Интересно, сколько времени мы просидели там? Я, к несчастью, забыл наручные часы. Мне казалось, что прошла целая вечность. Норико никак не отпускала меня. Общих тем для беседы у нас было не так уж много, но ей достаточно было того, что я сижу рядом. Она вспоминала что-то, о чем-то рассказывала. Разговоры ее напоминали бесконечную сказку, в которой не было и следов ехидства, злословия, недоброжелательности, и в какой-то момент я, неожиданно для себя самого, почувствовал, что впервые после приезда в Деревню восьми могил я обретаю ощущение покоя. Меня постоянно окружали здесь лица людей озлобленных, ощетинившихся словно ежи, готовые исколоть всех подряд. А сегодняшняя встреча дала мне возможность расслабиться и взглянуть на людей, на жизнь вообще новым, более объективным и одновременно просветленным взглядом. Я рассеянно слушал бесконечную, но такую милую болтовню Норико, пока до нас не донесся откуда-то бой стенных часов. Двенадцать! — Уже двенадцать часов! Очень поздно, пора идти.

— Да, действительно…

Даже до Норико дошло, что расставаться все-таки придется.

— Надо домой. Хотя брат, кажется, еще не вернулся, — грустно сказала она.

— Все же — куда он уходит? Да еще каждый вечер…

— Представления не имею. Когда-то мог до утра засиживаться за го, очень любил эту игру. Но после того, как вернулся в деревню, перестал играть, здесь не с кем.

Норико, казалось, не беспокоило ночное отсутствие брата, а меня почему-то мучил вопрос, где и как проводит ночи Синтаро.

— Когда ж он обычно возвращается? — не удержавшись, спросил я.

— Понятия не имею. Когда он приходит домой, я всегда сплю.

— А в котором часу вы спать ложитесь, Норико-сан?

— Часов в девять — десять. Сегодня — исключение. Но я так рада, что не спала. Благодаря этому я увиделась с вами… Послушайте, Тацуя-сан, вы завтра вечером придете ко мне?

Норико спросила таким тоном, будто это уже дело решенное. Обезоруженный ее бесхитростностью, я не мог ответить отказом.

— Можно, конечно. Только если не будет дождя.

— Конечно, если будет лить дождь, из дома не выйти…

— И у меня есть просьба к вам, Норико-сан: пообещайте никому не рассказывать, что сегодня ночью видели меня тут. И ни в коем случае не говорите об этом Синтаро.

— А почему? — Удивленная Норико уставилась на меня округлившимися глазами.

— Так надо. И молчите не только о сегодняшней ночи, но и о завтрашней, если мы встретимся тут. Если вы не сдержите обещания — я не буду больше приходить.

Это подействовало.

— Хорошо, я никому ничего не скажу. Но тогда вы будете приходить ко мне каждый вечер?

Женщины — дипломаты от природы. При всей своей наивности Норико ловко продвинулась в желанном направлении. Ну что тут поделаешь? Я печально улыбнулся:

— Буду.

— Обязательно?

— Да. Обязательно. Ну ладно, Синтаро-сан скоро должен вернуться домой. Идите и вы, Нотт-тян.

Это ласковое обращение вырвалось у меня неожиданно для себя самого.

Она послушно кивнула в ответ.

— Что ж, Тацуя, до свидания!

— До свидания.

Пройдя по склону пять-шесть шагов, Норико снова обернулась:

— До свидания!

— Ага, пока!

Норико продолжала спускаться по склону, но вдруг вскрикнула и остановилась.

— Что случилось, Нотт-тян? — Я в испуге повернулся в ее сторону.

Как я уже говорил, мы находились на склоне, спускавшемся к низине, словно стенами, окруженной горами. Норико уже спустилась к низине; там, в некотором отдалении от поселка, одиноко стоял маленький домик; сквозь его застекленную стену наружу проникал красноватый электрический свет. В тот момент, когда я обернулся, темная тень мелькнула по этой застекленной стене — это произошло мгновенно, но мне все же показалось, что это была тень мужчины в европейской одежде и охотничьей шляпе. Мое сознание даже не успело четко зафиксировать это; свет погас, и мгла накрыла весь дом.

— Ой! — Норико на мгновение застыла как вкопанная, а потом бросилась ко мне наверх. — Тацуя! Там кто-то есть!

