ этой способности; но я рожденъ быть отцемъ-воспитателемъ. Я бы многое отдалъ за то чтобы взглянуть на моего сына, и на тебя. Не разъ я даже готовъ былъ просить тебя переселиться вмѣстѣ съ нимъ на этотъ островъ, не смотря на море и страшное разстояніе, раздѣляющее насъ. Я знаю, что ты не остановилась бы ни передъ какимъ препятствіемъ. Но меня остановила мысль что съ моей стороны было бы непростительнымъ эгоизмомъ заключить въ мрачную темницу дорогія мнѣ существа? По какому праву отниму я у ребенка беззаботность его возраста, его первыя радости? Нѣтъ. Пусть онъ ростетъ свободно и счастливо да рукахъ своей матери.

Ты хорошо дѣлаешь стараясь узнать вкусы Эмиля, родители, при образованіи характера ребенка, вообще руководствуются своими собственными взглядами. Но этого должно избѣгать болѣе всего. Обыкновенно ребенокъ — кукла въ рукахъ взрослыхъ, страдательное существо. Навязываемыя ему чувства и мысли пріучаютъ его быть тѣмъ, чѣмъ хотятъ его видѣть взрослые. Почему у насъ теперь такъ мало людей съ самобытнымъ характеромъ? Почему такъ рѣдко встрѣчаются теперь люди съ опредѣленнымъ призваніемъ, съ твердымъ и непоколебимымъ образомъ дѣйствій? Если мы дадимъ себѣ трудъ вникнуть въ причину этого печальнаго явленія она откроется въ нашемъ первоначальномъ воспитаніи.

Но прежде всего, что такое характеръ? Такъ принято называть результатъ сочетанія въ человѣкѣ силъ, корень которыхъ лежитъ въ природѣ, но которыя безпрестанно измѣняются и преобразовываются подъ вліяніемъ внутреннихъ и внѣшнихъ причинъ. Воля, до извѣстной степени, управляетъ нашими склонностями, желаніями и чувствами. Есть ли эта воля элементъ первобытный или пріобрѣтенный? По моему и то и другое. Въ ребенкѣ воля проявляется вмѣстѣ съ его рожденіемъ на свѣтъ; но съ лѣтами благодаря упражненію именно этой способности, она усиливается въ человѣкѣ и сосредоточивается на опредѣленной цѣли; что касается до внѣшнихъ причинъ, вліяющихъ на характеръ, то достаточно указать на воспитаніе и общество. Человѣкъ родившійся въ Китаѣ отъ одного изъ послѣдователей Конфуція, не былъ бы способенъ смотрѣть на вещи и поступать такъ, какъ смотрятъ и поступаютъ люди, родившіеся во Франціи отъ христіанскихъ родителей.

Въ первое время послѣ рожденія ребенка силы характера еще скрыты подъ ощущеніями. Я существуетъ уже и очень рѣзко опредѣленное, но оно проявляется только произвольными движеніями. Я называю такъ прыжки, восторги и даже крики маленькаго существа. Все, что вызываетъ въ немъ боль, раздраженіе, проявляется этими внѣшними знаками. Многія изъ этихъ движеній, кажутся намъ очень часто безпорядочными и безсмысленными только потому, что мы недостаточно размышляли о законѣ, управляющемъ ими. Въ этихъ движеніяхъ ребенокъ ищетъ помимо нашей помощи удовольствіе или облегченіе, въ нихъ высказывается самостоятельная жизнь. Двухъ или трехлѣтній мальчикъ, катающійся по полу и вырывающій у себя волосы, поступаетъ съ своей точки зрѣнія вполнѣ разумно. Гнѣвъ его находитъ исходъ себѣ въ крикахъ и раздраженный организмъ инстинктомъ ищетъ лекарства въ движеніи. Тоже самое относится къ плачу и ко всѣмъ другимъ проявленіямъ, посредствомъ которыхъ органы наши освобождаются отъ болѣзненнаго напряженія.

