Когда я проснулась, то чувствовала себя отвратительно.

Хотелось есть, все тело болело, а в горле пересохло. Было ощущение, что я превратилась в мумию. В голове не было ни одной мысли, как и ожидалось, но тело было таким обессиленным и истощенным, что я даже не могла заставить себя вылезти из кровати. Помимо всего прочего, шел дождь.

На часах было девять, но, несмотря на это, комната была погружена во тьму из-за плотной стены дождя. Мне не хотелось включать музыку, поэтому я так и осталась лежать и прислушиваться к дождю, и вскоре поймала себя на мысли, что думаю о Сиори в ее комнате, тишину которой не нарушали никакие звуки. Сиори не могла уснуть, если ей было мягко и уютно, поэтому спала, раскачиваясь в гамаке.

Невыносимая грусть начала обволакивать мое тело, когда зазвонил телефон. Я не знала, был ли этот звонок от него, но решила, что раз уж не сплю, то могу поднять трубку, кто бы это ни был. Что я и сделала.

Это была моя подружка, с которой мы вместе учились в колледже. Она позвонила спросить, не хочу ли я подработать. Ее компания будет проводить небольшую выставку на следующей неделе – не хотела бы я поучаствовать в качестве стендистки? Мне всегда звонят с такого рода предложениями.

Я собиралась было отвергнуть предложение, отказ уже сформировался в глубине моего горла, но почему-то выпалила:

–　Конечно.

Возможно, я была напугана тем, что ее звонок раздался почти сразу после происшествия в сквере, не знаю. Как только я произнесла это, то пожалела, что согласилась, ужасно пожалела, но ничего не могла поделать. Подруга была счастлива и уже щебетала без умолку о том, где нам встретиться и что за работа. Я оставила всякую надежду противостоять ей и стала записывать то, что она мне говорила.

Но спать хотелось так же, как и раньше.

Встать рано утром, собраться и выйти из квартиры. Это должно было быть совершенно несложно, но я столько времени сидела в своей норе в ожидании телефонного звонка, что для меня эти действия оказались чрезвычайно изнурительными. Всего три дня обучения и три дня собственно работы, но было так невыносимо, что я с трудом выдерживала. Хотелось спать, независимо от того, чем я занималась, так сильно, что мне казалось, я вот-вот развалюсь на кусочки. Меня объединили с группой других молодых женщин моего возраста, и нужно было запомнить за раз кучу всего. Я должна была держать в голове все рекламные слоганы, описывающие товары, и все время проводить на ногах – это давило на меня с такой тяжестью, что казалось кошмарным сном. У меня даже не было времени подумать. Да, я жалела, что согласилась на эту работу, сильнее, чем могу выразить.

Но даже в этот короткий период я в достаточной мере осознала, до какой же степени деградировал мой внутренний мир, а я даже и не заметила. Я всегда ненавидела работать, и меня мало волновало то, что я делала и делала ли что-то вообще. Ничего не изменилось, это было… своего рода смелостью – ведь, если нужно, я могла двигаться дальше,　– чем-то типа надежды, предчувствия… Не могу толком объяснить. Но я уверена, что это что-то, от чего я отказалась, сама того не понимая, было именно тем, что потеряла Сиори, когда забыла о собственном «я», тоже неосознанно. Может, будь она поудачливей, то и сейчас продолжала бы жить так же. Но она была слишком слабой и просто не могла и дальше вести подобную жизнь. Поток был настолько сильным, что поглотил ее с головой.

