Отправив Нэдзу в камеру предварительного заключения, команда принялась обсуждать его показания.

— Правда ли все это? Не мутит ли он воду, сводя свою роль только к действиям с трупами?

Сыщик Симура был явно не удовлетворен результатами:

— Киндаити-сэнсэй, а вы как думаете?

— Мне кажется, верить здесь можно. Алиби-то у него есть, пусть и не абсолютное.

— Алиби — это то, что он был во время убийства с женщиной, чья личность не установлена?

Во взгляде Симуры сквозил вызов.

— Ну, даже если отбросить его собственные показания, эту женщину повстречал Эномото-кун. Она приехала вместе с Судо, который в то время был еще жив. Судо после этого направился в «Одуванчик», а дама в сопровождении Эномото пошла к Нэдзу. Примерно через полчаса он с той самой дамой вышел из восемнадцатого корпуса, что засвидетельствовал Химэно-кун. При том, что злодеяние свершилось именно в этот отрезок времени, алиби можно признать хоть и не стопроцентным, но вполне убедительным.

— Пожалуй. Но согласитесь, Киндаити-сэнсэй, этот человек явно хорошо знает мадам.

— Да, несомненно.

Из глубин памяти у Киндаити всплыло имя депутата парламента от партии Минминто — Хитоцуянаги Тадахико. Но произносить его здесь не следовало. А между тем, Нэдзу, так же, как и Тадахико, был родом из префектуры Хёго.

— Вы, господин старший инспектор, замечательно разобрались в той безумной истории, что он нам рассказал. Как вы и сформулировали, существуют обстоятельства, из-за которых фотография убитой не должна была появиться в газетах и на экране.

— Что же это за обстоятельства? Ее прошлое?

— Судя по лицу Нэдзу, выжать из него ответ вряд ли удастся, — Киндаити Коскэ вздохнул. В глазах его появилось боль. — Короче, он совершенно определенно кого-то прикрывает. Пожалуй, его показания следует понимать так: он выгораживает не убийцу, а человека, для которого огласка прошлого погибшей чревата крупными неприятностями.

— А если за этим типом числится что-то криминальное? В таком случае все равно получается, что Нэдзу прикрывает преступника.

Скептицизм Симуры поколебать было трудно.

— Между прочим, куда делся художник Мидзусима? — вспомнил Киндаити Коскэ.

Исчезновение художника странным образом беспокоило частного сыщика.

Несомненно, читатель понял: если автор писем Мидзусима, то он должен знать смысл выражения «белое и черное»! Вот одна из причин, почему Киндаити так хотелось встретиться с ним.

— Кстати, кто-нибудь встречался с журналистом Сассой Тэрухисой из газеты «А»?

— Я с ним говорил, — приподнялся сыщик Эма. — Как вы, сэнсэй, и предполагали, информация ушла на сторону. Более того, она попала к человеку, живущему в Хинодэ.

— Кто же это?

— В корпусе пятнадцать проживает сотрудник отдела этой газеты Хосода Тосидзо. В начале июня Сасса рассказал супругам Хосода о письме и попросил коллегу навести справки. Но учтите, — тут Эма заулыбался, — по слухам, жена этого Хосода — ее зовут Аико — одно время частенько уходила в компании художника. Потом у них там что-то произошло, и отношения резко прервались.

— Вы с этой Аико разговаривали?

— Разумеется, но дело в том, что она о Мидзусиме и слышать ничего не хочет, он явно как-то нехорошо с ней обошелся. А вообще, судя по ее лицу можно смело предполагать, что она ему проговорилась.

Ямакава достал из рабочего стола папку для бумаг и вытащил оттуда те самые шесть писем. На каждом был наклеен ярлычок с порядковым номером.

№ 1 — письмо, полученное Сираи Таданари.

№ 2 — письмо, которое получил Химэно Сабухиро, и которое толкнуло Киёми на попытку самоубийства.

№ 3 — письмо, полученное Судо Тацуо.

№ 4 — обрывки письма, найденные в спальне мадам.

№ 5 — письмо, полученное отцом Тамаки.

№ 6 — «Желудь покатился…» — письмо, содержащее намек о местонахождении тела Судо Тацуо.