Маразіанъ, 185…- 186…

Съ годъ тому назадъ все перемѣнилось въ моей жизни.

Я снова ее увидѣлъ и при этомъ свиданьи казалось, что мы какъ будто никогда не разставались. Разлука не внесла ни малѣйшаго отчужденія въ наши чувства и привычки, до того прочна была связь, соединившая наши сердца во едино. Только я живѣе прежняго чувствую несказанную отраду общенія съ нею. Это уже не та молодая дѣвушка, которую я зналъ въ былыя времена; но годы придали ей лишь новую, болѣе трогательную прелесть: святость материнскихъ обязанностей наложила на ея умъ и даже на черты ея лица какой то отпечатокъ еще большей чистоты и возвышенности.

Я уже совсѣмъ было потерялъ надежду увидѣть моего сына. Замѣчательно, что большая часть людей, наиболѣе занимавшихся вопросами воспитанія, или не имѣли дѣтей, или потеряли ихъ изъ виду. Быть можетъ, это то и побуждало ихъ заплатить иною монетою долгъ природѣ.

Чѣмъ я заслужилъ то счастье, въ которомъ было отказано людямъ, стоившимъ больше чѣмъ я!

Воспитаніе, которое она дала Эмилю вполнѣ оправдало мои желанія. Пускай она продолжаетъ вліять на него своемъ примѣромъ и тѣмъ безграничнымъ довѣріемъ, которое она ему внушаетъ, Однако, съ тѣхъ воръ какъ судьба такъ счастливо соединила насъ, мы сочли за лучшее распредѣлить между собою обязанности поровну. Маѣ кажется, что образованіе преимущественно падаетъ на долю отца, а воспитаніе — на долю матери.

Я спрашиваю себя, какъ далеко мы подвинулись съ Эмилемъ

До сихъ поръ Эмиль ничему не учился систематически. Видъ раковинъ, которыя ежедневно попадались ему на берегу моря, преподалъ ему мало по малу и какъ бы случайно первыя понятія изъ естественной исторіи. Незатѣйливый микроскопъ, который я самъ приспособляю къ его зрѣнію, знакомитъ его съ нѣкоторыми изъ чудесъ безконечно-малаго міра, а телескопъ, въ который я по вечерамъ наблюдаю звѣзды, открываетъ ему нѣкоторыя изъ чудесъ міра безконечно великаго. Стеклянная посудина, наполненная морскою водою, которую мы мѣняемъ каждую недѣлю и въ которую мы пустили нѣсколько молюсковъ, раковидныхъ животныхъ и рыбъ — вотъ единственный источникъ, изъ котораго онъ почерпаетъ всѣ свои свѣдѣнія объ органической жизни на днѣ моря. Я произвожу иногда въ его присутствіи нѣкоторые физическіе и химическіе опыты, изъ самыхъ красивыхъ и, такимъ образомъ, не зная даже названія этихъ наукъ, онъ составляетъ себѣ понятіе о способахъ которыми тѣла воздѣйствуютъ другъ на друга. Онъ видѣлъ, какъ я дѣлалъ термометры и барометры, конечно очень грубой работы; но попытки, которыми онъ старался подражать маѣ, убѣдили меня, что онъ понялъ отчасти употребленіе этихъ инструментовъ. Таковы были до сихъ поръ наши единственныя книги.

Мы съ Эмилемъ, должно быть, оба принадлежимъ къ школѣ перипатетиковъ; учимся мы всего болѣе гуляя. Я предоставляю фактамъ я явленіямъ внѣшняго міра привлекать самимъ собою вниманіе Эмиля и пускаюсь въ объясненія не иначе, какъ въ отвѣтъ на его вопросы, при чемъ стараюсь дѣлать свои объясненія возможно ясными. Я убѣдился, что лучшее средство заставить-его слушать меня, это — слѣдить въ разговорѣ съ нимъ за нитью его собственныхъ мыслей. Многіе изъ тѣхъ, которые берутся, учить дѣтей, слишкомъ много говорятъ сами, какъ будто имъ нужно выказать самимъ себѣ, что они знаютъ много. Я ничему не учу Эмиля, мы учимся вмѣстѣ. Вмѣсто того, чтобы навязывать ему мой взглядъ на вещи, я стараюсь выяснить себѣ его взглядъ. Тѣ предметы, которые онъ не интересуется знать, я равнымъ образомъ игнорирую, или дѣлаю видъ, что игнорирую ихъ. Этотъ пріемъ, надо сознаться, мало способствуетъ тому чтобы выказать талантъ воспитателя съ блестящей стороны; онъ требуетъ извѣстнаго безкорыстія ума; но наполнять мозгъ ребенка формулами и изреченіями — не тоже ли самое, что писать на пескѣ?