Я не говорю, что в состоянии разобраться со своей жизнью. Просто было нечто бодрящее в том, чтобы силой вытаскивать себя из кровати в семь утра, выскакивать из квартиры, а потом весь день издеваться над своей уставшей душой, сознанием и телом, чем в той боли, что я чувствовала, сидя взаперти в квартире, точнее, купаясь в сне. Я так уставала, что даже говорить не могла, и когда звонил мой любовник, только в одном из трех случаев меня хватило, чтобы вяло поддакивать. Я устала настолько, что даже это меня не беспокоило. Мысль о том, что, как только эти шесть дней подойдут к концу, я, возможно, снова стану никем иным, как спящей, так пугала меня, что перед глазами темнело. Я изо всех сил старалась не думать об этом. Порой даже забывала о своем любовнике, напрочь выкидывала его из головы. Это просто невероятно. Но с течением времени стала ощущать, что моя сонливость – настолько сильная, что даже удивительно,　– постепенно мало-помалу утекает из моего тела. Ноги опухли, в комнате царил беспорядок, а под глазами появились темные круги. Мне не особенно нужны были эти деньги, работа была бессмысленной и оттого чрезвычайно сложной.

Я продолжала преодолевать все эти трудности только из-за сна, увиденного мной в то раннее утро в сквере. Каждое утро в семь звонил будильник и включался музыкальный центр, а я лежала посреди этого шума и думала о том, как мне больно и как устала, что готова умереть, но можно все взять и бросить прямо сейчас… а потом мои мысли возвращались к тому рассвету, и появлялось смутное ощущение, что я предаю ту девушку, и я чувствовала, что просто не должна сдаваться.

Для такой малодушной и ленивой особы я неплохо держалась. Но те глаза, такие далекие и печальные глаза… Как бы ни пыталась, но забыть их я не могла.

Если подумать, то я и с любовником познакомилась на работе.

Это был большой офис, что-то типа конструкторского бюро. Компания занимала огромное пространство в гигантском бизнес-центре, целый этаж, и в ней было полно разнообразных отделов. Я толком не знаю, чем они занимались и как именно, по существу, моя работа заключалась в том, чтобы отвечать на телефонные звонки, печатать разного рода документы, забивать данные в компьютер, снимать копии с бумаг, передавать сообщения и так далее. Мне кажется, эту же работу в общей сложности делали больше десяти человек.

Меня приняли на место моей двоюродной сестры, которая уехала в Штаты к своей семье, так что я должна была поработать всего три месяца, но, несмотря на это, я изо всех сил старалась произвести впечатление, что я круглая дура. Ну, не то чтобы я была особенно умна, но знала, что если вы будете усердно работать в подобной организации, то вас будут основательно нагружать, и в результате вы потеряете намного больше, чем приобретете. Поэтому я выбрала для себя другой вариант – почти ничего не делать. Нет ничего более бессмысленного, чем когда вас приглашают на неполный рабочий день в качестве «подай-принеси». Потому я все время работала в треть силы. В итоге я опаздывала, делала ошибки, вбивала данные не в те колонки, посылала чистые факсы и все в таком духе, и хотя это выходило не специально, но все кончилось тем, что такие промахи я допускала где-то раз в три дня, и вскоре меня перестали просить сделать что бы то ни было сложное, и работать стало намного легче.

Это произошло в воскресенье. В компании был выходной, но я пошла в офис по собственному желанию, чтобы исправить ошибку, допущенную накануне. Я сидела в одиночестве в просторном тихом офисе, не торопясь вбивала в компьютер какие-то данные и внезапно почувствовала какую-то необъяснимую тревогу.

Было ощущение, что в какой-то момент, пока я в течение двух месяцев разыгрывала из себя дурочку, я и впрямь ею стала и просто не могу работать быстрее. Глупо было волноваться по этому поводу, но в тот момент это казалось очень серьезной проблемой. Чем дольше я смотрела на монитор, тем больше беспокоилась. Я думала, что не раскрываю своих талантов, но на самом деле я, скорее всего, просто-напросто не способна к офисной работе. Я пыталась отогнать от себя эти мысли, но не могла. А потом, осознав, какой же идиоткой я была все это время, поймала себя на том, что мне ужасно хочется посмотреть, на что же я способна. Я знала, что в офисе, кроме меня, никого нет. И гонка началась. Когда я теперь об этом вспоминаю, то понимаю, что была совсем молоденькой. Я начала с невероятной энергией вбивать в компьютер данные, лежавшие передо мной. Впервые за долгое время я получала наслаждение от того, что мои руки двигаются быстро и аккуратно, от понимания – если захочу, то у меня все получится,　– испытывала приятное чувство удовлетворения. Вскоре я закончила вносить исправления и на энергетической волне решила напечатать несколько документов, которые к тому моменту скопились на столе. Я набирала текст, бормоча себе под нос. Я чувствовала себя как человек, которому разрешили пользоваться правой рукой после того, как он долгое время был вынужден использовать только левую. Думаю, в моей душе, должно быть, все время росло напряжение, поскольку я пришла в неописуемый восторг при виде превосходных страничек с текстом, выползающих из принтера. На ксерокопирование практически не нужно времени, если подойти к вопросу серьезно. Я настолько углубилась в работу, что, в конце концов, принялась выполнять всевозможные небольшие задачи, предназначавшиеся для других сотрудников.

