Миками прибавил газу.

Расставшись с Какинумой, он поехал по префектуральному шоссе на восток. Он собирался нанести повторный визит Амэмии. Он не знал, удастся ли ему уговорить Амэмию принять генерального комиссара. Хотелось верить, что новых сведений будет достаточно для второй попытки. По правде говоря, куда больше ему хотелось поехать к Урусибаре, в город К., и выколотить из него правду. К горлу подступала желчь. То, что произошло много лет назад, жгло его изнутри. В нем бушевал гнев, который смешивался со смятением. Оказывается, у них была возможность записать голос похитителя на пленку! Если бы им это удалось, возможно, дело закончилось бы совершенно по-другому. Во всяком случае, при помощи записи можно было значительно сузить список подозреваемых…

Миками ударил ладонью по сиденью, давая выход негативным эмоциям.

Оперативники, бывшие в доме жертвы, упустили единственную возможность записать голос похитителя. Что было бы, если бы об их ошибке стало известно сразу? Дело окончилось наихудшим образом; похититель сбежал с выкупом, а вскоре обнаружили тело Сёко Амэмии. В ходе следствия не удалось добыть улики, которые привели бы их напрямую к преступнику. «Пленка не крутилась». Он живо представил, как возмутилась бы общественность. Полетели бы головы руководства, и не только… Пламя разгоралось бы все сильнее. До тех пор, пока дело оставалось нераскрытым, пресса пользовалась бы любой возможностью, чтобы напомнить полиции об ошибке, продолжала, несмотря на течение времени, посыпать солью старую рану. Полиции пришлось бы столкнуться с бесконечным осуждением: «Если бы только вы в тот раз записали голос похитителя!»

И все же…

Старая рана не затягивалась. Ее туго замотали повязкой, но нарыв оставался. Полиция совершила непростительную ошибку во время похищения, а затем скрывала ее и обманывала общественность в течение четырнадцати лет. Если хотя бы часть истории просочится в прессу, попадет в выпуски новостей…

Его передернуло при одной мысли о том, что может начаться, если обо всем станет известно. Какой бы роковой ни была их ошибка, отказ аппаратуры мог случиться у всех. А вот сокрытие истины – это преступление преднамеренное. А они утаили звонок от похитителя, который мог сыграть решающую роль… Такое преступление недостойно правоохранительных органов. Выплыви правда наружу, префектуральному управлению нечем было бы крыть. Если бы оно призналось в своем преступлении, его клевали бы все кому не лень.

Но это не все. Похищение отличается от других преступлений. После того как Миками назначили директором по связям с прессой, он прочитал массу документов, связанных с национальной политикой в области прессы. Он прекрасно понимал, как опасны могут быть журналисты. С похищениями обычно было связано подписание договора о неразглашении. Вначале такой договор разрабатывали, чтобы воспрепятствовать публикации безответственных репортажей, которые вредили следствию. В таких делах похититель обычно требует от родственников жертвы, чтобы те не обращались в полицию. Появление же передач или газетных статей служит доказательством того, что родственники все же обратились к стражам порядка… Вот почему журналисты всякий раз давали подписку о неразглашении в том случае, если похищали человека. Они должны были воздерживаться от освещения подробностей дела либо до ареста похитителя, либо до благополучного спасения жертвы. Зато потом стражи порядка обязались делиться с ними всеми подробностями: сообщать о ходе следствия, представлять отчеты в режиме реального времени… Именно здесь возникали главные трудности.

На самом деле договор о неразглашении представлял собой просто бумажку, которую подписывали различные агентства. Несмотря ни на что, полиция все же старается как-то отрегулировать отношения с прессой. Естественно, правоохранительные органы первыми узнают о похищении и оценивают степень опасности для жизни жертвы. Они вкратце рассказывают журналистам о том, что произошло, и те дают подписку о неразглашении. В большинстве случаев представители прессы согласны с выдвинутыми условиями. Вот почему, во всяком случае со стороны, подобные договоры кажутся договорами, заключенными между полицией и прессой.

