В субботу 5 ноября 1960 года газета «Майаса Симбун» в вечернем выпуске поместила сенсационную новость: по делу о тройном убийстве в Хинодэ предполагается пригласить в качестве свидетеля бывшего депутата парламента Хитоцуянаги Тадахико. Сообщение потрясло всех, в том числе и корреспондентов других изданий.

Фотографии, которые привез из Кобэ Уцуги Синсаку, были предъявлены сначала Дзюнко. Она засвидетельствовала, что на них несомненно владелица «Одуванчика», хотя с другой прической и совсем по-другому одета.

Следующей стала Киёми.

При виде фотографий девушка явно испытала настоящий шок. Тем не менее, она слабым голосом подтвердила, что это Катагири Цунэко.

И наконец, снимки с многозначительным видом изучила Кавамура Мацуэ, которая тоже заключила, что на них бесспорно изображена хозяйка ателье.

Киндаити Коскэ нанес визит господину Хибики. Тот вынужден был предоставить частному сыщику возможность действовать по своему усмотрению. Таким образом, факты были доложены старшему инспектору Тодороку.

Сыщик Симура отправился в Кобэ и вернулся вместе с бывшим депутатом парламента от партии Минминто Хитоцуянаги Тадахико. Этот новый важный свидетель по делу о тройном убийстве в Хинодэ появился в полицейском управлении S в три часа дня шестого ноября.

Мы не будем описывать здесь, какой ажиотаж вызвало в прессе появление в расследовании нового лица и насколько эта новость взбудоражила общественное мнение. Скажем лишь, что господин Хитоцуянаги явился в полицейское управление бледным и измученным.

Позже он поведал своим соратникам, что как только прочитал в газетах об аресте Нэдзу Гоити, тут же принял решение снять свою кандидатуру на выборах.

— Господин Хитоцуянаги Тадахико?

Снятием показаний в данном случае занялся сам Тодороку.

При взгляде на измученного Хитоцуянаги инспектор полиции не смог подавить в себе определенного сочувствия.

Тодороку ожидал увидеть высокомерного, спесивого типа. Между тем, тихо сидевший перед ним мужчина выглядел скромным и искренним. Внешностью он скорее походил на университетского профессора, нежели на политика.

— Да, — Хитоцуянаги спокойно кивнул и продолжил. — Мне неловко, что я доставил вам столько хлопот. Следовало заявить о себе раньше. Но понимаете, мои обстоятельства… И вообще все получилось не так, как я предполагал… Хотя, конечно, это не служит оправданием, не так ли?

— Пожалуй, да. Итак, признаете ли вы, что хозяйка ателье «Одуванчик», называвшая себя Катагири Цунэко — это ваша бывшая жена Ёко, которая три года назад исчезла после крушения яхты в заливе Сума?

— Да, дело обстоит именно так, как вам сообщил господин Нэдзу. Если женщина, убитая вечером десятого октября, — владелица ателье «Одуванчик» Катагири Цунэко, то это вне сомнений моя бывшая жена Ёко.

Тодороку метнул быстрый взгляд на Киндаити. Он сомневался, стоит ли раскрывать карты, но все же решился.

— Ясно. Только господин Нэдзу нам этого не сообщал. Он признался, что изуродовал труп женщины, но не сказал, кто она.

Хитоцуянаги ошеломленно поднял на него глаза. И тут же широко улыбнулся:

— Ну-ну, вы меня успокоили. Значит, Нэдзу остался мне предан? Что же, тогда я тем более должен был объявиться раньше.

— Вы знали, что ваша супруга жива?

— Знал. А еще точнее — я сам сознательно принял участие в этом представлении.

— Вы сами?..

Присутствующие моментально напряглись.

На лице Ямакавы, наблюдавшего за бывшим депутатом, появилось откровенное изумление. У Миуры, делавшего пометки, замер в руке карандаш. Развалившийся на стуле Симура весь подобрался и выпрямился.

— Господин Хитоцуянаги! — в голосе Тодороку появилась суровость. — То есть крушение яхты не было случайностью? Это была спланированная мистификация по сговору супругов?

— Да.

— Но какой смысл? Зачем вам понадобился этот абсурдный розыгрыш?

— Причина проста. Мы оба пришли к выводу, что больше не можем продолжать совместную супружескую жизнь.

