Я уже не помню, когда в последний раз ходила за покупками вместе с мамой.

Мама всегда точно знает, что именно она намерена купить. В этом она похожа на мужчину – никогда не зависает, не тратит времени на раздумья. Стоит ей увидеть то, зачем она пришла,　– и через секунду эта вещь уже у нее в руках. А то, что не оказалось у нее в руках за секунду,　– считай, не окажется у нее никогда.

Решение о покупке той или иной вещи мама принимает задолго до похода в магазин. Иногда мне кажется, что у нее шоры на глазах – она как будто ничегошеньки не видит, за исключением того, что уже заранее увидела мысленным взором. И все равно мне нравится наблюдать за мамой. Я смотрю на нее, и каждый раз заново понимаю, что, если нам вдруг будет чего-нибудь не хватать, мама обязательно найдет недостающее, и всем сразу станет хорошо… Это чувство… Даже не знаю, как лучше объяснить… Бывает, что голос дрожит, и дрожь эту никак не унять. Или, например, бессмысленная ругань во время ссоры: ты крикнул и пожалел, а слов уже не вернешь. Бывает, сердце разрывается от ревности и на любовь хочется ответить жестокостью, а потом словно ангел – хранитель внезапно спускается откуда-то с неба и спасает тебя в тот самый момент, когда казалось, что все уже кончено. Ведь бывает же такое.

Но с мамой все по-другому. У нее или, вернее, в ней уже все есть. С избытком. Я не понимаю, как ей это удается (хотя в редкие моменты мне вдруг начинается казаться, что я что-то поняла). Маму невозможно сбить с толку такими глупостями, как шопинг или, скажем, бурные изъявления чувств.

Так чем же она отличается от всех остальных?

Думаю, что это можно назвать «умением радостно шагать по жизни». Даже когда все вокруг идет наперекосяк, мама не унывает и не отчаивается – она смотрит на мир широко открытыми глазами. И постепенно это ее настроение, ее уверенность в том, что «на самом-то деле все замечательно», проникает в каждый уголок нашего дома, и все как-то само по себе начинает налаживаться. Думаю, иногда ей приходится себя заставлять, но она никогда не сдается и раз за разом вытаскивает нас из трудных ситуаций. Мама – волевая женщина. Это ее призвание. Ее талант.

Как бы я ни старалась, у меня не получается быть похожей на нее.

Когда я захожу в торговый центр, я либо тут же начинаю вертеть головой по сторонам и хотеть все, что попадает в поле моего зрения, либо – если настроение не подходит для покупок – просто медленно перехожу с этажа на этаж и разглядываю красивые витрины. Третьего не дано.

В тот день мама попросила меня сходить вместе с ней. Я вообще-то не собиралась ничего покупать, и витрины разглядывать мне тоже как-то не особо хотелось, но мама пообещала, что купит мне новый пиджак, если я помогу ей тащить сумки с покупками. От такого предложения трудно было отказаться. Я с радостью согласилась.

Люблю, когда мама покупает мне вещи: во-первых, она никогда не навязывает мне то, что нравится ей. И, во-вторых, она не экономит на красивых вещах. Во всем, что касается покупок, маму можно назвать самой подходящей мамой в мире.

Перед тем как отправиться домой, мы зашли в кафе.

Пригубив свой кофе, мама спросила:

–　Ну и как вы съездили в Кочи?

–　Ничего особенного. Просто отдохнули. Головы немного проветрили.

–　Ёшио теперь снова ходит в школу, значит, все-таки что-то изменилось. Только вот никак не могу понять что,　– мама улыбнулась одними глазами. Своими огромными, бездонными глазами, которые смотрят прямо на собеседника и взгляда которых не избежать. Под этим взглядом невозможно соврать, затаиться, закрыть свое сердце.

Как бы тяжело маме ни было, как бы она ни грустила – ее глаза всегда оставались такими – требовательными и ясными.

Не помню… А какие глаза были у Маю? Другие или такие же?