Духъ изслѣдованія развивается, какъ и всѣ другія способности, прививкою и упражненіемъ. Любопытство выработывается въ человѣкѣ. Наблюдая, онъ пріобрѣтаетъ вкусъ къ самостоятельному наблюденію. Я, конечно, могу помогать съ своей стороны вниманію Эмиля, указывая ему на тѣ стороны предметовъ и явленій, которыя онъ самъ не видитъ съ перваго взгляда, но все же необходимо, чтобы желаніе видѣть проснулось въ немъ самомъ и притомъ совершенно естественно. Дѣти вообще очень любятъ распрашивать; мнѣ кажется, что воспитатели заглушаютъ эту счастливую наклонность, предупреждая дѣтскіе вопросы и заходя за предѣлы того, что желаетъ знать ребенокъ. Многія дѣти кончаютъ тѣмъ, что перестаютъ спрашивать о чемъ бы то ни было, чтобы избавиться скучнаго и длиннаго урока.

Я боюсь чтобы мы съ Еленой не привязались слишкомъ къ этой дѣвочкѣ, которую забросила къ намъ буря и которую родственники ея не нынче завтра могутъ потребовать.

Какъ бы то на было, я долженъ констатировать одинъ физіологическій фактъ.

Когда Долоресъ попала въ нашъ домъ, она отличалась всѣми недостатками своей расы и своей страны. Несмотря на свое хорошенькое личико, она была неряшлива и, даже правду сказать, довольно нечистоплотна. Эта небрежность въ отношеніи самой себя въ связи съ порядочнымъ запасомъ прирожденнаго кокетства, приводила въ отчаяніе Елену. Наставленія, выговоры, маленькія униженія, которыми старались затронуть ея самолюбіе, ничто не помогало. Обладая характеромъ живымъ и даже вспыльчивымъ, когда ей въ чемъ нибудь перечили, она не выказывала ни малѣйшаго желанія чему нибудь научиться. Елена дѣлала все, что могла, чтобы разбудить умъ этой заколдованной сказочной красавицы, но увы! всѣ талисманы оказывались безсильными надъ чарами, которыми, должно быть, околдовала ее какая нибудь волшебница. И кто же разрушилъ эти чары? — Эмиль.

Желаніе ему понравиться, боязнь его насмѣшекъ и даже быть можетъ, его презрѣнія, — все это гораздо сильнѣе подѣйствовало на волю Лолы, чѣмъ всѣ наши уроки. Это первая побѣда Эмиля, но въ ихъ возрастѣ подобныя побѣды не опасны.

Съ этой минуты, между Эмилемъ, ревниво оберегавшимъ превосходство своего маленькаго знанія и Лолою, оспаривавшею у него это превосходство, завязалась борьба, которая, какъ и слѣдовало ожидать, идетъ обоимъ въ прокъ. Они учатся гораздо лучше съ тѣхъ поръ, какъ учатся вмѣстѣ. Эмиль долженъ быть напередъ готовъ; Лола напрягаетъ всѣ свои усилія, чтобы перегнать его въ чтеніи.

Съ дѣтьми не мѣшаетъ подчасъ объясняться притчами.

Эмиль спросилъ у меня намедни отчего на свѣтѣ есть бѣдные, а Лолу, повидимому очень занималъ вопросъ — откуда взялись богатые.