— Позвольте, но для этого существует развод!

— Разумеется. Я и сам настаивал на разводе, но Ёко и слышать не хотела. Она категорически уперлась, что для Катико — это наша дочь, единственный ребенок — что для нее лучше знать, что мать умерла, чем думать о том, что она где-то живет разведенной.

— Но… простите, с точки зрения здравого смысла с этим никак нельзя согласиться.

— Вы совершенно правы, — искренне подтвердил господин Хитоцуянаги. — Полностью признаю разумность ваших суждений. Но Ёко — знаете, она всегда была несколько эксцентричной женщиной. То есть, в общем характер у нее был покладистый, но если ей что-то вдруг ударяло в голову, — тут она шла напролом до конца. Считайте, что это страх перед общественным мнением. Она боялась развода.

— Ну хорошо, пусть так. И все-таки, в чем причина? Затеять такое, чтобы расстаться с супругом — для этого, видимо, имелись какие-то чрезвычайно серьезные основания?

— Поймите, несходство характеров и ничего более. Никакой иной причины не было.

— То… то есть, — Тодороку даже весь покраснел, — просто из-за несходства характеров вы пошли на такую аферу?

— Простите, господин старший инспектор, — заговорил Киндаити. — Причина, повод — может, об этом позже? Давайте сначала узнаем, как это конкретно происходило.

Тодороку заметил выражение глаз Киндаити и сухо обратился к господину Хитоцуянаги:

— Пожалуй, да. Рассказывайте.

Тот бодро заговорил:

— Мы долго говорили с ней, обсуждали и, наконец, оба согласились, что так будет лучше. Правда, я ее сразу предупредил, что в этом отвратительном деле не помощник. Но она сообщила, что вовсе на это и не рассчитывает. Сказала, что и не намеревалась обращаться ко мне за помощью, что мне просто надо закрыть на все глаза и дать ей возможность провернуть дело самой. Прежде всего, она принялась прятать свое состояние. У нее был капитал, на который она могла благополучно существовать и без моей поддержки. Получила она его от родителей, а то, что к тому времени из ее близких родственников уже никого не осталось, было ей только на руку. Чтобы спрятать капитал, ушло около полугода. Как она это сделала, я не спрашивал, а она сама не рассказывала, так что подробностей не знаю. Наконец, все было готово, и она велела мне уехать куда-нибудь по делам — ну хотя бы в Токио, чтобы на меня не пало подозрение. Я уехал 23 июля 1957 года, а через пару дней Ёко все осуществила.

Удивительно складное повествование. При наличии подозрений оно оставляло достаточно места для вопросов. Тем не менее, внимательные слушатели не могли не почувствовать его правдивость.

Из показаний Дзюнко и Киёми было известно, что мадам из «Одуванчика» производила впечатление женщины чем-то неприятной, зловещей: при всем ее внешнем спокойствии никогда нельзя было знать, что она вдруг выкинет. Это подтверждалось также и свидетельствами Итами Дайскэ. Образ женщины, о которой говорил Хитоцуянаги, оставлял точно такое же ощущение.

— Двадцать пятого поздно вечером мне в гостиницу позвонили из Кобэ. Вот и все — эта мысль не давала мне уснуть в ту ночь. Но на следующий день я вернулся в Кобэ уже совершенно спокойным. Видимо, мне удалось как-то подготовить себя к этому. Я должен был сыграть роль страдальца-мужа, потерявшего жену в результате несчастного случая. У меня это получилось вполне прилично. Какие-то подозрения на мой счет полиция все-таки имела, но алиби у меня было твердое, да и никаких дурных слухов на наш счет не ходило. Странно слышать это из моих уст, но у меня как у мужчины всегда была достойная репутация. Наши с Ёко супружеские отношения всегда были безупречны…

Кстати, в отчете, представленном журналистом Уцуги Синсаку, отмечалось, что господин Хитоцуянаги христианин.

— Дела шли отлично. Все оказалось даже проще, чем я ожидал. Я вновь и вновь восхищался находчивостью Ёко. Все кругом сразу поверили в ее смерть. Да нет, больше того — я сам на какое-то время решил, что план Ёко в чем-то не удался и она действительно погибла. Но примерно через месяц узнал, что часть ее припрятанного капитала куда-то ушла, и понял, что она жива…

— Одну минуточку, — остановил его Тодороку. — Вы сказали, что из родных у вашей жены почти никого не осталось, но наверняка достаточно многие знали, что у нее есть свой капитал?