— Киндаити-сэнсэй! — заговорил Ямакава.

— Да?

— Письмо номер один по исполнению абсолютно такое же, как и остальные — текст склеен из вырезанных слов, адрес прописан по трафарету. А вот по стилю оно совсем другое.

— Согласен.

— Насколько я понимаю, — осторожно продолжил Ямакава, — вы полагаете, что у него другой автор. Первое письмо было отправлено брату Сираи Сумико с целью разорвать ее помолвку с Окабэ Тайдзо. Это стало известно Мидзусиме — Эма нам сейчас сообщил, что Хосода Аико ему проговорилась. И тогда Мидзусима сам начал рассылать аналогичные письма. Я правильно понял ваш ход мысли?

— Да.

— Но Киндаити-сэнсэй! — засомневался Тодороку. — Мидзусима ведь уже в приличном возрасте, зачем ему заниматься подобными глупостями?

— С ним-то все ясно, — прищелкнул языком сыщик Симура. — Это неудовлетворенный тип. Смотрите, как по всему Хинодэ шарил, а ведь реально ни одной добычи. Вон и с матерью Тамаки та же история вышла — в последний момент все накрылось. Естественно, у него физиологическая неудовлетворенность, а отсюда интерес к сексуальной жизни других, болезненно-постыдное желание калечить им эту жизнь. По-моему, вполне правдоподобно.

— Я согласен с версией Симуры, — подтвердил Киндаити.

— Позвольте, а как же вот это? — Тодороку ткнул пальцем в письмо № 5. — Получается, он сам себя разоблачил?

— Ну, об этом мы уже говорили. В Хинодэ у Мидзусимы слава Дон Жуана, и было бы подозрительно, не появись о нем анонимки. К тому же, один из получателей таких писем уже убит, поэтому следствие могло заинтересоваться автором. Вот почему он так поступил. Письмо номер пять было состряпано уже после убийства.

— И начинается оно не со слов Ladies and Gentlemen, а «слушайте все, слушайте все!» — он ведь к тому времени уже утопил журналы!!! — воскликнул Ямакава.

— Ну хорошо, сэнсэй, а как же последнее? Уж это-то точно не Мидзу…

Киндаити Коскэ встал и отвесил почтительнейший поклон всем присутствующим.

— Сэнсэй, в чем дело? — выразил всеобщее недоумение Ямакава.

В ту же секунду Тодороку изменился в лице и заорал:

— Дьявол!!!

После чего добавил:

— Прошу прощения.

И уперся взглядом в Киндаити в совершенном потрясении:

— Так «желудь покатился» — это вы?

— Ка-ак? — Тут уж в лице изменились все остальные и дружно уставились на Киндаити.

Он, правда, был сильно сконфужен, но ответил:

— Нет-нет, извиняться должен я. Что ж, я не обладаю талантом Мидзусимы. Просто услышал прозвище Судо и воспользовался куплетом из детской песенки, а оказалось, люди мыслят одинаково. Я очень забеспокоился, когда Химэно-кун вызвал у вас подозрение из-за того же куплета.

Ошеломленные присутствующие не сводили с Киндаити глаз, а Симура с возмущением сказал:

— Господи, сэнсэй! Ну зачем надо было тратить столько трудов и времени, вместо того, чтобы прямо сказать нам?

— Э нет, Симура-кун, — Ямакава уже пришел в себя, и к нему вернулось его обычное добродушие. — Сэнсэй и так довольно настойчиво предупреждал нас насчет пруда, а мы все никак не могли решиться. Вот он нас и разыграл.

— К тому же, Симура-кун, — Киндаити продолжал страдать от чувства неловкости, — я ведь сам не был абсолютно уверен, что тело там.

— Но подозрение у вас все-таки было на этот счет? — Симура тоже продолжал страдать, но от чувства досады.

— Подозрение у меня возникло сразу после того, как нашли первый труп. Помните, мы поднялись на крышу двадцатого корпуса? Когда мы с господином Тодороку смотрели сверху на озеро, я обратил внимание, что сырая земля в самом конце мыса вся истоптана, да к тому же заметил след от колеи. А потом это просто ожило в памяти.