В конце концов, всякий такой договор – всего лишь «джентльменское соглашение».

На первый взгляд главной целью подобных договоров служит защита невинных жизней. Однако на самом деле они гораздо больше напоминают контракт, заключенный в результате тайного сговора. С одной стороны, полиции нужно, чтобы пресса до поры до времени хранила молчание. В таком случае следствию не придется отвлекаться на различного рода домыслы журналистов. С другой стороны, средствам массовой информации приходится на время поступаться своими свободами и правом общественности быть в курсе дела. Однако они получают мощный рычаг давления на полицию и могут припомнить свою уступчивость в более важных делах; кроме того, поскольку в данном случае СМИ идут на уступки, они оказываются в выигрышной позиции и позже вправе требовать от полиции полной и всесторонней информации по делу. Объективно рассуждая, вследствие подобного контракта представители прессы могут сидеть сложа руки и наблюдать. Ценные сведения им сообщают стражи порядка; так они узнают гораздо больше, чем могли бы выяснить самостоятельно. Впрочем, сложа руки никто не сидит. Всякий раз, как происходит похищение, от ста до двухсот репортеров и операторов врываются в полицейское управление и встают там лагерем, ожидая новостей. Хотя они, как правило, ждут сенсации в приподнятом настроении, невозможность лично побеседовать с участниками событий в сочетании с необходимостью ждать в тесных, переполненных помещениях пресс-клубов способствуют постепенному росту раздражения. В конце концов журналисты начинают подозревать, что полиция пытается их контролировать. «Мы добровольно пошли на уступки, ограничили свою свободу, чтобы помочь вам в расследовании, а вы…» Если же становится известно, что в период действия договора о неразглашении стражи порядка скрывают что-то важное, представители прессы зачастую превращаются в истеричную толпу и дружно кидаются в наступление.

Что было во время «Дела 64»? Само собой разумеется, то гда тоже действовал договор о неразглашении. Но полицейское управление префектуры скрыло от журналистов третий звонок похитителя. Таким образом, полиция нарушила обещание предоставлять СМИ информацию по делу. Причем обещание было нарушено в самом худшем смысле слова. Образно выражаясь, доверие между полицией и СМИ было поколеблено четырнадцать лет назад. Взаимная неприязнь имеет давние корни и не связана с недавним вопросом о сокрытии персональных данных.

Узнай журналисты о том, что от них утаили четырнадцать лет назад… они бы камня на камне не оставили от авторитета полиции! И это был бы только первый предвестник грядущей бури. Сколько репортеров ожидали новостей в пресс-центре во время «Дела 64»? Те, что тогда были новичками, сейчас заслуженные ветераны. Многие из них стали редакторами, главами местных отделений или занимают ключевые посты в своих редакциях. Все они были там. Узнав об обмане, все они навер няка испытают шок и гнев. И дружно потребуют наказать виновных. При этом они будут выражать не просто свое личное мнение, но мнение своих компаний. Пресса дружно обрушится на НПА. Происшествием непременно воспользуется оппозиционная партия… Возможно, кампания в прессе повлияет даже на исход дебатов в парламенте о защите личной жизни и правах личности.

Ах он дурак…

Миками громко застонал.

Преступление Урусибары заслуживало самого сурового наказания. Попытка одного инспектора окружной полиции уклониться от ответственности способна подвести всю организацию! И все же… куда больше виноват тогдашний директор уголовного розыска Сэйтаро Кюма, который тогда возглавлял уголовный розыск. Это он предпочел закрыть глаза на обман и впоследствии превратил ошибку одной группы в преступление всей организации. Служебная записка, которую подал ему Кода, стала криком души. Но Кюма ее уничтожил. Он считал себя интеллектуалом, всегда одевался с иголочки, но, когда доходило до настоящей работы, Кюма оказывался не на высоте. Вот и в тот раз он предпочел наградить Урусибару за поспешно принятое решение.

