Час дня. Круглый стол начался по расписанию. Курамаэ вел протокол, Микумо помогала разносить чай. Миками остался в кабинете один.

Репортеры, уехавшие в участок Ф., до сих пор не вернулись. Оттуда позвонил Сува и сообщил, что их совет начальнику участка поделиться некоторыми фактами биографии потерпевшей Хаяси очень помог. Журналисты внимательно перечитывают ее показания, ища нестыковки в материале, опубликованном в «Тоё». Миками не сомневался в их рвении, но понимал, что, раз Хаяси дала письменные показания под присягой, уличить ее во лжи будет очень трудно. Благодаря действиям Сувы им удалось внушить репортерам, что слова Хаяси нельзя принимать за чистую монету. До вечера им хватит времени, чтобы с этим разобраться. По сравнению с сенсационным репортажем «Тоё» статьи, опубликованные в других изданиях, наверняка будут более осторожными.

Миками в очередной раз нажал сброс. Он еще несколько раз набирал номер Сёдзо Одате, но ему до сих пор не удалось до него дозвониться. Возможно, он гуляет, лег в больницу или реабилитационный центр на лечение.

Миками уже собирался достать сигарету, когда его взгляд упал на прозрачную папку-файл, лежащую на его столе. Курамаэ оставил ее, когда уходил. В папке лежал рапорт, касающийся Мэйкавы, – Миками успел выслушать лишь половину.

Главное достоинство Курамаэ – хорошая работоспособность. Раньше он работал в канцелярии окружного уголовного розыска, потом в дорожной полиции и в местном пункте охраны порядка; попав в префектуральное управление, он вначале служил в отделе социального обеспечения. Его дотошность в составлении рапорта плохо сочеталась с всегдашней зависимостью от Сувы, чьим заместителем он считался.

Может быть, он принял случившееся с Мэйкавой особенно близко к сердцу? Может, погибший Мэйкава напомнил ему отца или кого-то из друзей отца? Как бы там ни было, он позволил себе отвлечься от водоворота текущих дел…

– Я вернулась.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла Микумо. Обычно она задерживалась после совещаний, но Миками подозревал, что сегодня она могла уклониться от своих обычных обязанностей, и не особенно удивился, увидев ее.

– Как там дела? – спросил он.

Микумо встала перед его столом по стойке «смирно».

– Начальник Исии еще произносит речь.

– О чем он говорит?

– О сокрытии персональных данных и о предоставлении новых услуг.

– И как они реагируют?

– Он только начал, поэтому все пока только слушают. Там довольно тихо. – Микумо рассказала, что и местные, и центральные СМИ прислали на круглый стол глав местных отделений или главных редакторов. Пришли все руководители; никто из них не прислал вместо себя заместителя.

– А вам известно, как называют свое объединение члены пресс-клуба? – спросил Миками. – «Времена года». Слышали?

– Только название.

– А вы не знаете, почему они так себя называют?

– Нет.

– Потому что раньше в клуб входило двенадцать агентств. Они сравнивают себя с месяцами года. Им не понравилось, когда радиостанция «Кэнмин-FM» тоже подала заявку. В конце концов, название все-таки решили сохранить, потому что «Кэнмин» предоставили только ассоциированное членство… – Он надеялся отвлечь Микумо и немного разрядить обстановку, но заметил, что Микумо лишь еще больше напряглась. Возможно, все объясняется тем, что Микумо не исполнила приказ, настояла на своем.

Как он и опасался, Микумо решила воспользоваться случаем и поговорить о том, что случилось.

– А насчет вчерашнего вечера…

– Не нужно, – оборвал ее Миками. Тот, кто не сделал ничего дурного, не должен просить прощения. – Давайте просто двигаться дальше, хорошо? Как там все пошло после нашего разговора?

Микумо неуверенно смотрела на него, не зная, чего ожидать.

– Я серьезно спрашиваю. Я хочу знать, что вы об этом подумали – о том, как мы управляемся с репортерами.

– Мне кажется, вчера я многое поняла.

– Что же вы поняли?

– Мы много говорили. По-моему, теперь я лучше представляю себе их версию случившегося.

– Их версию случившегося?

Микумо смущенно кивнула.