Наверное, все-таки такие же. Бедная моя потерявшаяся память,　– когда я пытаюсь вспомнить мою младшую сестру, она раз за разом показывает мне смеющуюся девочку с ясными, как у моей мамы, глазами…

Должно быть, и мои глаза могут показаться кому-то такими же ясными. Может быть, в ком-нибудь мой взгляд тоже вызывает откровенность и дарит освобождение. А в ком-нибудь он пробуждает странную ностальгию. Любовь и смущение. Одним словом, все то, что я чувствую сейчас, когда мама неотрывно смотрит на меня.

–　Знаешь, мне кажется, что ему очень нужен отец,　– сказала я.

–　Почему ты так решила?　– вскидывает бровь мама.

Вторая половина дня, мы сидим в маленьком кафе на четвертом этаже торгового центра. Снизу до нас доносится уличный шум. Мама пьет двойной эспрессо, я – сладкий индийский чай.

В воздухе витает летнее настроение, на душе у меня радостно. Вокруг – люди в рубашках с короткими рукавами, люди в футболках. Ветер играет сочной зеленью деревьев: солнечный свет отражается в глянцевых листьях, небо пахнет так восхитительно! Я не могу надышаться.

–　Ёшио просто влюбился в Рюичиро. Он и в школу начал ходить только потому, что Рюичиро ему посоветовал. А от нас какая ему поддержка? Четыре тетки на одного мальчишку – мы же носимся с ним, как с маленьким.

–　Мне кажется, ты ошибаешься. Ёшио прислушивается к Рюичиро потому, что Рюичиро – человек со стороны. А мужчина он или женщина – это уже дело десятое. Люди со стороны могут позволить себе улыбаться, быть добрыми и понимающими, в конце концов, не их это дело – ругать и воспитывать чужих детей. Именно поэтому дети их и слушают. Понимаешь? Рюичиро не несет никакой ответственности за Ёшио. Сейчас у них идеальная дистанция, но если Рюичиро вдруг отдалится, тогда Ёшио сделает из него супергероя, а если наоборот – они слишком сблизятся, тогда Ёшио, вполне возможно, разочаруется в своем новом друге и уже не будет обращать на его слова никакого внимания. А теперь представь себе, что я привожу в дом мужчину – мальчик в любом случае будет недоволен. Он теперь каждого будет сравнивать с Рюичиро, и ему все будут казаться дураками… По крайней мере, он именно так себя и ведет в последнее время.

–　Ну может быть, ты и права,　– сказала я.

–　Может быть, и права.　– Мама прикурила сигарету, затянулась и, выпустив дым в мою сторону, засмеялась.

–　Мне кажется, что проблема в чем-то другом… Но я действительно считаю, что мы очень удачно отдохнули. В Кочи такие красивые пейзажи!

–　Кажется, за время этой поездки вы здорово подружились. Ну что ж, это замечательно. Это очень хорошо!

–　Это ты про меня и про Ёшио?

–　Ну да. А ты думала про кого?　– мама снова засмеялась.

–　Ты хочешь сказать, что я как раз достигла подходящего уровня развития, чтобы дружить с малолетками?

–　Вовсе нет,　– мама покачала головой.　– Просто вы оба не такие, как все. Есть в вас что-то необычное. Что – то, что сидит глубоко внутри. И в Маю тоже это было, но обычного в ней все-таки было больше, и если бы она полюбила кого-то другого, то, наверное, была бы сейчас жива. Жить с Рюичиро значило для нее выпустить на свободу то, что она прятала в себе. И она перенапряглась, не смогла справиться с этим. Ты только не подумай, что я обвиняю Рюичиро или ненавижу его или что-то такое. Просто рассказываю тебе, что я думаю. Мне кажется, что он больше подходит тебе. Потому что тебе по большому счету наплевать: обычная, необычная. Ты просто живешь, и все.

–　Кажется, я понимаю, о чем ты,　– сказала я.

–　А Ёшио прежде всего нужна сила. Сила и любовь.

–　Любовь?

На днях Джюнко тоже что-то говорила про любовь.

–　Ты слишком рассудительная. Ты всегда все анализируешь, пытаешься жить головой, а не сердцем. Поэтому часто топчешься на месте, теряешь время, упускаешь возможности. Почему бы тебе не расслабиться хоть не надолго? Дай себе отдохнуть, расцвести. Поделись с миром своим светом. Когда я говорю, что Ёшио нужна любовь, я имею в виду не идеальную любовь и не слащавое сюсюканье. Я говорю об искреннем чувстве, которое невозможно сымитировать. Оно либо есть, либо его нет.