— Ну в таком случае, — сыщик Миура смущенно втянул голову в плечи, — мне тоже следовало кое-что заметить. В тот вечер я разговаривал с Мидзусимой, который пришел к дубу делать зарисовки. Теперь-то ясно, что он присматривал место, чтоб утопить журналы, а вот на следы на земле я и внимания не обратил.

— Ладно, оставим. — Тодороку жестом прекратил обсуждение. — Киндаити-сэнсэй, что же у нас в итоге? Убийца мадам и Судо Тацуо — одно лицо, человек, расправившийся с трупами, — другое. И есть еще кто-то, распространявший анонимные письма, которые переполошили Хинодэ. Так?

— Да, выходит так.

Киндаити горько вздохнул. Взгляд его был печален.

— Но послушайте, сэнсэй, — с недоумением заговорил Ямакава. — Что же, те трое, кого сейчас назвал господин старший инспектор, заранее договорились: мол, я вот это сделаю, а ты вот то?

— Вас интересует, не имеем ли мы дело с преднамеренным преступным сговором?

— Ну да.

— Если здесь сговор, то дальнейший ход расследования понятен. Имя преступника знает господин Нэдзу, хотя и скрывает это… Кроме того, убийцу знает исчезнувший художник Мидзусима… Но следует предусмотреть и другой вариант.

— Все три происшествия просто случайно совпали?

— Такое тоже нельзя исключать. Не это ли столь запутало всю ситуацию? Если бы художник Мидзусима не стряпал письма, если бы господин Нэдзу не проделал дикости с трупами, все решалось бы гораздо проще, не так ли?

— Вы имеете в виду Итами Дайскэ? — встрепенулся сыщик Симура.

— Вот именно. Господин старший инспектор! — Киндаити Коскэ что-то припомнил. — Итами признал, что имел связь с мадам?

— Нам удалось вытрясти из служащего ресторана «Ханаикада» в Футю, что Итами трижды тайком встречался с ней там в отдельном кабинете для любовных свиданий. После этого ему деваться было некуда, и он выложил все. Так вот есть один интересный момент.

— Какой же?

Тодороку усмехнулся:

— По словам Итами, как он ни изощрялся с мадам, она никогда не отдавалась страсти. Просто подчинялась ему, как кукла. При этом сам Итами в итоге начисто выдыхался, на чем все и прекращалось. И так было каждый раз. То есть она выматывала из мужика все силы, а сама при этом совершенно не возбуждалась. Верно он про нее сказал — всем лисам лиса!

Очевидно, для Киндаити Коскэ эта информация была новой, потому что он проявил к ней повышенный интерес:

— Что же, Катагири Цунэко была физиологически фригидна?

— Я и сам прежде всего об этом подумал, но из откровений Итами такого не следует. Он поведал, что отвечать-то она ему в какой-то степени отвечала, но вот до конца с ней дойти у него никак не получалось: она всегда его выматывала раньше. В общем, похоже, что в постели мадам совершенно сознательно себя сдерживала.

— Однако, — Киндаити Коскэ страдальчески отвел взгляд на окно, — возможно ли такое с точки зрения физиологии? Сколько раз Итами с ней встречался, говорите?

— В «Ханаикада» три раза.

— Ну, первый раз — ладно, но ведь потом-то он старался ее завести всякими штучками?

— Разумеется. Набрасывался на нее со всей страстью. И всегда первым же и капитулировал. А она при этом оставалась холодна. Повторялось это каждый раз. Теперь он говорит, что в конце концов совершенно потерял к ней интерес, о чем ничуть не сожалеет.

— Вот это вранье, — вступил в разговор сыщик Симура. — Если уж мужчина запал на женщину, то чем холоднее она его принимает, тем больше он распаляется. Конечно, если они вместе живут и подобное каждую ночь месяцами повторяется, тут уж, конечно, он плюнет и уйдет. Но чтоб после двух-трех раз потерять всякий интерес — как-то это не убедительно.

— Нэдзу показал, что в тот вечер убитая совершенно определенно была в постели с мужчиной, — спокойно напомнил Ямакава. — Им мог быть только Итами. Он занимался с ней любовью, она, как всегда, оставалась холодна, он рассвирепел и убил ее. Как вам такая версия?