Естественно, он поступил так, чтобы защитить подведомственное ему подразделение. В силу тяжести преступления ошибка выглядела слишком опасной, чтобы можно было предавать ее огласке. И время тоже было не на их стороне. Труп девочки нашли всего через несколько дней после роковой ошибки; общественность и без того склонна была винить стражей порядка во всем. Миками понимал, как трудно было бы стоять перед рядами камер и признаваться, что был еще один телефонный звонок.

И все-таки…

В конце концов все свелось к самозащите. Кюме предстояло вскоре выйти на пенсию; ему уже обещали «золотой парашют» и руководящую роль в частном секторе. Как бы там ни было, он в первую очередь пекся о собственных интересах. Вот почему он оставил своим преемникам опасный прощальный подарок: гранату с выдернутой чекой. «Мы сами во всем разберемся и спустим дело на тормозах». Наверное, именно к такому выводу пришел Кюма. Судя по всему, он был именно таким ограниченным человеком, как о нем говорили. На самом деле один смутьян уже нарушил его покой – Кода; кроме того, правда была известна отцу девочки. Тайна напоминала спящего великана, который в любую минуту может проснуться.

В самом деле, Кюма оставил после себя проклятое наследство. «Директора уголовного розыска передают друг другу ту историю», – как выразился Какинума. Перед выходом на пенсию Кюма во всем признался своему преемнику, Тадахико Мурои. Рассказал ему о сбое в работе аппаратуры. И об умолчании. И о записке Коды. Мурои, несомненно, был потрясен, но скоро сообразил, что стал соучастником преступления в тот миг, как услышал роковые слова. Если бы он предал факты огласке, пресс-конференция, посвященная его вступлению в должность, скорее всего, кончилась бы его отставкой. Вот почему Мурои последовал совету своего предшественника. Возможно, именно в годы его правления была разработана схема сохранения тайны. Возможно, именно тогда было принято решение наблюдать за Кодой и держать его в страхе даже после того, как тот ушел из полиции. На роль надсмотрщика Мурои выбрал Какинуму, а руководить операцией поручил Урусибаре. Для предотвращения утечек важнее всего держать оперативников под присмотром. Вот почему Какинуму так долго никуда не переводили. Так вот в чем заключается самая страшная тайна уголовного розыска! Ее передавали друг другу восемь поколений руководителей, вплоть до последнего – Аракиды.

Миками все больше мрачнел.

Митио Осакабе тоже был в числе тех восьми руководителей. Как и прославленный командир Сёдзо Одате. Одате был посаженым отцом на свадьбе Миками и Минако; весь уголовный розыск уважал и почитал его. И даже он ничего не смог поделать! Страх разоблачения все время рос. Граната с выдернутой чекой обладала еще большей разрушительной силой. Речь уже не шла о самозащите; им с трудом удавалось скрывать взрывоопасные сведения от общественности.

Миками опустил стекло и высунулся из окошка. Северный ветер шуршал оставшейся листвой на деревьях, росших вдоль тротуара, обдувал разгоряченное лицо директора отдела по связям с прессой.

Необходимо сосредоточиться.

Миками казалось, что ему удастся понять ход мыслей Аракиды. Может быть, Аракиде стало не по себе; он пытается усмотреть в предстоящем визите комиссара какой-то скрытый мотив. К тому же до него дошли слухи о том, что Футаватари наводит справки, пытаясь что-то узнать о записке Коды. Похоже было, что кто-то узнал о глубокой яме, куда они спря тали гранату. Как зверь, загнанный в угол, Аракида встал на дыбы и тут же запретил своим сотрудникам делиться сведениями с административным департаментом. Что будет, если на него надавить? Он бросится в атаку? Что бы ни сделал Аракида, в одном Миками не сомневался: Мацуока не станет хранить молчание. Если Мацуоке покажется, что уголовному розыску грозит опасность, он не побоится бросить вызов даже Токио.