–　Значит, быть независимой – это, по-твоему, плохо? Смотри не попадись в руки феминисткам – они таких вещей не прощают.

Мама никогда не умела объяснять. Она с трудом находила нужные слова. Я слушала ее и в очередной раз удивлялась ее непоследовательности. Мамины мысли были такими же путанными, как ее речь.

–　Да нет же!　– мама рассердилась.　– Ты меня совсем не слушаешь!! Я говорю о том, что люди могут сделать для себя и для других. Именно это я называю любовью. Понимаешь? Предел веры. Но добиться чего-то гораздо труднее, чем просто сидеть и чесать языки. Ты даже не представляешь, сколько усилий нужно для этого потратить!

–　Подожди. То есть ты хочешь сказать, что любовь – это только символ какого-то определенного состояния?　– спросила я.

–　Умница моя. Такие слова знаешь красивые,　– мама засмеялась. И в первый раз за все время разговора я почувствовала, что мы с ней начали понимать друг друга. Или, вернее, я начала понимать, что она имеет в виду. Мама продолжала:

–　Когда я смотрю на своих детей, то есть на вас, мне кажется, что вы не понимаете главного, не умеете сконцентрироваться. Поэтому вы оба оказываетесь в тупике. Останавливаетесь. А жизнь не терпит остановок. Жить надо безостановочно.

–　Может, тебе стоит поговорить об этом с Ёшио?

–　Боюсь, что он отмахнется от моих дурацких советов. Тоже мне тайна мирозданья…

–　Да ты что, мам?! Ему же очень важно знать, что ты о нем заботишься. Знать, что у него есть мама, которой не наплевать на то, что с ним происходит.

–　Да-да. У вас с Ёшио есть мама, хотя кажется, вы иногда не очень-то в это верите,　– сказала она и гордо засмеялась, словно говоря: «А вы-то, наверное, думали, что я забочусь только о себе».

Мама не стала откладывать дело в долгий ящик.

Мы как раз сели ужинать, когда хлопнула входная дверь и Ёшио с порога закричал:

–　Я дома!

За столом нас было трое: мама, я и Джюнко. Брат вошел в кухню, волоча за собой ранец. В своих шортиках и с этим ранцем он выглядел самым обычным мальчишкой. Веселым и немного голодным. У него был такой счастливый вид, что это поразило меня до глубины души. Как будто и мне перепал кусочек его детского счастья.

Ёшио бросил ранец в угол, взял тарелку с жареными креветками и пошел к телевизору. Даже и не скажешь, что совсем недавно с ним происходили невероятные вещи. Кажется, он научился чему-то за это время. Научился отфильтровывать ненужное. Только он устроился на тахте поудобнее, как мама начала задавать ему вопросы:

–　Как тебе креветки, Ёшио? Вкусные? Ты чувствуешь их вкус?

Брат поглотил пару креветок одну за другой и сказал:

–　Отличные креветки! Это тетя Джюнко приготовила?

–　А. вот и нет,　– сказала я.　– Мы с мамой купили их сегодня в кулинарии.

–　Я не очень-то люблю жарить креветки,　– сказала Джюнко.　– Когда нужно бросать эти нежные создания в кипящее масло, мне каждый раз становится не по себе. И чистить их, откровенно говоря, мне тоже не нравится. Они такие беззащитные…

Для меня так и останется загадкой, почему Джюнко начала оправдываться по поводу креветок, но именно в этот момент я вдруг почувствовала, что мы сидим здесь, на кухне, не просто так. Что мы действительно одна семья. Это чувство было похоже на нежный запах оливок. Помню, как-то раз осенний ветер принес откуда-то издалека в наш двор этот легкий, почти неуловимый аромат. Как давно это было…

–　Ну хорошо. Тогда следующий вопрос: тебе нравится вставать утром? Ты рад новому дню? Что ты чувствуешь вечером, перед тем как заснуть?

Брат немного помолчал, потом произнес:

–　Ой… Я не знаю. Я всегда очень устаю за день.

Он так серьезно отвечал на мамины вопросы, будто проходил психологический тест.