Через два часа я все закончила, тяжело вздохнула, встала из-за стола и тут увидела его. Все это время он тихонько сидел за столом в дальнем конце пустого светлого кабинета. Это стало для меня ужасным шоком. Я его совершенно не замечала. Он не был моим непосредственным начальником, но работал в том отделе, для которого я довольно часто выполняла разные поручения. Он определенно знал, какая я бестолковая сотрудница. Черт,　– подумала я. Казалось, он ждал, когда же я его замечу, предвкушал этот момент с изрядной долей удовольствия. Он широко улыбался.

–　Вы здесь были все время?　– спросила я.

–　Очевидно, ты можешь работать, если захочешь… хотя почему-то мне даже не хочется об этом говорить,　– ответил он.

А потом рассмеялся так, что чуть не упал со стула.

После этого мы пошли выпить чаю. Для этой цели выбрали маленькое кафе напротив нашего бизнес-центра. Уже смеркалось, и внутри кроме нас было еще несколько парочек, наслаждавшихся выходным днем. Все говорили очень тихо, почти перешептывались.

–　Знаешь, ты двигалась, словно в ускоренной съемке. Почему ты всегда так не работаешь?　– спросил он.

Я поразмыслила над разными вариантами ответа, пытаясь придумать что-то остроумное, но, в конце концов, смогла сказать лишь:

–　Это же просто временная работа.

–　Тогда все понятно,　– сказал он и снова несколько минут хихикал.

Я не переставала удивляться, как чисто звучит его низкий голос, когда он говорит как обычный человек, а не как коллега, и какие согласованные у него жесты. К тому моменту я уже заметила кольцо на его левой руке. Мы допили чай, ни словом не обмолвившись об этом. Честно говоря, я ужасно расстроилась, поняв, что он женат.

В какой-то момент, закидывая ногу на ногу, он с ужасным грохотом уронил один из соусников, а потом извинялся дольше, чем нужно. Постоянно говорил:

–　Ой, прости, пожалуйста, я так виноват.

Я действительно западаю на такие вещи, ну, на хорошие манеры. У меня сложилось впечатление, что вежливые люди никогда не делают никому ничего истинно плохого. Но, с другой стороны, можно сказать, что мне нравятся и те, кто делают гадости, а им все сходит с рук.

Мы особо не нервничали, но все равно говорили мало. Он вел себя очень степенно, и именно его поведение произвело на меня необычный эффект. Время от времени он начинал говорить о чем-либо, а я просто кивала и слушала. И пока я кивала, интуиция смутно подсказывала мне, что он сыграет важную роль в моей жизни. Был вечер, но казалось, что еще утро, может, потому возникло такое чувство, словно мы сидим за столиком полусонные, с трудом ворочая языками. Я представила всё то отрадное, душевное, что могло бы случиться между нами, но почему-то мои мечты в итоге превратились в картину зимнего дня. Белое пространство, наполненное холодным туманом, мы бредем, закутавшись в теплые пальто, а вокруг – зимний лес. Именно так я это и увидела, и мне стало ужасно грустно.