— Да.

— Значит, кто-то должен был бы удивиться, что ее состояние вдруг в одночасье словно исчезло? Если ваша супруга могла спокойно прожить на него всю оставшуюся жизнь, значит, это состояние было очень даже приличным. К тому же, часть его должна была перейти вашей дочери?

Господин Хитоцуянаги скупо улыбнулся:

— Ёко это предусмотрела. Какую-то часть капитала она оставила. Знаете, часто говорят: состояние — это такая штука, которая вроде бы и есть, а глядь — и нет ничего. Вот она и оставила ровно столько, чтобы можно было пошуметь: мол, надо же — после смерти-то выяснилось, что не так много у нее было!

— А как вы договорились с супругой о дальнейших отношениях? — подозрительно спросил Тодороку.

— Она велела мне не беспокоиться за нее. Сказала, что прекрасно сможет жить самостоятельно, и потому хочет, чтобы я считал, будто она действительно умерла. Выразила надежду, что никогда в жизни не побеспокоит меня. И даже сказала, что если ей, неровен час, предстоит погибнуть от несчастного случая, то она и собственную смерть сумеет обставить так, что никто ни о чем не догадается. А потому, сказала она, я хочу, чтобы через три года, когда моя смерть будет подтверждена официально, ты женился. Я полностью ей доверился. Как я уже сказал, эта на вид скромная тихая женщина обладала исключительным упорством.

— Так зачем это все… — Тодороку с досадой вынужден был проглотить конец вопроса. По лицу Хитоцуянаги он понял, что это единственный пункт, на который он явно не получит вразумительного ответа.

Инспектор сменил тему:

— Когда вы впервые услышали о своей жене после ее исчезновения?

— В июне этого года. Господин Нэдзу появился у меня на квартире в Токио и сообщил, что в Хинодэ живет женщина, очень похожая на мою жену.

— Значит, Нэдзу знал вашу супругу?

— Да, — спокойно кивнул Хитоцуянаги. — Он родом из нашей префектуры. Больше того, во время войны я служил под его началом. После войны, году в сорок седьмом — сорок восьмом, он частенько приезжал в Кобэ и тогда заходил к нам. Как-то раз он попросил меня помочь ему устроиться на работу, да я и сам считал, что должен для него что-то сделать — ведь на войне Нэдзу многое сделал для меня. Но пока суть да дело, он успел — тут Хитоцуянаги помрачнел — пристраститься к дурному.

— Героин?

— Да. Так что в итоге место, которое я ему-таки раздобыл, не подошло. Вот, собственно говоря, в силу каких обстоятельств он знал мою жену.

— Нэдзу знал, что в конце июля пятьдесят седьмого года ваша супруга пропала после крушения яхты в Сума?

Этот вопрос задал Киндаити Коскэ.

Хитоцуянаги бросил в его сторону настороженный взгляд, но ответил кротко и без всякого промедления:

— Нэдзу еще раньше уехал в Токио, но когда в конце июля это произошло, он был у себя на родине — поехал навестить могилы родных. Там и узнал из газет. Я помню, что он приходил ко мне с соболезнованиями.

— Когда он в последний раз видел вашу супругу?

— По его словам, прямо накануне происшествия. Да-да, я просто сам забыл: он тогда по пути в родные края заехал к нам в Кобэ. Вот тогда они и виделись, а через неделю несчастный случай. Он пришел ко мне совершенно растерянный.

— Значит, Нэдзу видел вашу жену сравнительно недавно?

— Да, поэтому-то когда встретил ее в Хинодэ, сразу узнал.

— Вы с Ёко не знали, что Нэдзу работает на студии «Тэйто»?

— Нет, он не рассказывал. Сказал только, что сейчас живет в Токио. Так что пока он не пришел ко мне со своим открытием, я и знать не знал, что бывший армейский друг Ватанабэ устроил его на «Тэйто». Будь Ёко в курсе, она бы не стала искать себе прибежище в Хинодэ.

— Что ж, спасибо. Извините за вмешательство, господин старший инспектор.