– Когда я поступила сюда на работу, больше всего, в числе прочего, меня потрясла враждебность репортеров. Она напомнила то время, когда я служила в дорожной полиции. Все нарушители, которых мы штрафовали за парковку в неположенном месте или превышение скорости, очень злились; осыпали нас оскорблениями, огрызались, делали язвительные замечания. Некоторые из них даже угрожали нам, спрашивали, выполнили ли мы уже план на сегодня по количеству оштрафованных; так же ведут себя и репортеры. Они не хотят идти нам навстречу. Заранее решили, что мы плохие. Тогда-то я и начала думать, что наша работа – необходимое зло. Вот о чем я размышляла, видя их ежедневную агрессию. Но потом…

– Извините, подождите минутку, – вмешался Миками, не в силах удержаться от возмущения, и даже повторил ее фразу: – Значит, вы считаете, что наша работа – необходимое зло?!

– Я хочу сказать, что отчасти все так и есть… в том, что касается широкой общественности.

– Нарушители злятся, когда им выписывают штраф. А когда видят перед собой женщину, сотрудницу полиции, то считают: им ничего не будет, если они сорвут на ней злость. Вот и все!

– Да, наверное. А все-таки они правы в том, что действительно существует план, который мы должны выполнять.

– Кроме того, известно, что машины, припаркованные незаконно, блокируют проезд для пожарных, например, или «скорой помощи»…

– Я постоянно внушала себе то же самое, чтобы оправдать свою деятельность. Но все было по-другому, когда я работала в кобан. Там у меня при всем желании не получалось гордиться своей работой. Много времени я тратила на споры с самой собой, задавалась вопросом, в самом ли деле мы – необходимое зло.

Миками подумал: она не задержится в полиции. Даже если предположить, что Микумо переведут из управления по связям со СМИ, она и на другом месте службы так же будет терзаться сомнениями.

– Послушайте, мы здесь не для того, чтобы обсуждать наши личные чувства. Здесь не дом, и я вам не отец. Служба в полиции – вообще дело нелегкое.

Микумо не мигая смотрела на него. Прошло какое-то время, прежде чем она тихо вздохнула, пытаясь сдерживать чувства.

– Расскажите лучше, что вчера было в «Амигос».

– Хорошо.

– Значит, по-вашему, репортеры считают нас необходимым злом?

Микумо быстро покачала головой:

– Я так думала раньше, а теперь поняла, что ошибалась. Конечно, они относятся к нам скептически и даже искренне убеждены, что должны всеми силами обуздывать нас. Но они ни на минуту не сомневаются в том, что мы – полезная часть общества. Даже наоборот – репортеры часто сталкиваются с тяжкими преступлениями, по-моему, они по-настоящему боятся того, что начнется в обществе, если мы потеряем свой авторитет. Если я права, мне кажется, надежда еще есть.

– Надежда?

– Надежда превратить управление по связям со СМИ в открытое окно.

– Да, но вы ведь сами видите, как обстоят дела сейчас. Ни о чем подобном не приходится и мечтать.

Вид у Микумо сделался такой, словно она что-то утаивает.

– Помнится, вы говорили, будто когда-то вам казалось, что функцию окна во внешний мир выполняет кобан?

– Да…

– Полицейский участок всегда открыт для связей с внешним миром… И его сотрудники в гуще людей. Вы это имели в виду?

– Да. Но кроме того, сотрудники кобан своими повседневными делами как будто показывают, что нас не надо бояться, что мы хорошие люди. И те, кто стремится поступить на службу в полицию, тоже хорошие. Они хотят помогать людям, хотят, чтобы мир стал лучше. Новички полны рвения; они очень целеустремленные и стремятся поступать хорошо. И такая открытость, такая искренность оказывает положительное влияние на прессу.

Миками понял, что недооценивал Микумо; сначала он решил, что девушка просто выпускает пар, вспоминая, как служила в дорожной полиции, но она размышляла, проводила аналогии и делала выводы о работе с прессой.

– Почему?

– Когда репортеры приходят в кобан, они не относятся враждебно к его сотрудникам. По-моему, что-то в тамошней атмосфере помогает им забыть о всегдашнем конфликте интересов; они как будто просыпаются. Когда они видят, как самоотверженно трудятся полицейские низового звена, они вспоминают и о собственном чувстве долга, и о стремлении к истине, то есть о том, из-за чего они решили заняться журналистикой.

В комнате стало тихо.

– По-вашему, нам здесь недостает таких качеств?