Так или иначе, но неделя, казавшаяся бесконечной, все-таки кончилась. После последнего рабочего дня я вернулась домой, сняла одежду, оставив ее лежать там, где она упала, затем бросила конверт с зарплатой на пол, а сама стояла над ним, смеясь. И тут зазвонил телефон:

–　Это я, Иванага.

Когда я услышала его голос, меня охватила своего рода ностальгия.

–　Давно не слышались,　– сказала я.

–　Ты спала?

–　Не-а. На самом деле я стояла, смотрела на конверт с зарплатой и смеялась. Я так устала!

–　Ты имеешь в виду, что работала? Ну ты даешь!

–　Помогает убить время,　– сказала я.

Мне пришло в голову, что, после того как подберу одежду, раскиданную по комнате, я пойду и буду спать столько, сколько захочу. Голова была ясной, но тело совершенно измотано. В этот раз, даже если я просплю сутки напролет, это меня не испугает.

–　У тебя очень бодрый голос. Как в тот раз, когда мы впервые встретились.

Он говорил весело, поскольку тоже попал под влияние этого настроения.

–　Когда ты сказал, то я тоже подумала, что это правда,　– согласилась я, соскабливая чешуйки облезшего лака с ногтей.　– Кстати… ты ведь познакомился с женой, когда она училась в школе, да? И у нее тогда были длинные волосы?

–　Откуда ты знаешь? Ты что, на своей работе училась читать чужие мысли?　– спросил он с подозрением.　– Но ты права. Ей было восемнадцать.

–　Я так и думала.

Внезапно мои глаза наполнились слезами, хотя я и не совсем понимала, почему плачу.

–　Как бы то ни было…　– сказал он, а потом начал говорить, где мы встретимся, чтобы отведать на ужин угря, как и планировали, и пойти посмотреть на фейерверки. Я слушала его голос и записывала, моя рука, комната и все предметы в ней стали горячим пятном, расплывчато светлым и светящимся.

Широкая улица, ведущая к берегу реки, уже была закрыта для автомобилей. Людей становилось все больше и больше, пока они не заполонили все пространство до берега, чтобы посмотреть фейерверк. Все были одеты в светлые кимоно из хлопка, с детишками на плечах, смотрели в небо и шумели. Толпа двигалась широким потоком, как на знаменитом фестивале Гион в Киото, все в одном направлении. Я никогда не видела ничего подобного. Я чувствовала своего рода возбуждение и даже кайф. Никто не знал, когда же, наконец, фейерверки озарят небо над нами, и мы все смотрели вверх, изнывая от нетерпения. Лица вокруг сияли от радости.

–　Попасть к реке нам не удастся. Посмотри на эту толпу.

Судя по голосу, мой любимый был расстроен. Я посмотрела на его потное лицо.

–　Да и ладно. Мы ведь сможем увидеть хоть чуточку, правда?

–　А может, и нет. Нам нужно бы забраться куда-нибудь повыше.

–　Неважно. Мы ведь сможем их слышать.

Если я вставала на цыпочки, то видела, что впереди собралась целая очередь жаждущих перейти мост, а в конце этой очереди – огромная толпа. Ночное небо было окрашено в темно-синий цвет и казалось невероятно широким. В темноте тут и там стояли полицейские. Люди наседали, словно их тащили на веревках. Но мы остановились, не дойдя до конца очереди.

Нам важны были даже не фейерверки, а то, что мы вместе в этот вечер, здесь и сейчас, одновременно глядим в небо. Было важно, что мы переплели руки и запрокинули головы, чтобы смотреть в том же направлении, что и все вокруг нас, и слушать громкие хлопки фейерверков. Нарастающая энергия толпы и меня довела до состояния нервного возбуждения. В какой-то момент моему любимому по-настоящему захотелось увидеть представление, и, глядя на его лицо, я поняла, что он с нетерпением ждет начала, и почему-то показалось, что он снова помолодел.

