Они ретировались в управление полиции префектуры.
Следующий брифинг запланирован на час ночи. С этими словами они бежали. Сува несся впереди, а Миками и Курамаэ вели Отиаи, поддерживая его с двух сторон. У Курамаэ был порван карман пиджака; Сува лишился нарукавной повязки. Они довели Отиаи до актового зала, в котором разместился оперативный штаб. Отиаи скрылся за дверью, кое-как пригладив растрепанные волосы. Миками туда не пустили; количество охраны у дверей увеличилось до шести человек. О том, чтобы повидаться с Мацуокой, не могло быть и речи: он находился на передовой. Оставался Аракида. Если они добьются, чтобы он вышел к журналистам, они еще могут надеяться спасти положение. Но Аракида не выходил из охраняемого актового зала, словно из осажденной крепости. Нечего было и думать даже увидеть его, несмотря на попытки Миками угрожать Микуре. Местные репортеры попытались воспользоваться численным преимуществом и прорваться сквозь охрану, но тоже безуспешно.
Вот почему и в час ночи к журналистам снова вышел Отиаи. Он кое-как справился с заданием, но только потому, что в оперативном штабе ему дали чуть больше сведений о семье девочки.
На сберегательном вкладе Масато Мэсаки имелось семь миллионов иен. Он получил в наследство земельный участок размером в тридцать квадратных метров и взял кредит на двадцать лет на постройку дома, в котором они жили. В городе у него имелся магазин спорттоваров; он сдавал в аренду нижний этаж здания. Владельцем магазина он стал десять лет назад, а до того работал в автосалоне, где продавались роскошные иномарки.
Муцуко Мэсаки была старшей дочерью сравнительно богатого фермера; она никогда в жизни не работала. Часть суммы выкупа обещали предоставить ее родственники.
В первом триместре учебного года Касуми Мэсаки посещала школу всего тринадцать дней, а во втором триместре – ни одного. Она ушла из дома в ночь с восьмого на девятое декабря, в начале девятого вечера. На ней был леопардовый плащ. С тех пор родители ее не видели.
Объявление заняло десять минут. Но как только Отиаи закончил читать свои записи, он снова превратился в пустой сосуд. Он не сумел ответить ни на один самый простой вопрос. Хуже того, он упрямо отказывался называть пострадавших по имени, по-прежнему называя их А., Б. и В.
В зале снова поднялся невообразимый шум. Каждый что-то кричал. Постепенно положением в зале завладевали Эспаньолка и Зализанный из «Тоё». Они требовали притащить в зал Аракиду, но он оказался на удивление неподатливым. Поняв, что заполучить Аракиду не удастся, Зализанный и Эспаньолка начали измываться над Отиаи. Без конца возмущаясь, они принялись гонять его туда-сюда, превратив в своего почтового голубя. Кто-нибудь из журналистов задавал вопрос. Отиаи что-то мямлил вместо ответа. Тогда его заставляли бежать в оперативный штаб и выяснить. Его подгоняли криками: «Действуйте! Бегом!» Отиаи приходилось спускаться на лифте на первый этаж, бежать по темному подземному переходу и, задыхаясь, нестись по лестнице на шестой этаж, в оперативный штаб. Там ему, как правило, давали какой-нибудь уклончивый ответ. Он несся назад, в конференц-зал. Изложив версию, которую ему дали в оперативном штабе, он слышал: «Что за отговорки? Вы не ответили на наш вопрос! Возвращайтесь в штаб!» И он снова шел в лифт. Его всякий раз сопровождал Миками. После того как он не раз просил Микуру пожалеть бедного Отиаи и требовал выпустить к журналистам Аракиду, Миками наконец не выдержал: он схватил Микуру за грудки и ударил его головой о стену, после чего лишился единственного канала связи.
Три часа. Как и боялся Миками, пресс-конференция затягивалась до бесконечности. Отиаи то и дело гоняли в оперативный штаб.
Миками пробовал воззвать к Эспаньолке:
– Дайте нам список вопросов, и мы постараемся добыть ответы на все сразу!
Но Эспаньолка и слышать ничего не желал. Они стремились к одному: вытащить Аракиду из тени. Они нарочно гоняли Отиаи туда-сюда, чтобы в оперативном штабе видели, как он страдает. Бедняга Отиаи совсем измучился. Глаза стали пустыми, ноги подгибались; в кабине лифта он время от времени оседал на пол. Миками не мог понять, какую игру затеял Аракида. Он знал одно: из-за ненависти к ставленникам Токио Аракида позволил превратить Отиаи в шута. В какой-то момент Миками начал подозревать Аракиду даже в том, что он наказывает Отиаи, так сказать, в назидание остальным. И все же…
Брифинг, заявленный на час ночи, не закончился и в половине пятого утра. Самые твердолобые перекрикивались из разных концов зала всякий раз, когда Отиаи уходил. Они призывали аннулировать договор о неразглашении. Их предложение провалилось только потому, что многие репортеры побаивались последствий такого решения. Что будет, если большая группа журналистов начнет освещать дело без всяких ограничений? Похищение остается похищением; тяжесть преступления не зависела от того, как к ним относились в полиции. Кроме того, пока невозможно было со всей определенностью доказать, что похищение подстроено самой девочкой. У многих сработала система аварийной сигнализации. Если они начнут писать обо всем без стеснения и если их откровенность приведет к гибели девочки… Да, такое соображение оставалось последним козырем. Его можно пустить в ход, если твердолобые начнут давить. Поэтому раньше времени не стоит ничего решать… Журналисты оказались на распутье. Их захватили врасплох, и поэтому они злились и дергались. Они не могли отступить, но и наступать тоже не имели права.