Микумо прикусила губу.

– Если хотите что-то сказать, говорите! – подбодрил ее Миками. Микумо упорно молчала. – Снова личные чувства?

– Нет, – тут же ответила она сдавленным голосом. С трудом вздохнула и подняла глаза. – Я не думаю, что мы сможем стать окном во внешний мир, если и дальше будем прибегать к грязным уловкам и интригам… Чем больше расчета в наших действиях, тем враждебнее относятся к нам журналисты.

Миками сделал бесстрастное лицо и скрестил руки на груди.

– Продолжайте!

– На нас лежит ответственность за отношения с прессой. Для репортеров мы не просто портал во внутренний мир полиции; во многих случаях они считают нас воплощением самой организации. Если мы демонстрируем им только разные приемы, призванные удержать их в рамках… боюсь, они сочтут, что такие же приемы свойственны и всей полиции в целом. Может быть, можно относиться к ним не так расчетливо, более открыто? Я понимаю, что в общении с ними уловки иногда необходимы, но если мы действительно хотим взаимного доверия, по-моему, уловки можно применять, только когда без них не обойтись…

Миками прикрыл глаза.

Микумо предлагала новый подход. К сожалению, ее идеал не сочетался с действительностью, поскольку сюда примешивалась политика.

И все же…

Если кто-то и способен открыть окно во внешний мир, то именно Микумо. Хотя ее миссионерский пыл несколько обескураживал, в глубине души Миками радовался пробуждению надежды. И не только потому, что руки Микумо были чисты, или потому, что она женщина. Всего за один вечер у молодой сотрудницы словно выросли крылья, и Миками увидел в ней безграничный потенциал. Эта девушка вполне может бросить вызов репортерам. Она сумеет преодолеть болото дрязг, соперничества и амбиций и осветить путь своей молодостью, наивностью и серьезностью.

Миками понимал, что она права.

– Миками-сан. – Вдруг Микумо перешла на официальный тон. – Прошу вас, позвольте мне работать с репортерами.

Миками цокнул языком и расплылся в улыбке, удивленный, что она обратилась к нему с просьбой именно сейчас. Он вспомнил ее вчерашние слова: «Я не боюсь немного испачкать руки». Правда, теперь он почти не сомневался в том, что Микумо не поступит опрометчиво. Она ведь только что сказала, что, по ее мнению, всевозможные уловки и грязные приемы лучше свести к минимуму.

– Советую записаться на курсы повышения квалификации – занятия проходят раз в неделю. Вас научат производить аресты, а также приемам самообороны.

– Что, простите?!

– Кто-нибудь из них пытался приставать к вам, ухаживать за вами?

Микумо сдвинула брови, но тут же расплылась в улыбке:

– Нет, ничего такого не было. По-моему, я их отпугнула…

– Отчасти я их понимаю. – Миками со вздохом посмотрел на настенные часы. Без пяти два. Он ожидал, что совещание уже закончится к этому времени, но Курамаэ все не возвращался.

Догадываясь, что ему не до нее, Микумо посерьезнела и поклонилась. Затем вышла со словами, что она должна помочь убрать со стола.

Миками откинулся на спинку кресла и закурил. Ему показалось, что впервые за долгое время он дышит нормально. Неожиданно вспомнив, как посмотрела на него Микумо с порога, он заулыбался. Она смотрела на него с благодарностью, как на отца.

Миками, конечно, все прекрасно понимал – он двадцать восемь лет проработал под чьим-то началом. Он знал, что ни на чье безусловное послушание рассчитывать не приходится. Руководители не в состоянии понять, что творится в душах подчиненных. Но это не мешает им пытаться изображать богов. Всякий раз, принимая на работу новичка, они навешивают на него тот или иной ярлык, отводят ту или иную роль.

Именно так он вел себя в семье. Даже в семье.

Он считал, что у него кроткая, хотя и немного замкнутая, жена. Избалованная, но в глубине души добрая дочь.

Он налепил на них ярлыки – и успокоился. Много лет он не сомневался в справедливости своих суждений.

Да знал ли он вообще Аюми?

Миками напрягся, почувствовав приближающийся приступ головокружения. Вокруг него потемнело. Перед глазами все кружилось и расплывалось. Он расставил локти и лег лицом на столешницу.

Пока у него кружилась голова, перед ним стояла Аюми – загадочная и непроницаемая.