О происхождении названия италийской земли; о том штрафе, который называют максимальным и смысле этого термина; а также о законе Атерния и о том, в каких терминах в древности обыкновенно назначался минимальный штраф

(1) Тимей

[1]

в своей «Истории», которую он составил по-гречески о делах римского народа,

[2]

и Марк Варрон

[3]

в «Делах человеческих» писали, что италийская земля получила свое наименование от одного греческого слова, поскольку быки, каковых в Италии было множество и для прокорма которых существовали многочисленные пастбища, по-древнегречески назывались ι̉ταλοί.

[4]

(2) Мы же можем предположить, что по той же самой причине, а именно поскольку Италия была тогда весьма богата крупным рогатым скотом, штраф, который назывался multa suprema (максимальный), был установлен в размере двух овец или тридцати быков единовременно

[5]

вследствие обилия быков и нехватки овец. При этом, когда магистраты налагали такого рода штраф, требовавший уплаты крупным и мелким скотом, иногда для уплаты пригонялись быки и овцы малой ценности, иногда — большой. Это делало штраф не всегда одинаковым. Вот почему затем по закону Атерния

[6]

была установлена стоимость одной овцы в 10 ассов, а одного быка — в 100 ассов.

(3) Что касается минимального штрафа (multa minima), то он равен одной овце. Максимальный штраф заключается в том количестве [животных], которое мы назвали. Налагать больший единовременный штраф закон не позволяет, поэтому данный штраф называется максимальным и является наибольшим.

Рассуждение философа Фаворина, которым он старается убедить знатную женщину не отдавать рожденных ею детей кормилице, но вскармливать своим собственным молоком

[108]

(1) Однажды в нашем присутствии философу Фаворину

[109]

передали, что жена одного из его слушателей и последователей совсем недавно родила и [семья его] пополнилась новорожденным сыном. (2) Фаворин сказал: «Пойдемте посмотрим на роженицу

[110]

и поздравим отца». (3) Тот был сенаторского сословия, из знатного рода. Мы последовали за Фаворином к дому, к которому он направился, и вошли вместе с ним одновременно. (4) Тогда в первой комнате он обнял хозяина, поздравил его и сел. И когда Фаворин расспросил, сколь долго длились роды и сколь болезненны были схватки, и узнал, что молодая женщина, обессиленная родами и бессонницей, заснула, то начал говорить более обстоятельно. Он сказал: «Я ничуть не сомневаюсь, что сына она будет кормить своим молоком». (5) Однако когда мать молодой женщины стала говорить ему о том, что следует ее поберечь и нанять для сына кормилиц, чтобы не добавлять к страданиям, которые она перенесла при родах, тяжкие и трудные обязанности кормления, Фаворин сказал: «Прошу тебя, женщина, позволь ей быть матерью своему сыну полностью и целиком. (6) Ибо разве не противно природе быть матерью не до конца, а наполовину — произвести на свет ребенка и тут же его бросить? Вскормить в чреве своей кровью некое существо, которое еще не видела, а теперь не кормить своим молоком того, кого можно видеть, — уже живого, уже человека, с плачем взывающего к материнскому долгу? (7) Или ты думаешь, — сказал он, — что природа дала женщинам грудные соски как своего рода изящные родимые пятнышки не для того, чтобы кормить детей, а ради украшения груди? (8) Так, конечно же, к вам это не относится, многие подобные странные женщины стремятся иссушить и угасить этот священнейший источник человеческого тела, кормилицу рода людского, несмотря на опасность свертывания и порчи молока, словно [боясь] лишиться признаков красоты. Они делают это с тем же безрассудством, с каким они же при помощи преступных приемов добиваются того, чтобы плод, зачатый в их теле, родился преждевременно, дабы кожа живота не покрылась складками и не отвисла от тяжести ноши и труда родов. (9) Раз достойно общественного проклятия и всеобщей ненависти, что в то самое время, когда человек формируется и наделяется душой, он умерщвляется в самих руках природы-созидательницы, сколь же мало отстоит от этого [желание] лишить уже приобретшего облик, уже родившегося сына питания своей собственной, уже известной [ему] кровью.

(10) „Но не имеет значения, чье это будет молоко, — ведь именно так говорят, — пока дитя кормится и живет“. (11) Почему же тот, кто это говорит, — если уж столь мало внятно ему природное чувство, — не думает, что не имеет также значения и то, в чьем теле и благодаря чьей крови человек был зачат и обрел жизнь? (12) Разве оттого, что [эта жидкость] побелела из-за [воздействия] воздуха и тепла, она не является той же кровью, находящейся ныне в грудях, что прежде была в утробе? (13) Разве не проявляется изобретательность природы и в том, что, после того как эта кровь-созидательница в недрах сформировала все тело человека, когда приближается уже время родов, [она] поднимается в верхние части тела и оказывает поддержку при первой встрече с жизнью и светом, предлагает новорожденному знакомое и привычное пропитание?

