Пронеслась неделя.

Пресс-конференции сократились до двух в день. В основном на них приходили местные репортеры; сотрудники отдела по связям со СМИ в основном видели вокруг дружеские лица, хотя впечатление, что они союзники, улетучилось, растаяло как дым. Акикава снова стал самим собой. Остальные тоже вернули былую агрессивность и после каждого брифинга врывались к ним с претензиями.

– Вы их прячете, признайтесь! Просто нелепо… мы перепробовали все уловки, но так и не сумели их найти!

– Нас не обвинишь в профнепригодности!

– Расскажите еще что-нибудь о родственниках девочки! Вы обязаны… по договору о неразглашении. Вы обещали держать нас в курсе.

– Договор утратил силу. В интересах следствия я не имею права разглашать конфиденциальные сведения.

Семья Мэсаки сняла дом в городке на севере префектуры. Мэсаки нанял человека, который управлял магазином спорттоваров вместо него, а свой старый дом решил продать. Его освободили, но продолжали за ним наблюдать. Несколько дней его допрашивали в качестве потерпевшего, но он не сказал ничего такого, что свидетельствовало бы против него. Однако теперь детективы прозвали его Правдорубом; отчасти из-за того, что первый иероглиф его имени созвучен слову «правда», но в основном из-за досады, какую испытывали детективы, когда Мэсаки говорил именно то, что требовалось в данном случае.

Устроили «опознание», прокручивая запись его голоса. Среди тех, кого пригласили на опознание, были владельцы и служащие девяти заведений, куда звонил похититель. Кроме того, детективы пригласили на процедуру служащих консервного завода Амэмии, в том числе Мотоко Ёсиду. Правда, последняя находилась в психиатрической лечебнице, и главный врач отказался отпустить ее. Поэтому на опознании она не присутствовала. Несколько оставшихся «свидетелей» тоже не явились, так что в конце концов запись прослушали только семь человек. Пятеро согласились, что голоса похожи; трое из пятерых были убеждены, что говорит один и тот же человек. Один из двух оставшихся заявил, что ничего не помнит, а второй считал, что голоса разные. Все же им удалось получить хоть какой-то результат… правда, для того, чтобы, как выразился Мацуока, «закопать Мэсаки живьем», им требовалось гораздо больше доказательств. Прошло четырнадцать лет; трудно было спустя такой долгий срок найти исчерпывающие доказательства вины Мэсаки. Судя по всему, должно пройти немало времени, прежде чем Правдоруба можно будет отдать под суд.

– Может, хотите, чтобы мы пригласили также таблоиды и фрилансеров? – допытывались у Сувы репортеры.

– Вы так говорите, словно членство в вашем клубе – неотъемлемое право. А если мы созовем еще одну пресс-конференцию и дадим всем вам, всем без исключения, одни и те же сведения? На старт, внимание, марш! Вы все отправитесь на одно и то же задание. Если представители таблоидов вас опередят, можете считать это стимулом для развития собственных репортерских навыков.

– Ладно, ладно, веселитесь! А ведь мы тоже вам помогаем. По-вашему, выходит, что мы плохие парни, но все началось только из-за того, что вы недооцениваете нас. Полиция продолжает считать нас всего лишь рупором и со скрипом сообщает что-то достойное упоминания. Моим предшественникам пришлось долго и тяжело бороться, проводить кампании и на страницах своих изданий, и в правительственных учреждениях. Смеетесь над «неотъемлемыми правами»? Они стали результатом!

– Лично вам гордиться нечем. Может быть, ваши предшественники и добились всего того, чем вы гордитесь, а я говорю о том, что происходит здесь и сейчас. Вы донимаете нас, требуя информации, информации, информации, а сами сидите в прессцентре, задрав ноги. Нечего сказать, тяжелая у вас работа!

Сува очень возмужал. Он больше не боялся обидеть репортеров. Не стремился все время прибегать к манипуляциям и подхалимажу, не сглаживал острые углы.

Представители прессы также слегка изменились. Они по-прежнему требовали, чтобы их держали в курсе важных дел, и иногда становились воинственными, разглагольствовали и важничали, если получали указания из Токио. Однако многие постепенно учились сдерживаться в случае необходимости. Они по-прежнему любили осаждать полицейских, но больше не радовались их ошибкам. Они по-прежнему обменивались ударами, но после боя всегда жали друг другу руки. Некоторые даже начали демонстрировать альтруизм.

Но им еще предстоит испытать дружбу по-настоящему. Два дня назад Миками собрал всех своих подчиненных для беседы в тесном конференц-зале в цокольном этаже.

– То, что я скажу, должно остаться между нами.

Выдвинув такое условие, он рассказал им правду о том, что происходило последние дни. Рассказал о связи недавней погони с «Делом 64». Кроме того, он подробно рассказал о преступном сокрытии уголовным розыском своей ошибки.

– Наши хорошие отношения с прессой закончатся в тот день, когда объявят об аресте Мэсаки… Пожалуйста, подумайте о том, как перестроить наши отношения после того, как это произойдет.

Сува был ошеломлен. Он все время отбивал атаки репортеров, которые требовали раскрыть им персональные данные пострадавших, и даже вызвал огонь на себя, когда уговаривал репортеров подписать договор о неразглашении. Он стал более уверенным в себе и готов был продолжать бой – тем очевиднее стало его потрясение. И все же Миками был за него спокоен. То, что Сува еще готов бороться, стало ясно по тому, как он разобрался с прессой накануне, как беседовал с репортерами утром. Он непременно станет следующим директором по связям с прессой. Он раскрыл свое истинное призвание.

Курамаэ слушал его, болезненно скривившись; но позже, узнав о том, что за странными звонками стоит Амэмия, он по-настоящему упал духом. После собрания Миками положил руку ему на плечо:

– Мы не знаем, его ли звонок записан на автоответчике Риёдзи Мэйкавы.

Мэйкаве, как и Курамаэ, очень хотелось верить, что ему позвонил кто-то из дому.

Только Микумо отважилась высказать свое мнение; она густо покраснела.

– За последнее время я кое-что поняла… Мы и репортеры – как вода и масло. Если нас хорошенько встряхнуть, взболтать, мы можем смешаться, но лишь ненадолго. По-моему… главное в том, чтобы почаще создавать такие моменты.

– Это как?

– Нам нужно всегда тянуться к ним… мы не имеем права сдаваться, даже если наши отношения совершенно сойдут на нет, даже если они сами предпочтут отмежеваться от нас. Мы не должны прекращать движение. Необходимо все время стараться достучаться до них, пусть даже они не отвечают.

Сразу после собрания Микумо поехала в больницу, жалуясь на боль в горле. Когда она вернулась, Сува мельком увидел ее лекарство и понял, что оно от цистита. Во время той бесконечной пресс-конференции она ни разу не была в туалете… Миками сочувствовал ей, даже волновался за нее, и все же не мог не улыбнуться, услышав, как Курамаэ заметил:

– А я-то всю дорогу думал, что Микумо, как Кэн Такакура, не умеет лгать…

Он сидел рядом с ней, и оба что-то набирали на компьютерах. После дела Мэсаки управлению по связям со СМИ выделили еще один компьютер. Акама обещал: не за горами то время, когда у каждого сотрудника будет персональный компьютер…

– Я ненадолго поднимусь наверх, – сказал Миками, вставая.

Сува был еще занят с репортерами, но, услышав слова Миками, он быстро повернулся к нему:

– На второй этаж? На пятый?

– Еще выше.