Думаю, ощущение того, что я здорова, должно быть, вернулось ко мне, пока мы ждали. И даже если это всего лишь история о небольшом потрясении, о нескольких крошечных волнах, окативших меня с головой, когда я потеряла подругу, из-за чего мне мучительно было делать все те пустяковые вещи, которые люди совершают каждый день, даже если это история о незначительном воскрешении, она все равно заставляет меня думать, что люди – очень сильные существа. Я не помню, случалось ли со мной такое в прошлом, но знаю, что, когда мне пришлось столкнуться с темнотой в собственной душе, когда мне было по-настоящему больно, когда я была измотана до предела, внезапно внутри меня фонтаном забила какая-то совершенно неожиданная и необъяснимая сила.

Ничего не изменилось во мне, и ничего не изменилось между нами. Но я все равно была полна оптимизма, мне хотелось продолжать отношения с ним, чтобы меня и дальше сотрясали эти маленькие волны. Самое плохое уже позади. Не совсем четко знаю, что такое это «плохое», но чувствую, что это так. В моем теперешнем состоянии я, возможно, смогла бы полюбить и кого-то еще.

Но не думаю, что я стала бы влюбляться в другого. Нет, мне хотелось бы восстановить ту невероятно пылкую любовь, которую мы испытывали вначале,　– любовь, которую я разделила с высоким мужчиной, стоявшим рядом со мной, с человеком, которого обожала. Я хотела поддерживать все в этом же состоянии своей худенькой маленькой рукой и слабым духом. Мне хотелось сделать все возможное, несмотря на свое ненадежное тело, чтобы постараться справиться со многими страшными вещами, которые ждали нас впереди. Хотелось попытаться.

Было ощущение, словно я проснулась всего минуту назад, и все казалось таким ясным и красивым, что становилось страшно. Все вокруг было просто роскошным. Толпы людей, шагающих сквозь ночь, свет бумажных фонариков, развешанных вдоль галереи отдельными точечками, линия лба моего любимого, когда он смотрел вверх, жаждущий начала представления, пока мы стояли, овеваемые слегка прохладным ветерком,　– все это было так прекрасно.

Внезапно все показалось мне слишком совершенным, и глаза наполнились слезами. Все, на что падал мой взгляд, когда я смотрела по сторонам, было мне дорого, и я была счастлива, что когда, наконец, проснулась, то это произошло именно здесь и сейчас. Улица, обычно заполненная машинами, превратилась в огромную открытую площадку, а мы стояли в ее центре и ждали представления фейерверков, а потом мы пойдем и съедим на ужин угря и уснем бок о бок… Я подумала, что здорово иметь возможность посмотреть на эту ночь – на ночь, когда мы сможем все это сделать, когда разум и душа изумительно чисты.

И было ощущение, что я практически молюсь.

Да будет каждый сон в этом мире безмятежным.

Наконец в небе раздался громкий хлопок. И перед нашим взором над одной стороной громадного здания промелькнуло полукольцо фейерверка, всего лишь на миг окрасив темноту всеми цветами радуги, словно рисунок, видимый через кружево.

–　Ух ты! Ты видела? Мне было видно только чуть-чуть, но…

Он говорил так из сочувствия ко мне, потому что я маленького роста, но в то же время был в восторге, как ребенок. Он слегка потряс меня за плечо.

–　Да, я видела. Такой маленький, что даже трогательный какой-то, да? Как разноцветная салфеточка или что-то типа этого,　– сказала я.

Крошечные искорки света, внезапно разлетевшиеся во все стороны по ясному ночному небу, казались такими далекими, что с трудом верилось, что это фейерверки.

–　Да, они кажутся совсем миниатюрными.

При этом любимый все еще смотрел ввысь. Один за другим фейерверки устремлялись в ночное небо, а из толпы раздавались возгласы одобрения. А еще через минуту над головами раздался очень громкий хлопок, люди шумно двигались по направлению к берегу, толпа становилась все плотнее, она шла мимо нас, обтекала нас… а мы так и стояли на месте, глядя в ночное небо. Мы испытывали странную нежность к этим крошечным искоркам, которые время от времени мельком видели сбоку от небоскреба, крепко держались за руки, нереально взволнованные, и ждали, когда же следующая очередь фейерверков взорвется в ночи.