Обыкновенно отъ подобныхъ вопросовъ отдѣлываются первымъ попавшимся отвѣтомъ, который только еще пуще затемняетъ разумъ дѣтей.

Съ другой стороны, какъ было мнѣ подступиться къ одному изъ самыхъ сложныхъ и трудныхъ вопросовъ политической экономіи? — Я выпутался изъ затрудненія, разсказавъ имъ слѣдующую сказку:

«Въ старину, посреди одного моря, названіе котораго я и самъ хорошенько не упомню, былъ островъ, на которомъ богатые построили себѣ мраморные дворцы, развели сады, полные самыхъ рѣдкихъ цвѣтовъ и вырыли озера для своего удовольствія. Ни что не могло сравниться съ роскошью ихъ стола: имъ подавались на золотыхъ блюдахъ огромныя рыбы съ соусомъ изъ омаровъ (это любимый соусъ Эмиля). Туалеты мущинъ и въ особенности дамъ отличались неслыханнымъ богатствомъ. Дѣти, играя въ кегля на площадяхъ, употребляли вмѣсто шаровъ огромные круглые брилліанты.

Эмиль начинаетъ порядочно писать. Я не думаю, однако, чтобы онъ когда нибудь научился выводить буквы по всѣмъ правиламъ искуства.

Въ былыя времена почеркъ составлялъ такъ сказать, одну изъ особенностей свойственныхъ личности. Дурной или хорошій, онъ выражалъ собою ту или другую характеристичную черту. А потому и находились физіономисты почерка, которые по строкамъ, написаннымъ рукою незнакомаго имъ человѣка, брались разгадывать его нравственныя свойства. А почему бы и нѣтъ? Во все что мы дѣлаемъ, мы вносимъ свойственный намъ характеръ. Я не вижу ничего невозможнаго и неправдоподобнаго въ томъ предположеніи, что почеркъ, — эти тонкія черты, которыми мы заносамъ на бумагу наши мысли и чувства, — представляетъ отпечатокъ нашего Я. Многіе люди. автографы которыхъ у насъ сохранились, нѣсколько разъ въ теченіе своей жизни мѣняли свой способъ выводить буквы. Эти измѣненія, въ которыхъ, можно поручиться, они сами не отдавали себѣ отчета, должны были имѣть соотношеніе къ извѣстнымъ перемѣнамъ, происходившимъ въ ихъ умѣ. Замѣчено, что въ ту пору ихъ жизни, когда они всего болѣе были самими собою, и почеркъ ихъ носилъ отпечатокъ наибольшей оригинальности.

Въ настоящее время изобрѣтены методы каллиграфія, которые безспорно имѣютъ то достоинство, что исправляютъ почеркъ; но какъ скоро эти методы получатъ болѣе широкое распространеніе, различіе въ почеркахъ изчезнетъ. Въ нашъ вѣкъ желѣзныхъ дорогъ и стальныхъ перьевъ мы всѣ стремимся къ единообразію.

Бѣда была бы еще не велика, если бы это искуственное стремленіе ограничивалось знаками, служащими для выраженія мысли, но нѣтъ, — оно распространяется и на самую мысль.

На что другое, а на недостатокъ свѣдѣній намъ пожаловаться грѣшно. Благодаря изобрѣтеній различныхъ упрощенныхъ методовъ, элементы науки, литературы и искуствъ сдѣлались доступны почти для всѣхъ. Мы то и дѣло слышимъ толки о распространеніи знаній и это фактъ, величавое значеніе котораго я и не думаю отрицать. Но, при всемъ томъ, я спрашиваю себя, произошло ли наше столѣтіе возвышенностью своихъ понятій умы XVlII-го столѣтія? Можемъ ли мы похвалиться большею нравственностью, большею энергіею иниціативы, большимъ изобиліемъ рѣзко очерченныхъ характеровъ, выдѣляющихся на темномъ фонѣ безразличной общественной массы, — большимъ богатствомъ самобытныхъ произведеній. Уровень умственнаго развитія въ обществѣ расширяется съ каждымъ днемъ, но повысился ли онъ — это еще вопросъ.