— Как говорится, чрезмерная любовь удесятеряет ненависть. Возможно даже, он ее непреднамеренно убил, а потом испугался, что придется отвечать, и сбежал. Господин старший инспектор, Киндаити-сэнсэй, по такой версии все концы сходятся! — Сыщик Симура рвался немедленно арестовать Итами Дайскэ.

Итак, подозрения в адрес Итами неожиданно резко усилились.

Он приходил к ателье в то самое время, когда мадам была убита. Он единственный из причастных к делу, у кого нет алиби.

Итами говорил, что задняя дверь была заперта изнутри. Он начал звать хозяйку, тут свет на втором этаже погас, и он ушел ни с чем. Но никаких подтверждений его словам нет.

Итами не был арестован сразу только по одной причине: всех занимало исчезновение Судо Тацуо.

Но и обнаружив тело пропавшего, вопреки нетерпению сыщика Симуры полиция не стала торопиться с задержанием Итами. У всех оставались сильные сомнения в отношении искренности Нэдзу Гоити.

Чтобы убедиться в правдивости его слов, необходимо было установить даму, приезжавшую к нему десятого вечером. Только ее свидетельства могли подкрепить его показания. И все же несмотря на это Нэдзу упрямо отказывался назвать свою гостью. Вот что заставляло полицию сомневаться в словах Нэдзу, и именно этим объяснялось, почему Итами Дайскэ не арестовывали.

Кто преступник — Итами или Нэдзу?

В таких сомнениях завершился октябрь, и на календаре открылся очередной лист.

В первый же день ноября Итами вызвали для допроса в полицейское управление, но он продолжал стоять на своем и единственное, в чем удалось продвинуться вперед, — это добиться его признания в том, что его отношения с убитой в значительной степени строились на принуждении с его стороны.

В тот день Киндаити Коскэ встречался с сотрудником газеты «Майаса Симбун» Уцуги Синсаку.

Время от времени Киндаити прибегал к услугам этого молодого человека и через него к помощи отдела сбора информации. Взамен Уцуги Синсаку иногда получал от Киндаити великолепные эксклюзивные сведения.

В наше время журналисты уделяют большое внимание своей внешности. Особенно молодые. Уцуги Синсаку было лет тридцать, он семь-восемь лет назад благополучно поступил по конкурсу в редакцию газеты и сейчас уверенно шел в гору. Чистый, ясный взгляд придавал ему юный вид, но в работе ему были свойственны четкость позиции и формулировок.

— Понимаешь, мне надо, чтобы ты, ничего не оформляя официально, исчез из редакции денька на три, а то и больше.

— Понял. Если это по вашему распоряжению, мое начальство только обрадуется такому прогулу. Дело Хинодэ?

— Уцуги-кун! — Киндаити сделал строгое лицо. — Вопрос непозволительный! К тому же, — тут он вдруг заулыбался, — пусть я и не очень популярный сыщик, но позволить себе держаться только за дело Хинодэ не могу. Эдак я себе на еду не заработаю.

— Простите за бестактный вопрос. Так чем я должен заняться?

— Мне нужны сведения вот об этом человеке. У вас в отделе на него, конечно, досье имеется, но ты поезжай и собери данные прямо на месте. Но чтоб там никто ничего не заподозрил, — ну, это ты сам понимаешь.

Уцуги бросил взгляд на переданный ему листок, и на его лице мелькнуло удивление.

— Этот господин сейчас баллотируется на выборах по первому округу префектуры Хёго!

— Да, и мне нужно, чтобы твоя работа не навредила его избирательной кампании. И ему самому тоже.

Глядя на Киндаити ясными глазами, Уцуги уточнил:

— На что обратить особое внимание? Самые общие сведения должны быть в редакции.

— Это понятно. Но мне нужны данные о его отношениях с женщинами. Человек он известный, так что я думаю, это не слишком сложно.

— Понял. И что бы я ни накопал, без вашего разрешения в газете не помещать, так?

Судя по всему, молодой журналист быстро сориентировался в ситуации.

Спустя час Уцуги уже ехал в поезде «Кодама-2».