Миками показалось, что он начинает понимать мотивы Футаватари и всего административного департамента. Они намерены убрать любые препятствия на пути высокого гостя из Токио. Может быть, приезд комиссара должен знаменовать закрытие «Дела 64»? Гость укажет уголовному розыску на недостатки и приставит к их горлу нож, рассчитывая захватить замок без кровопролития.

Не в том ли состоит их замысел?

Несмотря ни на что, потенциальная опасность для уголовного розыска и всего префектурального управления мешала Миками до конца понять, в чем состоит истинная цель Футаватари. Вполне возможно, раскрыв старую тайну, они разворошат осиное гнездо. И все же Футаватари без устали наводил справки и открыто интересовался запиской Коды. Он как будто намекал, что знает о существовании бомбы. Характерной чертой инспекций, проводимых представителями административного департамента – как отделом кадров, так и службой собственной безопасности, – была их закрытость. Более того, представители этих подразделений прекрасно оценивали возможный риск. Они не забывали о настроениях в обществе и умели заранее предугадать любые последствия. Футаватари наверняка понимает, что своими действиями подвергает опасности организацию, которую он обязался защищать. Способен ли он на такой шаг? Если правда выйдет на свет, полиции префектуры придется иметь дело с осуждением всех двухсот шестидесяти тысяч стражей порядка в стране, а также с санкциями со стороны НПА. Такая потеря лица станет настоящей катастрофой. Полицейское управление префектуры потеряет свою автономию и вынуждено будет устроить показательные чистки, провести долгую зиму под бдительным присмотром начальства из Токио. Оно превратится в хромую утку. Разве не такого исхода должен больше всего бояться Футаватари?

Хотя…

С чего он взял, что Футаватари добился хоть какого-то успеха? Миками до весны служил в уголовном розыске, но лишь пятнадцать минут назад узнал наконец правду о записке Коды. Футаватари не удалось ничего добиться от Какинумы. Да и Урусибара явно не стал с ним разговаривать. Все сотрудники уголовного розыска связаны заговором молчания; им запретили общаться с представителями административного департамента. Они не ослабят бдительности перед ключевым игроком противника. Ну а нижним чинам вообще ничего не известно… В общем, ставки не в пользу Футаватари. Можно предположить, что ему пока не известно ничего существенного. Скорее всего, он случайно услышал, как кто-то в разговоре обмолвился о некоей записке Коды, вот и все. Футаватари понятия не имеет, о чем речь в той записке. Он не знает, какая опасность в ней таится, и именно поэтому выспрашивает о ней всех подряд, даже тех, кто поступил на службу недавно.

Здесь рассуждения Миками натыкались на преграду.

«Да, наверное, Футаватари подслушал, как кто-то упомянул о записке. Но кто и где?»

Его мысли, лишь наполовину оформившиеся, внезапно побежали по иному руслу. Речь шла о страшной тайне уголовного розыска, которая передавалась от одного директора к другому. Такие сведения невозможно просто подслушать. Где же Футаватари мог обо всем узнать? Может, ему кто-то сказал? Не Акама ли, по чьим приказам он действует? Акама откуда-то узнал кодовое название дела. Конечно, руководитель крупного департамента имеет доступ к важным сведениям, совершенно недосягаемым для сотрудников даже среднего звена. И все же Миками гнал от себя мысль о том, что за всем стоит Акама. Он, конечно, обладает большой властью, многие добиваются его благосклонности. Однако едва ли он подслушал кодовое название, которое было в ходу только среди «своих» и не циркулировало по управлению в целом.