— Так, ясно. Значит… — Тодороку немного подумал. — И что, Нэдзу решил вас этим шантажировать?

— Ничего подобного, — голос Хитоцуянаги звучал твердо. — Господин Нэдзу человек очень отзывчивый, и пришел он только для того, чтобы предупредить меня. Он не представлял себе, что его медвежья услуга имела для меня роковое значение. Представьте, какой удар на меня обрушился! Да, то крушение было инсценировано, но не имея никаких сведений о Ёко, я мог утешаться тем, что, может быть, она и в самом деле где-то умерла. А двадцать пятого июля этого года я должен был официально перестать быть ее мужем. И тут прямо накануне узнаю, что она жива!

— Ожидая этого официального решения, вы сделали предложение дочери Ацуми Тосимасы, не так ли?

— Да.

— Вы тогда уже были с ней близки? — спросил напрямую сыщик Симура, и лицо Хитоцуянаги мгновенно помрачнело от гнева.

Разумеется, он сразу справился со своими чувствами и с прежней печальной сдержанностью ответил:

— Я все же христианин. К тому же, Сигэко не из таких женщин. Но мы действительно еще раньше приняли решение пожениться после того, как в соответствии с законом спустя три года после несчастного случая смерть Ёко будет признана официально. И то, что я в качестве аванса этому браку получал политическую поддержку со стороны Ацуми Тосимаса, это тоже факт. Посему только что высказанные здесь в мой адрес подозрения возможно и неизбежны, но в отношении Сигэко они оскорбительны.

— Она не знала, что инцидент с яхтой был подстроен?

— Нет, конечно. Если бы ей это стало известно, наша помолвка бы не состоялась.

Стоило зайти речи о его нынешней супруге, и тон Хитоцуянаги моментально стал официальным.

— Что ж, давайте вернемся к теме нашего разговора. Итак, в июне к вам пришел Нэдзу. Он сообщил, что ваша первая жена сейчас проживает в Хинодэ. Что было дальше?

— По выражению моего лица Нэдзу сразу понял, что за всем этим что-то стоит. Да, забыл сказать: когда он бывал у нас в пятьдесят седьмом году, мне показалось, что с героином покончено. И в тот день, в июне, у меня тоже осталось такое впечатление. Он здорово соображает, когда свободен от наркотиков. Увидев мое крайнее замешательство, Нэдзу из тактичности тут же собрался уходить. А я — я был в отчаянии. В тот самый момент, когда еще какой-то месяц — и я обрету право жениться на Сигэко, вдруг… В общем, я поехал с Нэдзу в Хинодэ. Там я осторожно, тайком, посмотрел на хозяйку «Одуванчика», то есть на женщину, которая называла себя Катагири Цунэко, и убедился, что это Ёко.

В этом месте господин Хитоцуянаги в первый раз схватился за голову и почти что застонал, во всяком случае, так показалось окружающим. Видно было, что смятение и муки совести терзают его сердце.

Он на секунду поднял искаженное страданиями лицо.

— Вероятно, это выглядит эгоистичным с моей стороны, но учтите: прошло три года после ее бегства, и за все это время до меня ниоткуда не доходило вестей о ее существовании. Может, Ёко уже умерла? Может, где-то далеко отсюда ушла в мир иной в полном одиночестве, никому неизвестной? Я мучался, как в дурном сне, но в то же время, честно говоря, в тайне лелеял надежду на это. При виде владелицы «Одуванчика» эта надежда мгновенно исчезла.

Тут он опять поднял голову и в полном отчаянии заговорил:

— Удар был для меня тем более силен, что произошло все буквально накануне моего брака с Сигэко. На этот брак я ставил свое политическое будущее. Видя мое потрясение, Нэдзу явно пожалел, что вмешался в ситуацию. Он ни о чем не спрашивал, я сам рассказал все. У нас нет с ним даже небольшой разницы в возрасте, но на войне он был моим командиром, командиром прекрасным. Я думаю, это и заставило меня открыться ему без утайки — то самое чувство родственной благодарности и надежды на защиту, которое я как его подчиненный питал на войне к своему заботливому командиру. Конечно, Нэдзу удивился. Но ни слова упрека в мой адрес не произнес. Может, я вообразил себе из самоуверенности, но, мне показалось, что он сочувствует моему положению: ведь от него тоже сбежала жена. Сказал он мне вот что. Такая тайна — тяжкий груз для души. Но будьте спокойны — от меня этого никто не узнает.