–　Ну хорошо. А вот представь: ты идешь по соседней улице и встречаешь друга. Ты рад? Или эта встреча не совсем кстати? Оглянись вокруг себя – тебе нравится пейзаж? Ты любишь природу? Она тебя удивляет? А музыка? Тебе нравится музыка? И еще, скажи, ты хотел бы поехать куда-нибудь за границу? Тебе приятно строить планы? Или все это лишнее в твоей жизни?

Мама неожиданно замолчала. В ушах остался отзвук мягкого мелодичного голоса, как на кассете для медитации. Голос профессиональной актрисы, отлично выучившей свою роль. Вот так мама! Кто бы мог подумать, что она способна на такое представление. Мне даже стало немного не по себе. Мамин голос был чистым и глубоким. Кажется, если бы я закрыла глаза, то сразу бы оказалась на той самой улице, о которой она говорила, а навстречу мне шел бы кто-нибудь из друзей…

Наступила тишина. Каждый из нас искал в своем сердце ответы на только что прозвучавшие вопросы.

Но тут мама снова заговорила:

–　А что ты думаешь о завтрашнем дне? Ты ждешь его или тебе все равно? Каким ты видишь будущее? Радостным? Ужасным? Что ты чувствуешь прямо сейчас? С тобой все в порядке? Тебе нравится твое отражение в зеркале?

Брат посмотрел на маму и сказал:

–　Мам, я в полном порядке!

Что касается меня, то я бы не смогла ответить так же уверенно. «Даже не знаю»,　– подумала я.

–　Я даже не знаю,　– эхом отозвалась Джюнко, словно прочитав мои мысли.　– Юкико, откуда эти вопросы? Ты что, учебник по психоанализу прочитала?

–　Эти вопросы,　– с улыбкой сказала мама, не сводя глаз с брата,　– маленький семейный секрет. Формула счастья. Этому меня научил мой дедушка, когда мне было столько лет, сколько сейчас Ёшио. Дедушка называл это проверкой жизни.

–　Проверкой жизни? Твой дедушка прямо так и говорил?

–　Ну не совсем так, но как-то похоже. Ты его помнишь, Саку? Помнишь прадедушку? В деревне он держал небольшой магазинчик японских сладостей. Работал каждый день. Его сладости славились на всю округу – около магазина всегда была очередь. Люди даже из других префектур приезжали. А один раз приехала целая делегация из северных провинций, просто чтобы купить конфет, представляешь? Дедушка работал, пока ему не исполнилось девяносто лет. Он никогда не жаловался на здоровье, любил жену, детей, внуков, всегда был веселым и приветливым. Соседи очень его любили. Умер дедушка в девяносто пять лет. Он был замечательным человеком! Так вот, как-то раз она собрал нас всех, своих детей и внуков, и задал нам эти вопросы. Я отлично помню его первый вопрос: «Вы чувствуете вкус еды?» И еще он нас предупредил.

–　О чем?!　– Брат слушал мамину историю с раскрытым ртом.

–　Он велел нам заглянуть глубоко – глубоко в его глаза и запомнить то, что мы там увидим. А потом он велел нам посмотреть по сторонам и запомнить комнату, в которой мы сидим. Запомнить чувства, которые вызывает в нас эта комната. Он предупредил, что если мы когда-нибудь захотим рассказать кому-нибудь о «формуле счастья», то мы должны позаботиться о том, чтобы в наших глазах люди увидели то, что мы увидели в его глазах; чтобы в комнате была такая же атмосфера, как в той комнате, где мы впервые услышали от него все эти вопросы; чтобы голос был глубоким и чистым, иначе вообще не стоит открывать рта, потому что, когда ты задаешь эти вопросы, открывается не только рот, но и сердце. «Вы открываете свою душу,　– сказал дедушка.　– Поэтому сначала нужно создать необходимые условия и только потом рассказывать людям о «формуле счастья». Я помню, что долго – долго разглядывала комнату. Я хотела запомнить все, что вижу. Сделать так, как сказал дедушка. В тот момент вся наша семья собралась вокруг него. Мои мама и папа, братья и сестры – все мы были там. Комната была наполнена какой-то особенной энергией, теплой и светлой.