Миками в очередной раз предстояло кое-что понять. Загадка Футаватари разрасталась; она все больше занимала его. Футаватари узнал что-то, о чем ему не полагалось знать. Он задавал вопросы о том, на что было наложено табу. Перед мысленным взором Миками то и дело возникали глаза Футаватари, лишенные всякого выражения…

Может, Футаватари сам не понимает, что играет с огнем? Нет, немыслимо! Миками все больше и больше в этом убеждался. Футаватари всегда просчитывал все за и против своих поступков, иначе он не стал бы лучшим специалистом в управлении.

Зачем он наводит справки о записке Коды, догадываясь, что она таит в себе немало опасностей? Хотя не знает ее содержания, он почуял ее потенциальную «взрывоопасность». И конечно, ему захотелось узнать, что же тогда случилось. Двое из четырех оперативников, которые во время «Дела 64» находились дома у Амэмии, уволились из полиции. Местонахождение Коды неизвестно. Хиёси превратился в затворника. И отношения с Амэмией испортились. Уже поэтому можно было догадаться, что таинственная служебная записка Коды – не просто лист бумаги. Футаватари почуял запах жареного. Но поскольку речь шла о «Деле 64», он понимал, что должен действовать осторожно, чтобы не подвести все управление. Тем не менее от расспросов он не отказался.

Почему?

Потому что его пост не оставлял ему выбора. Для Футаватари в понятие «полиция» входило не только префектуральное управление. Для него их управление было просто региональным отделением НПА. Футаватари одновременно служил и префектуральному управлению, и Токио. Он стремительно поднимался по служебной лестнице; его выделяли и отличали, он заслужил доверие многих руководителей. Именно поэтому он должен был согласовывать свои действия с политикой центра. Визит комиссара состоится через четыре дня. Футаватари наверняка поручили слегка «приструнить» уголовный розыск, добиться его послушания. Время у него на исходе. И записка Коды – единственное оружие, которое у него имелось. Футаватари наверняка решил использовать ее в качестве козыря. Однако он не до конца сознавал, какая опасность в ней таится для всего управления…

Мысли о Футаватари не покидали Миками. Они с Футаватари находятся в одной лодке. На них обоих давят, их обоих загнали в угол. Футаватари только изображает невозмутимость; на самом деле он не спит ночами, неотрывно смотрит на часы и на календарь. Визит комиссара – переломный момент; до него всего четыре дня. Конечный срок.

Ну конечно!

Все стало ясно. Визит комиссара обострит давнее противостояние между приспешниками Токио и уголовным розыском. Подсознательно он всегда это понимал. Но сейчас произойдет нечто другое. Короткая и ожесточенная схватка. Обратный отсчет уже пошел. В ходе визита будет решен какой-то важный вопрос. Визит – не просто формальность, не просто церемония или символ; он станет приговором. Генеральный комиссар Кодзука лично объявит о намерениях Токио. Он сделает некое важное заявление. Вот что ясно почти наверняка.

У него засосало под ложечкой. Он не знал, что именно скажет комиссар. Зато знал, где и когда он намерен сделать важное объявление. Рядом с домом Амэмии. Во время запланированного интервью на ходу!

Сердце у Миками забилось чаще. Подсознание неожиданно заметило впереди красный свет, и он нажал на тормоз в последний миг. Остановился за стоп-линией. Огляделся по сторонам, но вокруг не было видно ни других машин, ни пешеходов. Он стоял на маленьком перекрестке в сельской местности, на границе округа Морикава на окраине города… В нескольких минутах езды от дома Амэмии.

Ему вдруг ужасно захотелось повернуть назад. Собственная роль стала наконец ясна. Ему поручено переубедить Амэмию. Уговорить его принять комиссара… Но дело не только в предстоящем визите как таковом. Комиссар намерен воспользоваться возможностью и сделать некое важное заявление, адресованное уголовному розыску. А журналисты должны предать его слова широкой огласке. Если именно в том и заключается истинная цель «токийской фракции», значит, Миками поможет соорудить виселицу, на которой вздернут уголовный розыск. Он должен позаботиться о том, чтобы ключевая сцена стала как можно более зрелищной. Вот в чем заключается его задача как директора по связям с прессой. Он будет руководить процессом.

