— Здесь ведь все свои, — сказал пилот корабля ПГД-Х(А), — значит, и сознаться можно, что нет ничего скучнее рейсов дальнего радиуса. Конечно, неправильно утверждать, что тоска сразу после вылета охватывает. Нет, первую пару сотен световых лет даже интересно. Смотришь в иллюминатор, созвездия мелькают — одно, другое, третье, а ты в центре, и будто все они вокруг тебя вертятся. Картина! А потом надоедает. И так-то мне однажды невмоготу стало! Решил я спуститься на первую попавшуюся планету.
Лететь мне было еще далеко — вез я груз замороженных свежих деревьев для посадки на планете у самого края обитаемой Вселенной. Там еще в то время только амебы в первичном теплом бульоне плескались, но уже готовились начать длинную цепочку превращений — до самого человека. Вот и надо было, чтобы он в холодные зимы без топлива не остался, а также кузнечное дело мог развивать. Ценные породы деревьев, которые я должен был высадить, со временем образуют густые леса. Потом леса свалятся в первобытные болота, спрессуются, и к тому времени, как человек встанет с четверенек, у него уже будут великолепные залежи антрацита под ногами. Но это к слову.
Ну вот, свернул я в сторону от основного маршрута, добрался до созвездия Водолея, выбрал звезду не очень сильной яркости — вроде нашего Солнца, нашел несколько планет, что вокруг нее крутятся, и гадаю: на какую же опуститься? И тут я до одной вещи додумался. Проверить все планеты на магнитное поле и на ту садиться, где оно есть. А ход мыслей у меня был такой: на Земле ведь тоже сперва ничего не имелось, кроме естественного магнетизма; однако какое-то время спустя все появилось. С тех именно пор, как компас изобрели. Есть магнетизм — есть техническая цивилизация, есть живые, культурные люди, с которыми и время провести приятно. Так я рассудил. И жизнь подтвердила: совершенно правильно.
Смотрю на приборы, смотрю, и — вот она! Сухая, твердая планета, а магнетизм в сто раз больше, чем земной. Человеку вроде бы не опасен: решил приземляться. Так и сделал. Оглядываюсь — планета прекрасная, зеленая, ручеек журчит, снеговые горы вдали виднеются. Курорт! А рядом с полем, где звездолет мой встал, шоссе проходит.
Только я вылез, смотрю, сворачивает в мою сторону какой-то самоходный экипаж. Остановился — выпрыгивает оттуда вроде бы человек — только одна нога, а голова как абажур у настольной лампы. Подходит ко мне без всякого страха, представляется, объявляет другом. Узнал, кто я и откуда, пригласил к себе. Поехали. Смотрю, а сам удивляюсь — в машине его ни мотора, ни колес.