Киндаити Коскэ в свою очередь отправился пешком на Нихонбаси в универмаг S. Он знал из газет, что там на восьмом этаже проходит выставка современной французской живописи.

Вообще современная живопись была для Киндаити за пределами понимания. Но кое-какие вещи радовали ему глаз цветовой гаммой, и, проведя здесь целый час, ему удалось, наконец, заставить себя забыть дело Хинодэ.

Он вышел на улицу в три часа и взял такси. Дорожные пробки основательно задержали его, до полицейского управления он добирался более полутора часов. На входе Киндаити столкнулся с Тамико, матерью Эномото, которая вместе с Юкико выходила из здания. Наверное, они приносили передачу. Глаза девочки опухли от слез.

Тамико лет пятьдесят, она из тех женщин, которым удивительно идет благородное шелковое кимоно. При виде Киндаити она склонила в поклоне голову, при этом всем своим видом выражая негодование в его адрес. Девочка взглянула на него умоляюще. У Киндаити стало жарко в груди.

Внутри все так же толпились журналисты. Киндаити пробился сквозь них в помещение для допросов и застал Тодороку в тот момент, когда тот обсуждал с подчиненными дальнейший план действий.

— О, сэнсэй! А мы только что закончили с Итами.

— Ну и как, есть какая-нибудь новая ниточка?

— Да в общем нет. Единственное — он признал, что их отношения с погибшей возникли не по обоюдному согласию, а по принуждению с его стороны.

— Пожалуй, это самая подозрительная личность. И по времени, и с точки зрения мотива, — заметил кто-то из присутствующих.

Но Киндаити Коскэ с этим не согласился. Задушить мадам из-за того, что она не испытывала безумной страсти в постели — мотивация слабоватая. Годится разве что для маньяка какого-нибудь.

— Как там господин Нэдзу?

— Ему колют успокоительное и кардиостимуляторы, но смотреть на него сил нет, так он мучается. Хотя и понятно, что сам же свой урожай и пожинает, — мрачно пробурчал Ямакава.

— А что насчет Мидзусимы?

— В настоящий момент ничего. Сбежал он в воскресенье, следовательно, получить свои деньги в тот день нигде не мог, а в кошельке у него должно быть негусто. Так что сейчас проверяем его заказчиков.

— Вы полагаете, Киндаити-сэнсэй, что Мидзусима располагает какой-то информацией?

Киндаити собрался было что-то ответить, но тут появился сыщик Симура. Глаза его блестели.

— Господин старший инспектор, вас хочет видеть какая-то женщина. Говорит, в связи с нашим делом. — И протянул визитку.

Цудзимура Акико. Проживает в городе Асия префектуры Хёго.

Она вошла, и в тот же момент Киндаити ощутил резкий толчок в груди.

Женщина была удивительно хороша собой. Точнее, просто восхитительно красива. Сколько ей — тридцать пять, тридцать шесть? Красота скрывала возраст. И что-то в ее облике неуловимо напоминало Юкико.

Видя, что она в замешательстве остановилась у дверей, Тодороку привстал:

— Проходите, пожалуйста. Вы хотите что-то сообщить в связи с происшествием в Хинодэ?

Он быстрым взглядом оценил ее туалет. Одета богато. Учитывая, что эта дама проживает в небольшом городке, можно заключить, что в средствах она явно не нуждается. И лицо, и весь ее облик говорили о том, что перед ним женщина состоятельная.

— Да, я… Это вы ведете дело?

— Да. Моя фамилия Тодороку. Садитесь, пожалуйста.

Женщина, пошатываясь, подошла к столу и села лицом к старшему инспектору. Выглядела она очень усталой.

— Я выехала из Осаки как только прочла утренние газеты. Где Нэдзу?

— Вы ему кто?

— Жена. Мы с ним расстались. Для Юкико я умерла.

Она деланно улыбнулась, но улыбка эта была страдальческой. Женщина тут же стерла ее с лица и нервно огляделась.

— Его, видимо, держат в камере? У него же наверняка ломка…

Тодороку внимательно посмотрел ей в лицо.

— Значит, вам известно, что он принимал наркотики?

— Да. Именно поэтому мы и расстались.