Детальное рассмотрение слов Марка Туллия из первой книги „Речей против Антония“: „…ведь, по-видимому, многое, помимо природы (naturam) и даже помимо ниспосылаемого роком (fatum), таит в себе угрозу“; и здесь же выясняется, одинаково или различно значение слов „fatum“ (судьба, рок) и „natura“ (природа)

(1) Марк Цицерон в первой книге „Речей против Антония“

[213]

написал следующим образом: „И вот, желая оказать ему содействие, — ведь присутствовавшие ему содействия не оказали, — я и поспешил сюда не с тем, чтобы принести пользу (на это я не надеялся и поручиться за это не мог), но дабы я, если со мной как с человеком что-либо случится (ведь, по-видимому, многое, помимо природы и даже помимо ниспосылаемого роком, таит в себе угрозу), выступив ныне с этой речью, все же оставил государству доказательство своей неизменной преданности ему“.

[214]

(2) „Помимо природы (naturam), — сказал он, — и даже помимо ниспосылаемого роком (fatum)“. Хотел ли он придать словам fatum и natura один и тот же смысл и употребил два слова καθ' ε̉νὸς υ̉ποκειμένου

[215]

или же разделил и различил их, чтобы казалось: природа (natura) приносит одно, а рок (fatum) — другое. Именно это, считаю я, следует детально исследовать и разобрать: почему [Цицерон] сказал, что с человеком многое может случаться, помимо [того, что приносит] рок, тогда как суть, порядок и некая непреодолимая необходимость рока так устроена, что все должно заключаться [только] в нем; если, конечно, он не следовал [этому стиху] Гомера:

(3) Однако не подлежит сомнению, что [Цицерон] имел в виду насильственную и внезапную смерть, которая действительно может произойти вопреки естественному ходу вещей.

Рассуждение философа Фаворина против тех, кого зовут халдеями, — тех, кто по сочетаниям и движению звезд и созвездий обещают предсказать судьбы людей

(1) Мы слышали как-то философа Фаворина

[482]

в Риме, выступавшего по-гречески с превосходной блистательной речью против тех, кто называет себя халдеями,

[483]

или составителями гороскопов, и открыто заявляют, что способны по движению и положению звезд предсказать будущее. (2) Не могу сказать, говорил ли он так упражнения ради и для того, чтобы продемонстрировать свой талант, или же рассуждал всерьез и обдуманно. Однако основные положения и аргументы, которыми он воспользовался, я быстро записал сразу же после того, как вышел с лекции, насколько я смог их запомнить. Они были примерно следующими. Упомянутое учение халдеев не столь древнее, как они хотели бы представить, и те, о ком они говорят, не суть его главные лица и изобретатели, но этот род надувательств и обманов был выдуман странствующими нищими, получающими пропитание и доход от выдумок. (3) Ведь совершенно очевидно, что они, видя, как некоторые земные события подвержены влиянию и воздействию небесных явлений (например, океан, словно следуя за Луной, вместе с ней ослабевает и прибывает), использовали этот факт как доказательство, имеющее целью убедить нас в том, что звезды и планеты управляют и руководят всеми делами человеческими — и малыми и большими, словно приковав их [к себе] цепью. (4) Но до крайности неразумно и абсурдно для нас [предполагать], что если прилив океана согласуется с ходом Луны, то и чье-либо дело с живущим поблизости по поводу оросительной трубы, или с соседом по поводу общей стены, которое приходится разбирать у судьи, управляется неким приводным ремнем, соединенным с небом. (5) Даже если такое может происходить благодаря какой-либо божественной силе и разуму, все же, по мнению [Фаворина], в течение столь короткой и ограниченной жизни это невозможно воспринять и постичь каким бы то ни было человеческим разумением. Можно лишь сделать несколько более или менее, воспользуюсь его словом, παχυμερέστερον

(23) Однако же он полагал, что труднее всего принять то, что, по их мнению, не только случаи и происшествия, которые происходят [под влиянием] внешних сил, но и мнения самих людей, их решения, и различные проявления воли, пристрастия и неприязнь, устремления и побуждения души — случайные и внезапные, по поводу совершенно незначительных вещей — [все это] управляется и приводится в движение свыше, с неба. Так, если ты вдруг захотел пойти в баню, а затем передумал, а потом снова захотел, то это связано не с различными противоречивыми движениями души, но с каким-нибудь попятным движением звезд, так что люди оказываются не λογικὰ ζω̃α,

(32) Мы воспроизводим слова [Фаворина] беспорядочно, вкратце и чуть ли не сухо. Однако Фаворин, как человек умный, излагал все это многословно и с изяществом, свойственным греческому красноречию, в более пространной, блистательной и плавной манере. Он то и дело напоминал, чтобы мы остерегались, как бы эти мошенники не вошли к нам в доверие, ввиду того что они, как представляется, иногда вместе со вздором случайно изрекают и нечто истинное. (33) «Ибо, — сказал он, — [астрологи] не говорят связного, определенного и познанного, но, опираясь на ненадежное и двусмысленное предположение, продвигаются между ложным и истинным шаг за шагом, как во тьме и, перепробовав многое, внезапно наталкиваются, не зная об этом, на истину или, руководствуясь доверчивостью тех, кто просит у них совета, с остроумием приходят к тому, что является истиной, и, следовательно, они, кажется, с большей легкостью создают видимость истины относительно прошлых дел, чем будущих. Однако по сравнению с прочим, в чем они лгут, все то, что они говорят истинного — благодаря либо ловкости, либо случайности, — не составляет и тысячной доли».