В пять утра наступил очередной поворот. Отиаи дошел до предела. От усталости язык у него заплетался, и он вообще с трудом соображал. Хотя Миками время от времени подавал ему горячее полотенце и энергетические напитки, ничто уже не помогало. Сува и Курамаэ теперь по очереди сопровождали Отиаи в пробежках между конференц-залом и оперативным штабом уголовного розыска. Почти всякий раз Отиаи возвращался, не получив конкретных ответов, и подвергался новым нападкам. Особенно безжалостными показали себя Эспаньолка и Зализанный; они гоняли беднягу в штаб по любому поводу. Несколько раз Миками ловил обрывки разговоров:
– Достали мы их. Скоро сломаются!
Он понял, что давно уже не видел Акикаву. Почему-то Миками казалось, что сейчас Акикава мог бы им помочь.
Сува все больше замыкался в себе. И не только от усталости. Его подавляло количество приехавших из Токио журналистов. Он утратил способность противостоять им. Шок разрушительно действовал на его уверенность в себе как в опытном пиарщике. Курамаэ вообще словно онемел. Он снова ушел в свою раковину, вернулся к роли мелкой канцелярской крысы. Микумо тоже сильно устала. Озабоченная состоянием Отиаи, она, очевидно, забыла, что им необходимо делать еще много других вещей. Всякий раз, как Отиаи приходилось бежать в оперативный штаб, она рисовала на ладони крестик.
– Мы не должны допускать, чтобы так продолжалось и дальше. Если это не прекратится, он умрет…
Без двадцати шесть. Посмотрев вслед уходящим Отиаи и Суве, Миками вышел в туалет. Снаружи по-прежнему было темно. Вдруг на него навалилась отупляющая усталость, которая коренилась в сознании собственного бессилия. Он подумал о Минако. О Ёсио Амэмии. Об Аюми…
«Сделал ли я хоть что-нибудь правильно?»
Выйдя в коридор, он снова напрягся, заметив рядом с тускло освещенными лифтами группу людей. Они стояли тихо, как будто в засаде. Он посчитал их. Человек двадцать…
Подойдя ближе, он понял.
Усияма, Уцуки, Суду, Камата, Хороива, Янасе, Касаи, Ямасина, Тэдзима, Кадоике, Такаги, Какэи, Кисо, Хаясиба, Томино, Намиэ…
Все они смотрели в его сторону. Акикава тоже стоял там; он молча прислонился боком к стене.
– Что здесь происходит, черт побери?
Усияма первый ринулся в атаку, не скрывая досады:
– Неужели вы не в состоянии положить этому конец? Сделайте же что-нибудь!
Другие вторили ему.
Вместо ответа, Миками только вздохнул. Прошел, раздвигая их руками, и зашагал дальше. Его охватило разочарование. Замечательно! Они все объединились!
– Это уж слишком, – прошипел Ямасина.
Тэдзима сжал кулаки.
– Мы не потерпим… чтобы они так обращались с вами. Это недопустимо!
Последние слова произнесла Мадока Такаги. Миками повернулся к ней. Глаза у нее сверкали. До него наконец дошло. Они – не туристы. Они вовсе не хотят пожаловаться, что их оттеснили на второй план. Миками прекрасно их понимал. Первое назначение, первая работа – нечто особенное. Впервые ты стоишь на своих ногах после того, как покидаешь родительский дом. Ты учишься ремеслу; знакомишься с улицами, с предприятиями. Ты выживаешь, ешь, спишь, страдаешь. Делаешь первые шаги в реальном мире. Только так и можно понять, кто ты на самом деле. Первая работа – все равно что дом, и даже больше, чем дом. Теперь их дом пытаются раздавить. Такое положение их печалило и злило.
Миками зашагал дальше, не произнося ни слова. Пока он не знал, что сказать им – «своим» репортерам. Но их участие растрогало его, и ему бы хотелось, чтобы это понял Акикава. Но Акикава упорно смотрел в пол. Миками понимал, что Акикава тоже смертельно устал. Тогда, во время первого брифинга, он захотел помочь, взял микрофон, понимая, что делает самоубийственный шаг. И все же Акикава бросил вызов двумстам с лишним коллегам. Он представлял местную прессу, гордился этим и сознавал свою ответственность. Миками не сомневался, что отчасти поступок Акикавы вызван желанием оказать им поддержку.
Не останавливаясь, Миками похлопал Акикаву по плечу:
– Вы молодец. Теперь моя очередь…