На светофоре зажегся зеленый свет, и Миками поехал дальше, но резко повернул, как только впереди показался консервный завод. Он помнил, что чуть дальше по дороге, вдоль реки, есть небольшой парк, засаженный тополями и камфорными деревьями. В парке имелась и площадка с тренажерами под открытым небом. Напротив стояла старая, полуразвалившаяся телефонная будка. Деревья сильно разрослись, но в остальном все осталось таким же, как запомнилось ему четырнадцать лет назад. Даже будка по-прежнему стояла на месте. Из-за распространения мобильных телефонов многие телефоны-автоматы вышли из употребления. Да и сам парк выглядел заброшенным. Наверное, после «Дела 64» сюда перестали ходить гулять семьи с детьми и окрестности парка пришли в запустение.

Миками затормозил у телефонной будки.

Если он выполнит теперешнее задание, то уже не сможет вернуться в уголовный розыск. Он столкнулся с самым трудным выбором за всю жизнь. Последнее время он старается подавлять в себе тоску по прошлому, но теперь, когда он понял, что уголовный розыск может закрыться для него навсегда, тоска обострилась с новой силой.

Так как у него не было выхода, он подчинился воле Акамы. Все поставил на карту и дал обет послушания. Но это не значит, что он оставил всякую надежду. Надежду на то, что Аюми вернется домой. Что Акаму снова переведут в Токио. Что со временем все изменится к лучшему. Что он сумеет избавиться от личины, продолжит реформировать управление по связям со СМИ и вернется в уголовный розыск с высоко поднятой головой. Сколько раз он мечтал об этом!

Но в уголовном розыске не прощают предателей… Его обвинят в интригах. Махинациях. Заговоре. Сбросив с себя личину, он непременно покажется им предателем. Ему вдруг вспомнились слова Цутиганэ: «Сомневаюсь, что ты до пенсии собираешься быть мальчиком на побегушках на втором этаже!»

Внутренний голос подсказывал: «Разломай виселицу – и все!»

Миками медленно кивнул. Если он не станет переубеждать Амэмию, комиссар не сможет его посетить. При текущем положении дел надежда на то, что Амэмия передумает, минимальна, даже если Миками в самом деле попытается его уговорить.

Миками решил, что все же еще раз повидается с Амэмией; ему нужно было алиби для следующей встречи с Акамой. Но он не станет очень уж стараться или выкручивать Амэмии руки. Таким образом, визит в дом Амэмии – и вместе с ним интервью – придется отменить. Миками не сомневался, что комиссар так или иначе сделает свое заявление. Может быть, на месте похищения. Может быть, в присутствии следственно-оперативной группы по «Делу 64». Но оно не будет иметь такой силы, какое получило бы, произнеси он его у дома жертвы. «Мы уцелели только потому, что директором по связям с прессой был Миками». Глупо надеяться на признательность, но, если его действия расценят именно так, у него еще есть какая-то надежда вернуться в уголовный розыск. Акама, конечно, придет в ярость, но он ничего не сможет доказать. Пусть думает, что Миками просто не хватило убедительности. Ему и в голову не придет, что Миками как-то поощрит Амэмию не идти им навстречу! И даже если Акама каким-то образом заподозрит Миками в саботаже, есть предел наказаниям, каким он может его подвергнуть, есть черта, которую Акама не переступит. Возможно, он воспользуется Аюми как рычагом давления на него, но он не сможет полностью сбросить со счетов девочку, дочь сотрудника полиции. Кроме того, он лично распорядился о расширенных поисках и уже ничего не сможет изменить, что бы ни произошло между ним и Миками.

От его решения зависит многое.