Она ответила прямым взглядом, в котором явственно читалось страдание.

— Правда, потом я слышала, что он избавился от них, но когда приехала к нему в Хинодэ вечером десятого октября, то поняла, что это снова продолжается.

Присутствующие в комнате переглянулись.

Версия Сабухиро рухнула окончательно.

— Итак, вечером десятого октября вы были у Нэдзу в Хинодэ?

— Да, я как раз в тот день приезжала в Токио и заодно навестила его.

— По какому делу?

— Ничего особенного. Просто я знала, что он весной забрал к себе Юкико, и хотела посмотреть, как они живут.

— Во сколько вы к нему приехали?

— Вечером, чуть позже десяти. По-моему, было минут десять одиннадцатого.

— Довольно странное время для визита. Почему так?

Акико помолчала. Затем решительно подняла на собеседника увлажнившиеся от слез глаза.

— Расскажу откровенно. Я живу в Асия с мужчиной. Это китаец, из Тайваня. Он безумно ревнив, и когда я уезжаю в Токио, всегда организовывает за мной слежку. Ускользнуть от соглядатая мне удалось только к вечеру.

Так она на содержании этого китайца, сообразил Тодороку, теперь совсем другими глазами оценив ее наряд.

— Что же, расскажите подробно про тот вечер. Насколько нам известно, вы приехали автобусом?

— Да, выезжая из Осаки я выяснила, что есть автобусная остановка «Квартал Хинодэ», и решила, что так будет проще найти адрес, чем на такси.

— В автобусе вы спрашивали про Нэдзу у человека по имени Судо Тацуо?

— Так это был он… — Акико с остановившимся взглядом судорожно глотнула воздуха. — Нет, как его зовут, я не знала. Хорошо сложенный мужчина лет тридцати.

— Что было дальше?

— Имя Нэдзу было ему знакомо, но точно он припомнить не мог. Когда мы вышли из автобуса, на входе в квартал он обратился к молодому высокому парню. Тот юноша знал Нэдзу и проводил меня.

— Вы пришли к мужу примерно в десять минут одиннадцатого?

— Да. Я взглянула на часы, когда выходила из автобуса. Было пять минут.

— А потом?

— Увидев меня, Нэдзу очень удивился, а мне стоило лишь взглянуть на него, чтоб ощутить безграничное отчаяние.

— Что вы хотите этим сказать?

— У меня уже был горький опыт, и я с первого взгляда поняла, что он продолжает принимать наркотики. Таким людям ни до чего нет дела. А я… Меня никак не устраивает мое нынешнее положение, я так надеялась, что можно будет все начать сначала, жить мирно и спокойно своей семьей, пусть даже в бедности. Вот почему столь велико было мое отчаяние.

— Ясно. До которого часа вы у него находились?

Тодороку ненавидел себя за эти сухие вопросы. Но он полицейский, и для него в первую очередь важно убедиться в алиби Нэдзу.

— Выставить меня сразу он не мог. Боялся, наверное, что я подниму крик, и Юкико узнает, что мы от нее скрываем. Провел меня в большую комнату. Юкико была в соседней. По-моему, она не спала, но он так и не дал нам встретиться. Я пробыла там минут пятнадцать-двадцать, а потом Нэдзу принялся меня выпроваживать, и мы с ним ушли.

— Значит, это было примерно в половине одиннадцатого?

— Я не следила за временем, но примерно так.

— Рассказывайте дальше.

— Нэдзу хотел отправить меня автобусом, но мне нужно было многое у него разузнать, и я предложила пройтись до станции. Мы пошли через Хинодэ наискосок, чтобы срезать путь. Потом…

— Прошу прощения, — остановил ее Тодороку. — Вы слышали об убийстве хозяйки ателье «Одуванчик»?

— Разумеется.

— В тот вечер вы проходили мимо этого ателье. Вам ничего не бросилось в глаза?

— Абсолютно ничего. Я была так занята своими проблемами… Даже не помню, где мы с ним шли.

— Так. Продолжайте.

— Потом мы вышли напротив киностудии. А там — огромный луг… И я уговорила его, буквально силком затащила туда…

Ее нежное лицо пошло красными пятнами.