Боннъ, 8 Января 186…

Передъ вступленіемъ въ университетъ я долженъ былъ выдержать экзаменъ, и вотъ уже недѣля какъ я Herr Burche.

Я хочу дать тебѣ понятіе о моей студенческой жизни. Днемъ я слушаю лекціи философіи, исторіи, права. физіологіи растеній и животныхъ, сравнительную филологію, и пр. и пр. Я нанялъ квартиру, которая обходится мнѣ 150 франковъ за полгода, обѣдъ за табльдотомъ обходится мнѣ 24 су. Вечеромъ я ухожу заниматься въ свою комнату, или гуляю по городу. Въ качествѣ иностранца я еще не посвященъ во всѣ тайны товарищества буршей. Впрочемъ на дняхъ меня пригласили въ одну пивную (kneipe), гдѣ собираются нѣмецкіе студенты. Когда отворилась дверь, меня обдала облака густаго дыма, которые скрывали отъ меня стѣны, потолокъ, всю комнату и, казалось, разстилались на безконечное пространство. Я слышалъ голоса, пѣсни, взрывы смѣха, но не видалъ ни одного живаго существа. Мѣстами сквозь облако тускло свѣтились, красноватыми пятнами огни лампъ, nantes in gurgite vasto. Я шелъ по пятамъ моего путеводителя, ощупью пробираясь между длинными рядами столовъ, которые, казалось, колыхались въ туманѣ и на которыхъ я смутно различалъ жестяныя кружки, металлическій блескъ которыхъ свѣтился сквозь туманъ и мракъ кпеіре. Понемногу глаза мои привыкли къ туману и я различилъ за кружками человѣческія лица; но туманная завѣса раскрылась только когда я дошелъ до конца залы, гдѣ поднималась монументальная печь. Я очутился посреди многочисленнаго собранія молодыхъ людей; у каждаго на головѣ была фуражка, во рту сигара или трубка, въ рукахъ жестяная кружка. Не смотря на страшный шумъ, я разслышалъ нѣсколько серьезныхъ разсужденій между нѣкоторыми группами студентовъ, которые не смотря на то продолжали курить и пить пиво.

Мое ухо еще не успѣло освоиться со звуками нѣмецкаго языка на столько, чтобы слѣдить за серьезнымъ разговоромъ. Но я однако понялъ что дѣло шло о новыхъ, одни другихъ болѣе возвышенныхъ планахъ и системахъ для возрожденія человѣческаго рода. Аргументы, выходки, возраженія, идеи взлетали какъ ракеты посреди табачнаго дыма. Когда пробило полночь всѣ студенты вышли изъ пивной и я замѣтилъ что многіе изъ тѣхъ, которые всего горячее ратовали за благо человѣчества, идя домой затянули на улицѣ самую пошлую пѣсню. Видно было, что они совершенно забыли, что хотѣли пересоздать міръ.

Судя потому что я слышалъ, студенты поступаютъ здѣсь въ университеты съ цѣлью получить мѣста на службѣ у правительства. Всѣ они, болѣе или менѣе, стремятся быть слугами государства. Добившись диплома доктора, они отправляются выпрашивать вакантныя мѣста въ администраціи. Многія изъ этихъ мѣстъ даются послѣ конкурса и только оказавшіе наибольшіе успѣхи кандидаты получаютъ ихъ послѣ экзамена. Только не выдержавшіе конкурса кандидаты выбираютъ себѣ независимую профессію. Не этой ли причинѣ — страсти къ чиновничеству — слѣдуетъ приписать поразительную перемѣну, которая совершается въ образѣ мыслей молодыхъ докторовъ по виходѣ изъ университета.