И хотя Акама недвусмысленно дал понять, что поступил так только затем, чтобы превратить Миками в свою марионетку, тот все же был благодарен Акаме и стал его должником в тот миг, когда Акама отправил факс в Токио… До сих пор именно это соображение не давало ему ввязаться в схватку. Если бы ситуация как-то изменилась, особенно теперь, когда его реформы застопорились, он больше не чувствовал бы себя обязанным Акаме. Конечно, оставался страх, что его переведут куда-нибудь в глушь. Если Акама решит, что Миками сорвал визит комиссара, его вполне могут послать в какой-нибудь заброшенный участок в горах. И все же… Даже если его понизят в должности, понижение все равно лучше позорного увольнения. Если альтернативой будет служба в административном департаменте и репутация «того самого, кто подкосил уголовный розыск», он лучше начнет все сначала где-нибудь в глуши. Самые маленькие тропинки – все же тропинки. Пока он не подаст в отставку, положение Аюми как дочери полицейского останется неизменным. Двести шестьдесят тысяч сотрудников полиции будут по-прежнему…

В кармане пиджака завибрировал мобильник.

Миками посмотрел на экран. Звонили из дома. Неужели Минако?! Он нажал кнопку, не смея надеяться.

– Что случилось?

– Извини, я знаю, что ты на работе. – Она говорила быстро. Взволнованно.

– Что-то случилось?

– Я просто кое-что вспомнила. Аюми звонила нам четвертого ноября, ведь так?

Миками не сразу вспомнил точную дату. Но если так говорит Минако, вряд ли она ошибается.

– Да.

– По словам Мидзуки, им звонили и молчали в воскресенье, семнадцатого.

– Ты с ней говорила?

– Да. Не перестаю думать об этом, вот и решила кое-что проверить. Во всяком случае, это означает, что ты ошибался.

– В чем я ошибался?

– Аюми звонила нам тридцать четыре дня назад. А Мидзуки позвонили три недели назад.

– А я что говорил?

– Ты говорил, что все звонки были примерно в одно время, – неодобрительно заметила Минако.

– Ну ладно, один звонок был месяц назад, а другой – три недели назад. Не очень-то и…

– Это совершенно разные вещи. Звонки разделяет почти две недели! Они совершенно не связаны друг с другом, я уверена!

Миками не знал, что сказать; он понял, что Минако звонит только поэтому. Значит, она думает об этом со вчерашнего вечера!

– Ты права. Звонки никак не связаны между собой.

Видимо, таких слов и дожидалась от него Минако. Она вздохнула с облегчением и тут же сказала, что лучше не занимать телефон.

Снова наступила тишина.

Миками опустил окошко до конца. В салон ворвался свежий воздух. Он услышал, как вблизи шумит река. Правда, все равно было трудно дышать – по-прежнему казалось, будто у него пережато дыхательное горло. Он постарался сделать глубокий вдох, но только сильно закашлялся. Неожиданно он сообразил, что очень многого не учел.

Как мог он ожидать, что Минако поедет с ним в заброшенный участок в горах? Она захочет остаться здесь и будет ждать звонка. Ждать и надеяться, что Аюми когда-нибудь вернется домой. Поедет ли он на новое место без нее? Оставит ли Минако одну, чтобы начать все сначала на новом месте, в глуши?

Миками невольно усмехнулся. Оптимист до мозга костей! Он по-прежнему ищет свое место в полиции… Мечтает о том, как устроится где-нибудь и будет почивать на лаврах – детектив-герой, который оправдывается бедами Аюми. Почему он раньше ничего не замечал? Если его переведут в другое место, если они с Минако начнут жить врозь, их семья больше никогда не будет одним целым. Он ударил себя кулаком по колену.

Неужели он забыл? Он должен быть сторожевым псом административного департамента. Не он ли сам принял такое решение?

– Уговори Амэмию, – вслух приказал себе Миками.