Раньше здесь был сторож. Он жил в строительном вагончике, который стоял прямо посреди огромного пустого зала. В этом зале свистел ветер, и гулкое эхо разносило во все концы любой звук, множа и усиливая его стократ.

Мне нравилось пугать сторожа, пробираясь по металлической крыше. Листы покрытия местами отстали и грохотали так, что дед выскакивал из своего вагончика и бегал с ружьем по залу и коридорам, матерясь и обещая вызвать милицию. Я-то знал, что ружье не заряжено, да и телефона в его вагончике нет. Мне нравилось слушать, как носятся по углам, теряясь в темных переходах, его перепуганные вопли.

А иногда сторож пел песни. Он бродил по корпусам и комнатам, и всюду голос его звучал по-разному: то тихо и сдавленно, то гулко и сочно, так, что казалось, будто вибрируют металлические листы на крыше. У него был красивый и звучный голос. И слух был неплохой. Песен он знал много и всякий раз пел новую.

Каждые три дня к сторожу приезжал «УАЗик» и привозил продукты. Наверное, не только продукты, но и выпивку, потому что в эти дни сторож напивался и пел особенно громко, только язык его заплетался.

Сам дед почти никуда не уходил, жил здесь, в вагончике, круглый год, даже мылся из жестяного ведра в одной из ближайших к залу комнат. Впрочем, мылся он редко, зимой и вовсе не тратя на эту процедуру ни время, ни силы. В дальних комнатах, чтоб не сильно пахло, он устроил свалку и уборную. Когда в предыдущей комнате запах становился совсем невыносимым, он перебирался в следующую.

Маша Рокотова вернулась домой раньше обычного и, разуваясь в прихожей, слушала, как спорят в комнате ее сыновья.

– Ты в этом идти собрался? – возмущался Кузя. – Это что за цвет вообще?

– Хаки, – нехотя буркнул Тимур.

– Каки! Ты сдурел? В этом на первое свидание идти!

– Да твое-то какое дело!?