— Там есть такой склон, весь заросший травой…

Щеки ее покрылись румянцем, глаза затуманились.

— Мы уселись рядом, не глядя друг на друга. А за разговором обнялись и повалились на траву. Впрочем, нет, — она поспешно поправилась, — я не так сказала, вы ведь неправильно поймете. Не «мы повалились» — это я, я сама повалила его! Я… — и после небольшой паузы продолжила. — Конечно, тело мое пылало, я хотела его любви. Но было еще и большее: я хотела, чтоб он был мужчиной. Мужчиной, который не может в такой ситуации не взять женщину. Но — напрасно!

Произнеся это на одном дыхании, Акико закрыла лицо руками. Послышались тихие всхлипывания, между тонких пальцев просочились слезинки.

— Наркотики разъели его тело, лишили интереса к сексу. Нет, он не протестовал, он полностью подчинился мне. А сам при этом бормотал, что все равно ничего не получится. Так оно и вышло… Что ж, такое мне было знакомо, и я сделала все, чтобы разбудить в нем мужчину. Да, сама я снова зажглась, а он так и остался безучастным. Когда стало ясно, что опять ничего не вышло, я обхватила его за шею и разрыдалась. Его несчастье — это мое несчастье. А он только молча гладил меня по спине. Плакала я долго. Потом он сказал: я конченый человек, смирись с этим. И еще: пойдем, а то опоздаешь на последнюю электричку. В полном отчаянии я поднялась, и мы пошли к станции. Пришли мы туда около часа ночи.

Акико вытерла слезы и подняла на Тодороку прямой взгляд. Истерзанное мукой лицо было бледным.

— Я специально приехала из Осаки, чтобы рассказать вам это. Не знаю, что говорил он. Но если человек, к которому я обратилась в автобусе, — это Судо, то Нэдзу просто по времени не мог убить его. Газеты пишут, что Катагири Цунэко и Судо Тацуо убиты одним и тем же человеком. Значит, Нэдзу невиновен в этих преступлениях, не так ли?

Что ж, показания Нэдзу получили подтверждение. Пусть даже Сабухиро не видел толком спутницу коменданта — все-таки, он был далеко, и уже стемнело, — но Кэнсаку должен помнить эту женщину. Если он засвидетельствует, что именно ее он провожал к Нэдзу десятого вечером, у того будет абсолютное алиби. Пусть даже и остается вопрос, зачем ему было так необходимо изувечить до неузнаваемости лицо мадам.

— А кстати, госпожа…

— Слушаю вас.

— Если вы давно знали, что господин Нэдзу сидит на наркотиках, вы, должно быть, представляете себе, насколько это дорого?

— Да. Я потому и вынуждена была уйти от него.

— Так откуда он брал деньги? У него было какое-то состояние?

— Оно было у него давно. Он второй сын богатого землевладельца и получил от отца значительную долю. Но вы же знаете, как получилось после войны — поля и земли обесценились. Правда, у него оставались лесные угодья, но их он спустил на наркотики.

— В таком случае, из каких средств он черпал деньги на наркотики последнее время?

— Что?

Акико ошеломленно взглянула на Тодороку, словно такой вопрос никогда не приходил ей в голову.

— Он сам не сказал вам?

— Нет. Как мы ни спрашивали.

— Но… — Акико, словно подыскивая слова, некоторое время смотрела в лицо Тодороку, а потом убежденно заговорила. — Он не способен на дурное. Он всегда был очень порядочным человеком. Он очень отзывчивый, очень честный. Он всю войну заботился о своих подчиненных. Он и разочаровался в обществе после войны, потому что уж слишком был прям и чист душой. Это и подтолкнуло его к наркотикам. Ах, если б не они!..

— Может, он кого-то шантажировал?

Глаза Акико полыхнули гневом.

— Такого не может быть! Шантаж — это игра на человеческих слабостях, а он абсолютно на такое не способен! Абсолютно! Да Нэдзу скорее мог бы убить, но воспользоваться слабостью человека — на такую подлость он не способен. Категорически!

— Скажите, госпожа, — заговорил молчавший до сих пор Киндаити. — А почему вы расстались с господином Нэдзу? Вот вы сказали — из-за наркотиков. То есть, из-за них ушло ваше чувство к нему?