Лондонъ 13 февраля 186…

Тебѣ тяжело въ одиночествѣ, мой дорогой Эмиль, и мы тоже грустимъ безъ тебя. Но надо же быть благоразумнымъ. Если бы я даже былъ въ состояніи выѣхать изъ Лондона и кинуть моихъ больныхъ, я бы и тогда не поѣхалъ съ тобой. Тебѣ пора уже учиться управлять собой какъ слѣдуетъ взрослому человѣку. Птицы любятъ своихъ птенцовъ; но когда птенцы уже въ силахъ летать отецъ и мать учатъ ихъ расправлять свои крылья. Природа требуетъ полной свободы для всѣхъ.

Ты хорошо понялъ цѣль, которая заставила меня послать тебя въ Боннъ: изученіе нѣмецкаго языка, нравовъ и идей. До сихъ поръ ты учился самостоятельно я не принимаю въ разсчетъ уроки, которые я давалъ тебѣ, потому что я постоянно имѣлъ въ виду заставлять тебя работать самого. Ты былъ своимъ собственнымъ профессоромъ и наставникомъ. Въ наше время появилось такъ много разныхъ системъ и ученій, которыя слѣдуетъ изучать въ ихъ источникахъ. Германія въ наше время источникъ свѣта, страна съ которой приходится считаться успѣхами философіи, науки, критики, литературы. Въ университетахъ ея ты встрѣтишь много знаменитыхъ профессоровъ. Я бы отрекся отъ всѣхъ своихъ принциповъ, еслибы сталъ требовать отъ тебя слѣпаго подчиненія ихъ авторитету. Человѣкъ не долженъ отрекаться ни для кого отъ своей свободы. Знаніе, которое ты почерпнешь изъ ихъ лекцій, можетъ расширить и укрѣпить твой умъ, только съ непремѣннымъ условіемъ, чтобы ты принималъ чужія идеи не пассивно, но подъ контролемъ твоего собственнаго анализа. Но съ другой стороны берегись потратить на увлеченіе отвлеченными теоріями, какъ бы блестящи и глубоки онѣ ни были, тѣ силы, которыя тебѣ нужны для дѣла. Всѣ эти умозрѣнія имѣютъ цѣны лишь насколько они могутъ научить насъ служить ближнимъ. Жалкій эгоистъ тотъ, кто учится и мыслитъ лишь для себя одного. Быть ученымъ, дѣло хорошее, но великое дѣло — быть честнымъ гражданиномъ. Помни что Германія не твое отечество; твои традиціи — философія XVIII вѣка, твоя мать — французская революція.

Одно мѣсто въ твоемъ письмѣ огорчило меня. Ты спрашиваешь меня на что ты нуженъ въ жизни? Не нужно быть великимъ человѣкомъ чтобы быть полезнымъ членомъ общества. Кто искренно ищетъ добра, улучшаетъ общество въ извѣстной степени. Жизнь слагается изъ множества мелкихъ обязанностей, и тотъ кто исполнитъ ихъ по мѣрѣ своихъ силъ, часто принесетъ болѣе пользы, чѣмъ тотъ, кто ищетъ случая отличиться громкимъ дѣломъ. Ничто не пропадаетъ изъ того что мы думаемъ или дѣлаемъ; слѣды остаются на окружающихъ насъ людяхъ и на тѣхъ, которые переживутъ насъ. Это можетъ доказать что во всѣхъ великихъ переворотахъ, которые измѣнили политическій и соціальный строи общества, неизвѣстные, темные, скромные работники не служили столько же какъ и вожди. Блескъ славы вѣнчающей вождей — отраженіе трудовъ, великодушныхъ усилій массы.

Будь доволенъ тѣмъ что ты есть и старайся каждый день работать и ученіемъ раздвинуть границы твоей природы. Въ минуту, когда ты захочешь пожить болѣе широкой жизнью открой произведенія истинныхъ поэтовъ, великихъ мыслителей и наслаждайся сознаніемъ всего великаго въ человѣчествѣ, ощущай это великое въ себѣ самомъ. Спустившись въ міръ обыденной жизни ты, всегда найдешь около себя много темныхъ умовъ, въ которые ты можешь бросить лучи свѣта, много случаевъ служитъ братьямъ и въ этой службѣ найти утѣшеніе отъ печальнаго сознанія какъ многаго не достаетъ тебѣ. Только черствые и мелкіе люди ожесточаются отъ сознанія слабыхъ и ограниченныхъ сторонъ своей природы. Разумный человѣкъ работаетъ надъ собой, учится, и не требуетъ не возможнаго.