С тех пор каждый вечер после ужина мы оставались в столовой, и дедушка своим необычайной глубины голосом рассказывал нам разные истории. Глаза его всегда сверкали. Я знала, что, пока он с нами, что бы ни произошло – все будет в порядке. И еще я знала, что я навсегда запомню каждую подробность того первого вечера, все до самых мелочей. Запомнить слова – это не главное. Главное – не забыть все, что вокруг слов. И я старалась не забывать, старалась хранить воспоминание не в голове, а в сердце. Похоже, мне это удалось.

Сегодня я вспомнила дедушку. Вспомнила тот вечер. И мне захотелось рассказать вам о дедушкиной «проверке». Пройти ее еще раз вместе с вами. Не знаю, все ли правильно у меня получилось, но, кажется, суть вы уловили.　– Мама замолчала.

–　А самим себе можно задавать эти вопросы?　– спросила я.

–　Конечно можно. Хоть каждый день. Только отвечать нужно предельно честно. Глупо обманывать себя. Есть только два возможных ответа: «да» или «нет». Например, ты можешь задавать себе эти вопросы в конце дня, перед сном. И если день был плохим – не надо расстраиваться. У всех бывают плохие дни. Я вовсе не пытаюсь читать вам наставления, но если каждый день вы будете спрашивать себя и отвечать по совести, то у вас появятся силы и смелость жить дальше. Ведь нам всем нужно что-то такое, ради чего стоит жить. Только не врите себе. Сомневаться нельзя. Научитесь быть довольными своими ответами, даже если они вас пугают. Только так вы сумеете понять свое истинное место в жизни, и это придаст вам сил и уверенности. Посмотрите на меня и на моих братьев и сестер. У всех у нас свои проблемы – кто-то развелся, кто-то разорился, но благодаря нашему дедушке мы не разучились радоваться жизни и не клянем свою судьбу понапрасну.

–　Замечательная история!　– Джюнко улыбалась чуть ли не со слезами на глазах.

Я задумалась над мамиными словами. Наверное, эти вопросы мой прадед когда-то услышал от своего отца. А потом он задал их своим детям и внукам… Сегодня мама рассказала о «формуле счастья» мне, а когда-нибудь наступит день, и я передам этот рассказ своему ребенку. Бесконечная история, переходящая из поколения в поколение. Как древние легенды индейцев. Разве можно было предположить, что в нашей семье существует что-то подобное? И если бы только мы были немного внимательнее, мы бы давным-давно узнали этот секрет. Ведь прежде, чем рассказать о нем словами, мама каждый день рассказывала нам о нем своей жизнью, своими поступками.

–　Жаль, что Маю не узнала про дедушкину «формулу»,　– сказала я. Мне было искренне жаль сестру – ведь она толком и не успела пожить с мамой.

–　Мне тоже очень жалко,　– грустно сказала мама.　– Но я действительно – впервые за много лет – вспомнила об этом только сегодня, когда мы с тобой были в кафе.

–　И Микико тоже пропустила твою историю.

–　Дурочка,　– засмеялся брат.　– Наверное, пьет сейчас где-нибудь со своими подружками.

–　Да. Микико не повезло. Наверное, в следующий раз кому-нибудь захочется рассказать об этом лет через сто, не раньше,　– мама улыбнулась.

–　Досадно,　– сказала я, и мы все рассмеялись, как не смеялись уже давно. Как все-таки замечательно, что у меня есть такая семья!

В голубом-голубом небе витал сладкий запах лета. Все заливал ослепительный солнечный свет. И так – который день. Значит, лето наконец-то наступило. Лето! Любимое время года.

В тот день мы с Рюичиро пошли смотреть на рыбу-луну.

–　Знаешь, пока ты мотался неизвестно где, к нам в океанариум привезли рыбу-луну,　– похвасталась я ему, и он тут же захотел пойти в океанариум и посмотреть на эту самую рыбу. Позавидовал, как маленький.

Была середина рабочего дня. В океанариуме кроме нас не было ни одного посетителя. Рыба-луна медленно плавала в огромном стеклянном шаре. Шар был встроен в стену, и поэтому сквозь него можно было видеть кусок неба наверху и суетящуюся улицу внизу.

Это зрелище успокаивало. Я была здесь уже много – много раз. Очень много.