На лице Акико внезапно отразилась боль. Она с горечью посмотрела на Киндаити и, почти срываясь на рыдания, заговорила.

— Не знаю, кто вы, но слушали меня внимательно. Дело было вот как. — Она перевела дыхание. — Он служил в Центральном Китае и демобилизовался довольно быстро. В сорок шестом году мы поженились. Для нас обоих это был первый брак. Я сразу забеременела и в сорок седьмом родила Юкико. Вот тогда-то с ним и началось неладное. Мы жили в наших родных краях, в уезде Сисо префектуры Хёго, и он принялся раз в неделю ездить в Кобэ. Я-то думала, что муж ищет работу, а он — ну кто мог подумать! — попробовал там наркотики и стал ездить туда запасаться.

Акико тяжело вздохнула:

— Я отчаянно пыталась его спасти, но сама же отступалась, видя его мучения при ломке. В одночасье мы потеряли то немногое, что имели. Кто-то из нас должен был начать работать. Мне по наивности казалось, что уж я-то, во всяком случае, смогу уберечь себя, и несмотря на все его протесты отправилась в Кобэ. Но не прошло и месяца, как возвращение домой стало для меня невозможным.

— Что вы хотите этим сказать?

— Есть в этой жизни то, от чего у женщины просто не хватит физических сил уберечься — мужское насилие. Меня изнасиловал китаец, державший под контролем черный рынок в Кобэ. Нет, он не издевался надо мной, даже чуть не извинялся за то, что из-за наркотиков ослаб и долго не мог взять. Я не могла такой вернуться к мужу. С тех пор я так и перехожу из рук в руки от китайца к китайцу.

Акико закрыла лицо руками и горько заплакала. Классический пример пути к пропасти, который проходили японские женщины послевоенных лет.

Дождавшись, когда Акико успокоилась, Тодороку рассказал ей, в чем суть показаний Нэдзу. Она слушала его с изумлением, молча переводя вопрошающий взгляд с инспектора на частного сыщика, а в конце рассказа опять остановила взгляд на Тодороку с вопросом:

— Но почему же все-таки он сотворил такую дикость?

— Вот это мы и хотим узнать. Господин Нэдзу искренне признается в том, что один труп он изуродовал, а другой утопил, но как только заходит речь о причине подобных действий, он тут же категорически отказывается говорить. У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?

— Совершенно никаких.

— Вы ничего не знаете о женщине по имени Катагири Цунэко?

— Нет. Мы давно живем с ним порознь, и в тот вечер он о ней тоже не упоминал. Только…

— Что — «только»?

— Только если у него и были с ней какие-то отношения, то не как с женщиной. Он совершенно бессилен по мужской части.

— Да мы тоже не думаем, что здесь плотская связь. Видимо, кто-то не желал, чтобы прошлое мадам стало известно, и Нэдзу сделал все, чтобы прикрыть того человека. Вас это не наводит ни на какие мысли?

Нет, ей ничего не приходило в голову. Но она согласилась, что такой поступок как раз в характере Нэдзу.

— Значит, — вздохнула печально Акико, — наказание неизбежно?

— А знаете, — подал голос Киндаити Коскэ, — он и сам хочет этого. Хочет сесть в тюрьму.

— Почему вы так думаете?

— Он надеется таким образом порвать с наркотиками. Что же, тюрьма для этого идеальное место. А потом все будет так, как вы сами хотели там, на лугу — он станет таким, каким был прежде.

Акико, не произнося ни слова, внимательно посмотрела на Киндаити, потом перевела взгляд на Тодороку. Он ободряюще кивнул ей, и глаза ее снова увлажнились. Она благодарно склонила голову.

— Спасибо. Позвольте мне встретиться с Нэдзу. Раз он принял такое решение, я тоже должна как можно скорее начать другую жизнь.

Прежде, чем допустить Акико к мужу, было проведено опознание. Эномото Кэнсаку подтвердил, что это и есть та самая женщина, которую он провожал к Нэдзу. Алиби коменданта было установлено.

На следующий день Итами Дайскэ арестовали.