12 мая 186..

Съ тѣхъ поръ какъ ты меня знаешь, я повѣрялъ тебѣ мои печали, мои радости, мои антипатіи, мои привязанности, мое доброе, мое злое, все. Мнѣ даже не нужно было говорить когда я былъ съ. тобой, ты читала мои мысли въ моихъ глазахъ, ты угадывала какъ. онѣ приходили и уходили въ моей головѣ. Въ первый разъ въ жизни у меня есть тайна. Совѣсть упрекнетъ меня если скрою ее отъ тебя.

Но повѣрить тебѣ эту тайну не такъ легко, какъ я думалъ. Съ первыхъ строкъ рука моя задрожала. Ты не будешь смѣяться надо мной. Но я скажу тебѣ. Я люблю.

Ты меня спросишь теперь кто она, гдѣ я видалъ ее, какъ я познакомился съ нею. Здѣсь мое затрудненіе удвоивается.

У насъ въ городѣ есть театръ изъ второстепенныхъ, но онъ, отличается хорошимъ выборомъ пьесъ. На немъ играютъ Марію Стюартъ Шиллера, Фауста и Маргариту Гёте, и много другихъ замѣчательныхъ драматическихъ произведеній. Раза два три въ недѣлю. литература уступаетъ мѣсто музыкѣ и драма оперѣ. Я хожу иногда въ театръ чтобы разсѣяться и пріучить ухо къ звукамъ нѣмецкаго языка. Мѣсяцъ тому назадъ, одна молоденькая баварская дѣвица дебютировала въ Пророкѣ Мейербеера. Она имѣла блистательный успѣхъ, всѣ студенты университета говорили объ ней какъ объ чудѣ. Я пошелъ за всѣми въ театръ, и увидѣлъ какъ она вышла на сцену. Я весь превратился въ зрѣніе и слухъ. Меня очаровалъ не столько ея голосъ, не смотря на то что это большой и рѣдкій голосъ, но душа, которую она придаетъ своему пѣнію, грація и прелесть разлиты во всемъ ея существѣ. Она хороша, и какъ она хороша! Я промечталъ о ней всю ночь и видѣлъ ее въ сіяніи звѣздъ. Пиѳагоръ былъ вѣрно влюбленъ въ пѣвицу, когда говорилъ своимъ ученикамъ о мелодіи небесныхъ тѣлъ,

Лондонъ 22 мая 186..

Я люблю твою откровенность, мое дорогое дитя, и я не буду смѣяться надъ дамой твоего сердца. Но я должна сказать тебѣ* что въ томъ что ты писалъ мнѣ, было многое что заставило меня призадуматься. Я бы могла указать тебѣ на нѣкоторыя подробности твоего знакомства съ нею, которыя кажутся мнѣ подозрительны; но я не хочу разрушать твои иллюзіи. Помни только что ты молодъ, что ты не опытенъ и совершенно не знаешь свѣта. Увы, ты успѣешь еще выучиться не вѣрить наружности, и дай Богъ, чтобы ты выучился не собственнымъ опытомъ.

Мы дали слово, твой отецъ и я никогда не вмѣшиваться въ твои привязанности; слѣдовательно тебѣ нечего бояться моихъ выговоровъ; ты самъ свой господинъ, и ты отвѣчаешь самому себѣ за свои ошибки. Въ твои годы очень легко ошибаться. Сколько молодыхъ людей принимаютъ за любовь первое волненіе чувственности. Истинная любовь не возможна безъ прочной привязанности, безъ взаимнаго полнаго пониманія и надо стоить ее.