Сначала я упала с лестницы и ударилась головой, потом меня выпустили из больницы. Рюичиро к тому времени уехал в очередное путешествие. Жизнь потихоньку возвращалась в обычное русло. Наступила зима. Я мало что помнила из прошлой жизни, но, тем не менее, моя мельница потихоньку работала. Казалось, все как-то налаживается. Но иногда мне становилось так одиноко. Обычно это бывало в те дни, когда я оказывалась лицом к лицу с неоспоримым фактом своей увечности. Как, например, в тот раз, когда я долго искала свой любимый штопор, а потом оказалось, что я давным-давно успела его разлюбить и даже купила взамен новый. Об этом мне рассказала мама – я имела неосторожность спросить, не попадался ли ей на глаза мой штопор. «Ты что, ничего не помнишь?» – со смехом спросила она. И я сделала вид, что вспомнила. Но после этого случая у меня долго еще оставался в душе неприятный осадок. Почему она смеялась надо мной? Почему я не такая, как все?

В такие грустные дни я отправлялась в гости к рыбе – луне.

Она тоже была не такая, как все. Вся такая несуразная, она медленно стукалась о стеклянные стенки шара, ни о чем не думая, ничего не понимая.

Совсем как я.

В моей жизни мне тоже некуда было спешить, но я – как и она – то и дело натыкалась на невидимые стены.

Я приходила к рыбе-луне и часами стояла у ее шара в полном одиночестве. Все всегда происходило одинаково: попав в океанариум, я быстро обходила все павильоны, вполглаза смотрела на всяких там морских котиков и морских ежей и под конец оказывалась у шара с рыбой – луной, где и застывала в немом блаженстве, глядя на ее неспешные передвижения. Из оцепенения меня обычно выводил служащий. «Океанариум закрывается,　– говорил он.　– Просьба покинуть помещение». Я вздрагивала и зарекалась на будущее, но из раза в раз повторялось одно и тоже.

Когда мы пришли сюда с Рюичиро, я обнаружила, что ничего не изменилось. Все было таким знакомым… Странно, что никогда раньше мысль о том, что я могу оказаться у этого стеклянного шара (через который теперь струились по-летнему теплые солнечные лучи) вдвоем с Рюичиро, не приходила мне в голову.

Рыба-луна плавно рассекала воду белым телом. Она совсем не изменилась. Не изменились и ее медлительные движения. Но мне вдруг показалось, что в ней поубавилось равнодушия к собственной жизни. Она выглядела более спокойной и даже какой-то повеселевшей.

Это я. Это я изменилась!

Раньше я смотрела на мир из-за стеклянной перегородки, и все во мне сжималось от страха. Но теперь все по-другому. Зима закончилась.

–　Какая несуразная рыбина,　– сказал Рюичиро.　– Но смотреть на нее можно бесконечно.

–　Это точно.

Я рассказала ему о своих одиноких визитах к рыбе-луне.

–　Это секрет твоего возвращения к жизни. Белый и круглый,　– улыбнулся Рюичиро.

Он иногда такое скажет, даже не знаешь, что и думать.

Время было таким же медлительным, как рыба-луна. Оно текло вокруг нас, пока мы стояли, заливаемые сверху солнцем сквозь стеклянные стенки шара. Мне было так спокойно рядом с Рюичиро. Он тоже был не такой, как все, но для меня в нем не было ничего непонятного. Я знала, кто он и откуда он пришел. И если бы он вдруг убил кого-нибудь, пусть даже очень близкого для меня человека, в конце концов, я могла бы понять и это. Понять и простить. Но не головой – в моих чувствах не было ничего рационального, они просто отражали воздух и время, которые сгустились вокруг нас.

Интересно, а что чувствовала Маю?

Она всегда была одна. Одна во времени и пространстве. Никто не мог дотянуться до нее, пробиться к ней. Даже Рюичиро не сумел.

А теперь мы стояли здесь вместе с ним. И за стеклянной стенкой перед нами плавала рыба-луна. Я в одно мгновение ощутила тепло, вдруг разлившееся по моему телу, как чернила из бутылки. Что-то произошло между нами.

–　Знаешь, я, кажется, очень давно люблю тебя. Все это время…　– сказал Рюичиро.