— Так. И что дальше?

— Раз Нэдзу обещал хранить тайну, мне можно было не волноваться. Я предложил, что буду выплачивать ему ежемесячно пятьдесят тысяч иен. Клянусь — сам он ничего с меня не требовал. Больше того, дал понять, что мое предложение его задело. Но в такой ситуации мне нужен был человек, который бы тайно оберегал Ёко, а в случае чего защитил бы ее. Об этом я и попросил Нэдзу. Правда, он и тогда не соглашался брать деньги, но я, не желая слушать, оставил ему пятьдесят тысяч и уехал домой. Мне и в голову не могло прийти, что эти деньги снова заманят его в наркотики.

Позже Нэдзу признался, что у него не было намерения тянуть деньги с господина Хитоцуянаги, но по сути результат получился именно такой. Эти душевные мучения и вернули его к наркотикам. Что ж, сложная штука жизнь…

— Итак, в сентябре состоялась ваша свадьба?

— Шестнадцатого сентября.

— Ну да, в сентябре понятно стало, что парламент вот-вот распустят, значит готовиться надо было, вот и женитьба потребовалась.

Это ядовитое замечание принадлежало сыщику Симура.

По лицу Хитоцуянаги промелькнуло недовольство, но он продолжал свой рассказ прежним тоном.

— Любовь между людьми — я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной — не существует в абсолютно чистом виде. Потому что все мы не росой питаемся. Наличие в том или ином поступке доли корыстного расчета, на мой взгляд, не обязательно означает, что за ним стоят одни лишь неблаговидные помыслы. Если же видеть только один расчет, особенно если подходить к делу предвзято, то тогда, конечно, все получается именно так, как сказал ваш сотрудник.

Симура несколько растерялся, поняв, что получил щелчок, но ухмыльнулся и промолчал. На лице у него было написано: ну, я тебе еще прищемлю хвост!

— И что же было дальше? — направил разговор Тодороку.

— Это была какая-то поспешная свадьба. Было в ней что-то не то. Потом трехдневное свадебное путешествие, потом я приехал в Токио. И вдруг через каких-нибудь десять дней, вечером первого октября, раздался звонок от Ёко. Она сказала, что нам необходимо срочно встретиться.

Господин Хитоцуянаги с трудом сглотнул.

— Можно и не объяснять, какой шок я испытал. Боюсь, что понес что-то невразумительное — мы договаривались на других условиях, я только что женился, мне неудобно с тобой встречаться… Она ответила, что ее совершенно не интересует, на ком я женился, но ей самой сейчас угрожает опасность, и эта ситуация может затронуть и меня, и мою супругу. Сказала: если ты дорожишь своей женой, то должен немедленно со мной встретиться.

— Чистый шантаж! — мрачно пробормотал Тодороку.

Но Хитоцуянаги поправил:

— Да нет, шантажом это не назовешь. Просто Ёко такая женщина — вроде тихая-смирная, а в критический момент — сразу командовать.

— Во-во, всем лисам лиса!

Услышав ехидное замечание сыщика Симуры, господин Хитоцуянаги нахмурился:

— Что это значит?

Понимая, что разговор сейчас может уйти в сторону, Тодороку с горячностью вмешался:

— Нет-нет, не обращайте внимания. Симура-кун, будь любезен, помолчи! Так что было дальше?

— Она велела выбрать место и время встречи. Мои доводы она не слушала, так всегда бывало с ней в командирском угаре. Я сам, разволновавшись, не мог сразу назвать ничего подходящего. Сказал, что подумаю до завтра, пусть перезвонит. Она тут же повесила трубку. А я после этого как бы невзначай порасспрашивал приятелей и, когда утром следующего дня раздался звонок, назвал ей отель «Ринкайсо» в Ёкогаме. Предложил ей обсудить все за обедом.

— Так. И в соответствии с этой договоренностью вы третьего октября встретились с ней в «Ринкайсо»?

— Я вышел из такси у гостиницы, и она тут же подошла ко мне. В отель мы вошли вместе.

— Как она вам показалась после долгой разлуки?