Я не имѣю предубѣжденія противъ актрисъ. Общество часто очень несправедливо со многимъ изъ нихъ. Не зная той, которая очаровала тебя, я остерегусь осуждать ее. Замѣчу тебѣ только одно: до сихъ поръ ты не имѣешь серьезнаго повода заключить, что она тебя предпочитаетъ другимъ своимъ обожателямъ. Это конечно маленькое тщеславіе свойственное молодымъ людямъ думать, что они любимы, когда сами любятъ. Допустимъ, впрочемъ, что она въ тайнѣ отвѣчаетъ твоимъ чувствамъ; но качества замѣченныя тобою въ ней далеко еще не тѣ, которыя составляютъ женщину. Ты влюбленъ въ ея голосъ, въ ея красоту, въ ея игру, но все это — преимущества, существующія болѣе для публики, чѣмъ для человѣка, которому она должна быть товарищемъ. Знаешь ли ты, что останется отъ твоего идола, когда блескъ сцены и ослѣпленіе твоей страсти пройдутъ.

Ты, мнѣ кажется, сомнѣваешься самъ на счетъ ея прошлаго, потому что ты мечтаешь вырвать ее изъ бездны. Это великодушная мысль, которую литература нашего времени ввела въ моду. Боже меня сохрани ронять честь женщины, утверждая что ошибки прошлаго не исправимы. Я допускаю, согласно твоимъ словамъ, что любовь можетъ изгладить нѣкоторыя пятна; но однако много ли видѣли примѣровъ возстановленія падшей женщины? Отдалъ ли ты себѣ вполнѣ отчетъ во всѣхъ трудностяхъ твоего великодушнаго предпріятія? Въ этой роли искупителей, которую принимаютъ на себя съ такой легкостью наивные молодые люди, часто болѣе самообольщенія и самолюбія чѣмъ истиннаго желанія спасти женщину. Неужли думаютъ что падшіе ангелы не имѣютъ также гордости? Сколько силы и деликатности души нужно человѣку, чтобъ никогда не унизить ту, чьи ошибки онъ взялся исправлять.

Боннъ, 10-го Іюня 186…

Ты просишь извѣщать тебя о моихъ занятіяхъ.

Залы университета, зданія совершенно новаго, открыты лѣтомъ. отъ семи часовъ утра до часу по полудни, и отъ трехъ до шеста часовъ. Лекціи профессоровъ раздѣляются на частныя и публичныя; первыя, конечно даровыя, за слушаніе вторыхъ студенты платятъ по 50 франковъ за шесть мѣсяцевъ.

Какъ и всѣ нѣмецкіе университеты, бонскій раздѣляется на четыре факультета. Юридическій, философскій, медицинскій и богословскій. Къ каждому изъ этихъ факультетовъ причисляются различныя отрасли познаній, которыя преподаются спеціалистами,

Намъ предоставлена полная свобода въ употребленіи нашего времени, такъ какъ никто не контролируетъ, наше поведеніе. Я помню, ты мнѣ часто говорилъ, что единственная дѣйствительная дисциплина — та, которую мы сами налагаемъ на себя. Профессора нашего университета всѣ люди очень ученые; но мнѣ часто стоитъ большаго труда слѣдить за нитью ихъ мыслей. Во первыхъ, эти мысли сами до себѣ не всегда, какъ мнѣ кажется, бываютъ ясны; во вторыхъ мнѣ болѣе чѣмъ кому либо трудно понимать ихъ, такъ какъ я не привыкъ думать по нѣмецки. Но что меня болѣе всего удивляетъ такъ это ничтожность платы, которую получаютъ эти знаменитые ученые, если судить по ихъ скромной наружности, образу жизни и потертому даже грязному платью. Эта бѣдность меня трогаетъ и увеличиваетъ то уваженіе, которое внушаютъ ихъ познанія. Я вижу въ нихъ людей, которые служатъ наукѣ, не рада богатства и матеріальныхъ наслажденій, во ради высшаго наслажденія, которое она доставляетъ уму. Одни говорятъ свои лекціи; другіе, по большей части, читаютъ ихъ по тетрадямъ. Студенты же слушаютъ и записываютъ.