— В чем дело, Нотт-тян?

— Я про тень! Вы ведь тоже видели ее — похоже на мужчину в охотничьей шляпе.

— Ну и что?

— Но там не мужчина живет, а монахиня! Как это?

В недоумении я еще раз оглянулся.

В домике монахини царила полная темнота и тишина.

— Нотт-тян, а эта «монахиня с крепким чаем» — она что, здесь живет?

— Ну да! Ее зовут Мёрэн. Очень странно, что к ней в дом сейчас зашел мужчина. И почему свет погасили?

— А что, нельзя гасить свет?

— Так Мёрэн-сан всегда спит при свете. Она сама жаловалась, что без света заснуть не может.

Мне тоже стало как-то не по себе.

— «Монахиню с крепким чаем» сегодня вызывали в полицию?

— Вызывали. Но ни слова от нее не услышали. Она вернулась домой очень гордая собою. Ой, она такая! Ее ни в коем случае нельзя злить. Разозлишь — ни за что ничего не добьешься. Но все-таки что же там произошло? Свет погашен… А потом, что это за мужчина?

В голову лезла всякая пошлятина, я почувствовал, что краснею. Чего только не случается в этом мире: вдруг нашелся мужик, который тайно посещает эту уродину с заячьей губой? С Норико я, конечно, своими предположениями делиться не стал.

— Ну чего ты испугалась? Все в порядке. Ну пришел к монахине гость. И что?

— Но ведь странно это: в доме появился гость, и сразу погас свет.

— Ну ладно-ладно! Возвращайся домой, а то уже скоро час.

— И правда! Спокойной ночи, Тацуя.

— Спокойной ночи.

Норико спускалась по склону, время от времени оглядываясь назад, но уже не останавливаясь. Дождавшись, пока она скроется из виду, я сквозь заросли бамбука выбрался на дорогу под утесом и услышал наверху осторожные шаги. От неожиданности я вздрогнул и остановился.

Кому взбрело в голову бродить ночью по холмам, окружавшим восемь могил?..

Я взглянул наверх, но дорога петляла, и увидеть путника никак не удавалось, хотя ясно было, что он спускается сюда, в мою сторону. Странно только, что он шел крадучись, стараясь остаться незамеченным. Я спрятался в густых зарослях, где меня невозможно было увидеть, сам же я имел при этом прекрасную возможность разглядеть прохожего.

Шаги приближались и, когда послышались уже совсем рядом, стали еще медленнее, что свидетельствовало о предельной осторожности незнакомца. Сердце у меня колотилось, во рту пересохло, в горле запершило.

Затем шаги и вовсе прекратились: путник остановился где-то поблизости от меня. На дороге появилась длинная тень, за ней и отбрасывавший ее человек. При виде него сердце у меня ушло в пятки.

Напугавшим меня человеком оказался Синтаро. Охотничья шляпа на голове, на поясе рабочей спецовки платок, которым обычно повязывают лоб, чтобы пот не мешал работе, на ногах гетры и таби, а под мышкой мотыга. И вообще-то вид дикий, а уж его глаза! Лихорадочно блестящие, они, казалось, готовы были выскочить из орбит, дрожащие губы сводило судорогой, лицо блестело от пота.

На людях человек, как правило, старается скрыть, что творится в его душе. Но когда человеку кажется, что он один и никто его не видит, все, что таится внутри него, включая самое гадкое, находит выход и отражается на его лице, в его глазах. Представший передо мной Синтаро не остерегался чужих глаз. Он показался мне диким зверем, диким и опасным, — такая темная, злая, жестокая сила исходила от него!

Затрясшись от ужаса, я еле сдержал крик. А не удержи я его, острый конец мотыги, несомненно, вонзился бы мне в голову…

С великим трудом я все-таки справился со своими эмоциями, и Синтаро так и не заметил меня. Крадучись, он прошел мимо, и вскоре его фигура исчезла в зарослях бамбука.

Я же еще довольно долго просидел в своем убежище, и когда наконец выбрался из него, колени у меня дрожали, голова кружилась, я обливался холодным потом.

Только полностью успокоившись, я решился вернуться к водопаду и спуститься в пещеру рядом с ним. Возвращение домой прошло благополучно, но уснуть удалось только на рассвете.