Неожиданный вопрос Киндаити явно застал рассказчика врасплох, он испуганно оглянулся на частного сыщика. Некоторое время Хитоцуянаги с беспокойством изучал его лицо, а потом ответил, старательно сдерживая эмоции.

— Я же видел ее раньше в Хинодэ… Ну, она мне показалась очень симпатичной.

— Наверно, невольно пожалели, что так сложилось, да? Впрочем, простите. Пожалуйста, господин старший инспектор, продолжайте.

Тодороку, подозрительно следивший за их диалогом, немного замешкался:

— Значит… Ну, так какое же у нее было к вам дело?

Хитоцуянаги, продолжая беспокойно поглядывать в сторону Киндаити, заговорил:

— Она сказала, что один мужчина — да-да, судя по всему, мужчина, хотя имени она не назвала — принялся ее шантажировать. Он еще не знал ничего о ее прежней жизни, но пронюхал, что Катагири Цунэко — это вымышленное имя, и решил, что она скрывает истинное из-за каких-то темных делишек в прошлом. Вот он и пытается теперь что-то выяснить. Сказала, что если все так и оставить, неприятности неизбежно коснутся меня. Она уже разговаривала с тем человеком, и он обещал за кругленькую сумму оставить ее в покое, поэтому Ёко просила вернуть ей ту часть ее капитала, которую она не тронула перед исчезновением.

Сомнений нет, этот шантажист — Итами Дайскэ!

Раз он принялся вымогать деньги, значит, от притязаний на плотскую связь с Ёко отказался. А уж взамен физической близости требовать деньги — это верх непристойности! Более того, Итами Дайскэ человек достаточно состоятельный, и столь омерзительное поведение было просто за пределами понимания.

— И как вы отреагировали?

— Ответил, что шантажисту стоит заплатить раз, и дальше придется платить без конца. Ёко прекрасно понимала это, но хотела заткнуть ему рот немедленно. Если вспомнить ту встречу с учетом последующих событий, выглядела она тогда на редкость обеспокоенной. А ведь я несколько раз уже упоминал, что эта женщина при всей своей внешней кротости была внутренне удивительно сильной, и ей не свойственно было впадать в панику.

Может быть, такое состояние Ёко объяснялось крайней разнузданностью Итами Дайскэ в постели? Может, она была готова в качестве компромисса расстаться с приличной суммой, только чтобы избавить себя от него?

— Что было дальше?

— Ёко сообщила, что ей немедленно требуется сто тысяч иен. Сказала, что с наличными у нее сейчас трудности и поэтому она просит меня раздобыть ей эту сумму. О дальнейшем, сказала она, поговорим потом. Выяснять подробности у меня не было времени, но по моему впечатлению, раз она смирилась с такими финансовыми затратами, то, очевидно, намеревалась скрываться и дальше. Для этого ей и нужен был остаток ее состояния.

— Как вы поступили?

— У меня ситуация тоже была экстренной. Я отдал ей ту сумму, которая была у меня с собой — пятьдесят тысяч, и мы расстались.

— А вторая половина?

— Я передал ей деньги через три дня, вечером седьмого октября в кинотеатре в Сибуя. Мы договорились об этом в Ёкогаме. Это была моя последняя встреча с Ёко.

— Но позвольте… — начал было Тодороку, однако Киндаити Коскэ перебил его своим вопросом:

— Вы рассказали ей о господине Нэдзу?

— Нет. Вместо этого я написал Нэдзу письмо, в котором сообщил, что Ёко кто-то шантажирует, и попросил выяснить, кто именно.

Видимо, именно поэтому Нэдзу не мог оставить без внимания приоткрытую дверь в «Одуванчике», когда десятого вечером проходил мимо черного хода.

— Нэдзу сообщил вам что-нибудь об этом человеке?

— Нет, ведь сразу произошло убийство.

— Понятно. Что ж, извините, но попрошу вас рассказать о своих передвижениях в вечер убийства, то есть десятого октября. Вы же помните их?

— Помню. Дело в том, что с тем вечером у меня связана одна странная история, которая, как теперь получается, обеспечивает мое алиби.

— Что вы хотите этим сказать?