Вокруг никого не было. Только мы с рыбой-луной услышали это признание. Я ничего не ответила. Мир вдруг надвинулся на меня с угрожающей скоростью, словно он попал в объектив гигантской телекамеры: голубое небо наверху, улица внизу, прикосновение его руки и ответное движение моей – все ощущения были обострены вдруг захлестнувшей меня любовью.

–　Когда Маю не стало, я решил, что мне нужно уехать. Куда-нибудь. Далеко – далеко. Я начал путешествовать. Но если бы ты знала, какими скучными были эти одинокие путешествия. И я всегда думал о тебе. Пытался представить, как бы все это выглядело, если бы мы путешествовали вдвоем. Меня несколько раз обворовывали, мне приходилось терпеть чужую грубость. И когда вечером я сидел в каком-нибудь захолустном отеле перед телевизором, показывающим странные программы на непонятном языке, единственное, что спасало меня от помешательства,　– это мысль о тебе. Ты была моим секретом, моей «формулой жизни». И в какой-то момент я понял, что должен вернуться и увидеть тебя. С тех пор эта мысль не давала мне покоя. И я вернулся, увидел тебя и не смог устоять. Та ночь, когда мы были вместе, наша страсть – это было настоящее счастье… Это была любовь.

–　Значит, ты любил меня еще до того, как я упала с лестницы?

–　Выходит, что так. Но тогда Маю еще была жива, и, наверное, я чувствовал, что все как-то не так, как должно быть. Что между нами ничего не получится. Но потом все изменилось. Может быть – я сам, разозлившись на весь мир и на свои дурацкие путешествия. А может быть, дело в тебе. Мне трудно сказать, что и как именно изменилось в тебе после того, как ты упала и ударилась головой, но во время нашей последней встречи я вдруг увидел, что ты такая… живая и настоящая… Наверное, ты и раньше была такой, но я просто этого не замечал. Я как будто открыл тебя заново. Ведь твоя душа – она всегда была в тебе. С самого начала. Просто ей нужно было время, чтобы выбраться на поверхность. И как только я почувствовал ее приближение, я понял, что мы созданы друг для друга, но не в романтическом смысле, а просто так оно и есть. И так будет до конца нашей жизни. Когда я уехал от тебя, а ты ударилась головой, что-то сдвинулось с места, что-то зашевелилось. И это прекрасно! Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Я молча смотрела на рыбу-луну и чувствовала, как краска заливает мое лицо. Мне показалось, что рыба беззвучно смеется надо мной.

–　Понятнее не бывает,　– наконец ответила я.　– По крайней мере, на этот раз ты, кажется, не ради красного словца что-то придумываешь. Во всяком случае, похоже на правду.

–　А ты что, детектором лжи подрабатываешь?　– он улыбнулся.　– Проверяешь меня?

–　Я тебя только одним способом могу проверить,　– сказала я.　– Надо съездить куда-нибудь вдвоем. Можно за границу поехать, можно по Японии. Мне все равно. Главное, чтобы ты взял меня с собой. Вот тогда мы и посмотрим, как у нас пойдут дела, потому что я не собираюсь сидеть месяцами и ждать, пока ты соизволишь вернуться домой. Я скорее повешусь. Так что давай – покажи мне мир, покажи мне себя. Докажи, что твои путешествия – это стоящая вещь, а не просто так – пыль в глаза.

–　В следующем месяце я еду на Сайпан, навестить друзей. Хочешь, поехали вместе. Или это слишком неожиданное предложение? Может быть, ты хочешь еще немного подождать?

–　Нет, я ненавижу ждать. Я же сказала.

Мы засмеялись.

–　Значит, едешь?　– сказал он.

–　Значит, еду,　– сказала я.

На город опустился вечер. Солнце уже почти закатилось, окрасив облака над горизонтом в темно – оранжевый цвет.

Я коснулась его руки. Он крепко сжал мои пальцы. По телу разлилось знакомое тепло – тепло его рук. Между нами что-то было. Теперь в этом не оставалось никаких сомнений. Я снова взглянула на белую рыбу-луну, и вдруг мне неудержимо захотелось прикоснуться к ней.

… Протянуть руку и дотянуться до всего – всего – всего, удостовериться, что вещи вокруг меня не призраки. Что они действительно существуют. Что они живут.