— Это произошло десятого октября часов в пять дня. У меня дома раздался телефонный звонок. Звонил мужчина. Сообщил скороговоркой, явно измененным голосом, что видел меня в Ёкогаме в отеле «Ринкайсо». Сказал, что знает мою спутницу, и если я хочу обсудить с ним эту ситуацию приватно, то должен прийти в восемь вечера в клуб «Вако» на Хибия. Выпалил это как по-писаному, в один момент, и тут же повесил трубку.

— Клуб «Вако»? — оторопело переспросил Ямакава.

— Вы не знаете? Это организация для контактов послевоенных политиков и предпринимателей, ее центр расположен на Хибия. Я не являюсь ее членом, но мой приятель — не знаю, слышали ли вы это имя, Татибана Рюдзи, нефтяной концерн «Тохо сэкию» — он пару-тройку раз приводил меня туда, поэтому я имею право посещать этот клуб.

— Ясно. И вы пришли, как вам было назначено?

— Пришел. Чуть раньше восьми.

— А он?

— Он не пришел. Хотя я прождал до одиннадцати.

— До одиннадцати?

Инспектор Тодороку взглянул на собеседника, успев при этом метнуть взгляд в сторону Киндаити Коскэ. Поняв, что тот знает об этих событиях, он досадливо нахмурился:

— Это, видимо, можно подтвердить через клуб?

— Думаю, можно. Я нервничал и не сидел на месте — выпивал в баре, погонял шары в бильярдной, — но в клубе существует система регистрации посетителей, и там отмечается дата и время посещения. В бар я заходил дважды, второй раз был там с половины одиннадцатого до одиннадцати и прямо оттуда ушел из клуба.

— За все это время вы не покидали клуб?

— Ни разу, — Хитоцуянаги вяло улыбнулся. — Если вы проверите записи регистрации, то поймете, что у меня не было времени съездить из Хибия в Хинодэ и вернуться обратно. Я как на иголках ждал вымогателя.

— Вы думали, что звонивший вам мужчина и человек, шантажирующий вашу супругу, одно лицо?

— По-другому я и думать не мог. Тот тип, вероятно, следил за Ёко, когда мы встречались в Ёкогаме. Увидев меня, он наверняка понял, кто такая Катагири Цунэко, и решил, что ему выгоднее выжимать деньги из меня, чем из нее.

Киндаити расплылся в улыбке: что же, все совпало!

Видимо, с тех пор господин Хитоцуянаги не знал ни минуты покоя, так что Хибики тоже натворил дел. Правда, если учесть, что именно благодаря ему Хитоцуянаги получил полное алиби, это, пожалуй, уравновешивалось.

— Что вы делали после того, как в одиннадцать ушли из клуба?

— Сразу пошел домой и лег спать. Правда, заснуть мне так и не удалось.

— Значит, о том, что ваша жена умерла, то есть, я хочу сказать, убита, вы ничего не знали до тех пор, пока не прочитали в газетах?

— Нет, это не так.

— То есть?..

— Когда рассвело, я решил, что нужно съездить к Нэдзу. Но вдруг он позвонил сам. Это было часов в восемь утра.

— Что он сказал?

— Сообщил об убийстве.

— И все? Сообщил только то, что ваша жена убита?

— Разумеется, не только, — его лицо наполнилось страданием. — Когда я открылся Нэдзу, то рассказал ему о словах Ёко: человек не может знать, когда и от какой стихии он умрет, но я сделаю так, чтоб в случае моей смерти никто не проведал, что я была женой Хитоцуянаги Тадахико. Вот только подготовиться к собственному убийству она никак не могла. Поэтому Нэдзу сообщил мне, что вместо моей жены сам сделал с трупом то-то и то-то.

— То есть он рассказал вам, что его стараниями лицо убитой залито раскаленным варом и обезображено до неузнаваемости?

— Да.

— И как вы выслушали это?

Тон старшего инспектора был столь суров, что присутствующие не могли не переглянуться.

Хитоцуянаги забормотал:

— Я… Этого не сказать в двух словах… Но не могу отрицать, что очень сильна была мысль — вот оно!

— В каком смысле «вот оно»?

— Понимаете, у меня с того самого пятьдесят седьмого года уже было предчувствие, что Ёко умрет не обычной смертью. Потому-то…

— А почему вы так думали?

— Да потому… потому… — прерывистым голосом начал Хитоцуянаги, но взял себя в руки и продолжил. — Считайте, что это дурное предчувствие возникло у меня из-за ее характера, из-за ее взбалмошности.

Плечи его безвольно поникли, на лбу выступил пот.

— Хорошо, пусть так. Что вы делали после телефонного звонка?

— Нэдзу сказал, что к полудню убедится, удался ли его трюк, и предложил мне, если я хочу знать результат, подъехать на поле перед киностудией. Оттуда в бинокль хорошо виден весь район Хинодэ. Нэдзу сказал, что если все в порядке, он выпустит полетать свою ворону с белой повязкой на лапе.

— Черт!.. Ох, прошу прощения…

Сыщик Симура глядел на Хитоцуянаги с откровенной злостью.

Когда обнаружился труп, все видели эту ворону. И на лапе у нее действительно была белая повязка.

Так вот что она означала!

Киндаити Коскэ почувствовал, как губы его невольно расползаются в улыбке. Серьезные люди порой ведут себя ну просто как сущие дети.

— Как вы поступили? Поехали в назначенное место?

— Да, для меня это было крайне важно. — Хитоцуянаги вытирал мокрый от пота лоб. — Приехал в начале первого. Был там один небольшой холм с площадкой наверху, словно перевернутая рюмка для саке, я взобрался на него и стал рассматривать в бинокль Хинодэ.

— Ну и что, увидели ворону с белой повязкой?

Насмешка на лице Киндаити заставила Хитоцуянаги покраснеть.

— Птицу я увидел. Но повязку было не разглядеть.

Ему было явно ужасно стыдно за такую ребяческую выходку. Но ведь когда он стоял там с биноклем, это были отнюдь не детские шалости.

Воцарилось молчание.

— Но все же, — вернулся к делу Тодороку, — почему вы с Ёко, будучи супругами, пошли на такую рискованную аферу? Пусть вы даже и предчувствовали, что ей суждена необычная смерть, почему позволили своей жене столь безрассудный шаг?

Хитоцуянаги молчал. Похоже, именно на этот вопрос данный господин не желал давать вразумительного ответа.

— Господин Хитоцуянаги, — заговорил сидевший в стороне Киндаити Коскэ, — если я ошибусь, то прошу меня извинить. А не была ли случайно Ёко-сан сторонницей однополой любви? Ведь она именно поэтому питала такую ненависть к обычным супружеским отношениям?

Хитоцуянаги окаменел, упершись безжизненным взглядом в лицо частного сыщика. Челюсть его отвисла. Казалось, он вот-вот упадет со стула.

Так вот в чем дело!!! Сыщик Симура чуть не лопнул от злости на самого себя.

Белое и черное… Ведь есть же у этих слов такое значение! Ведь должен был он знать, что в определенных кругах лесбиянок называют «белыми», а геев «черными»!

Больше того — автор омерзительных анонимок всегда выискивал у жертвы какую-то тайну, касающуюся личной жизни.

Мидзусима Кодзо мучился от собственной неудовлетворенности. С упорством, свойственным таким мужчинам его возраста, он принялся следить за тайной жизнью Катагири Цунэко. Он знал, что у нее есть подружка. И когда случайно увидел ее в Ёкогаме в обществе мужчины, послал ей анонимку с намеком: кого же ты все-таки предпочитаешь?

Киндаити Коскэ несомненно обратил на это внимание. Вот почему он так беспокоился, куда девался художник. Киндаити рассчитывал именно от него узнать имя подружки мадам.

— Если мне простят дикие фантазии, — Киндаити Коскэ заговорил тихо, отстраненно монотонным тоном. Так читают буддийскую молитву. — Одна дама по имени Ёко-сан была подвержена лесбийской страсти. Другой секс не давал ее удовлетворения. А еще она боялась, что об этом узнает ее дочь. Развод? Убедить дочь, что тому есть причина, она бы не смогла. Вот почему она решила разыграть собственную смерть, стать человеком без рода без племени и жить в свое удовольствие, отдаваясь страсти. Да-да, в ином случае жизнь просто не имела смысла для этой несчастной женщины.

— У Ёко… у нее… — наконец, господин Хитоцуянаги взял себя в руки и пробормотал. — В Хинодэ у нее тоже была, с позволения сказать, эдакая «подружка».

Черт!!! — снова завопил сыщик Симура, но теперь уже мысленно.

При такой связи ведь тоже теряют девственность.