Летом 1936 года на Тянь—Шань отправилась экспедиция ВЦСПС. Ее участниками были: Евгений и Виталий Абалаковы, Леонид Гутман, Михаил Дадиомов и Лоренц Саладин. Руководил экспедицией Е. Абалаков. Перед альпинистами была поставлена задача: силами небольшой экспедиции совершить восхождение на высочайшую вершину Тянь—Шаня — Хан—Тенгри.

К концу августа группа вышла на ледник Южный Инылчек и отсюда по западному гребню поднялась на вершину Хан—Тенгри (6995 м). Интересно отметить, что до 1963 г. ее вершина покорялась человеку всего пять раз.

О мужественном восхождении пяти отважных альпинистов на вершину «Властелина гор» рассказывается в дневнике Е. Абалакова.

 

Хан—Тенгри

[27]

2 июля. Ночь на 2 июля прошла в сборах. Быстро удалось достать машину и сдать в багаж наш немалый груз — 164 кг. Сами мы попали на вокзал за десять минут до отхода поезда.

Гудок паровоза, торопливые поцелуи, чудесный букет роз, возбужденные лица, обрывки фраз и возгласы. Поезд тронулся. Перрон с пестрой толпой провожающих медленно проплывает мимо нас. Шумная Москва остается позади.

Непривычный покой и ритмичное постукивание колес. Ленд Саладин, Леонид Гутман и я удовлетворенно переглянулись и с чувством пожали друг другу руки — едем!

6 июля. В Ташкент прибыли почти без опоздания.

Высадившись, убедились, что вещей действительно уйма. Попытка отправить наши грузы малой скоростью прямо на Фрунзе не удалась. Сдали их на хранение.

Пошли посмотреть старый город и базар. Потом занялись билетами и достали их с немалым трудом. Погрузка в вагон далась нелегко, ибо на этот раз протекала без провожающих.

7 июля. Спали крайне мало; я почему–то разбудил ребят рано. В Мельникове приехали в 11.30. С трудом дозвонились в Исфару. Присылка за нами машины явно проблематична.

Вещи устроили на складе. В этот день уехать не удалось.

9 июля. Ровно в семь часов прибыла машина. Погрузились, поехали за вещами на склад и оттуда выбрались около десяти часов. Знакомая дорога. Чудесная видимость. Машина идет хорошо.

В Варух прибыли в первом часу. Нашлись знакомые с базы ТПЭ, полились нескончаемые разговоры.

Решив, что за верблюжьим караваном угнаться мы успеем, остались в Варухе обедать. Караван грузился по–восточному медлительно. Мы пообедали, поговорили и не спеша двинулись.

Нам предоставили трех верховых ишаков. Заехали по пути на базу ТПЭ. Место прекрасное — не база, а дом отдыха.

Догнали караван очень скоро: он расположился на ночлег в восьми километрах от Варуха…

Выработали план действий на завтра: моего ленивого ишака решили подбросить караванщикам, двух других навьючить рюкзаками и пешим ходом, подгоняя ишаков хворостинами, двинуться вперед, ибо караван завтра, конечно, не доберется ни до Кара–су, ни до Тамынгена.

Легли поодаль в новой палатке, вначале на мешках, потом в них. Высота 1300 метров. Спали хорошо.

10 июля. В 6.15 двинулись. Быстро обогнали караван, всучили караванщикам ленивого ишака и, подгоняя двух других, зашагали вперед.

Я и Ленц идем до Тамынгена, Леонид — до Кара–су. По плану должны через шесть дней, закончив работу, поменяться местами: мы перейдем в Кара–су, а Леонид — в Тамынген. Знакомая дорога кажется довольно легкой. Особых происшествий не произошло. В Джиптыке в 12 час. 15 мин. Отсюда разошлись.

От поворота на Тамынген путь пошел хуже. На крутом подъеме ишаков пришлось подпихивать: едва–едва плелись. Устроили им еще одну кормежку.

К 7.30 добрались до Тамынгена. Встретили нас очень радушно, хотя никаких сведений о нашем приходе не имели. Напоили, накормили чудесной жареной картошкой с мясом. Мы, конечно, все съели и довольны были необычайно.

Погода испортилась. Небо обложило тучами. Пошел дождь. Лагерь САВО выше. Завтра, вероятно, встретимся с Лукиным и другими товарищами.

Ленцу дали сразу два спальных мешка (свой ой оставил с караваном).

12 июля. Сходили с Ленцем на старое пепелище — наш прошлогодний лагерь. Нашли много нужных вещей: крючья (за некоторыми пришлось полазить), мазь для ботинок (крайне необходима, ибо наша ушла на Кара–су). Ленц хотел сфотографировать лазанье по скалам и забивку крючьев. Но веревки еще идут с караваном, и пришлось

это дело отложить.

К вечеру прибыл геолог Троянов и с ним наши веши. Подъем на стену третьего рудного участка решили перенести на завтра.

13 июля. Встали поздно, не спеша. Я начал вводить забытый режим — обтирание ледяной водой. Хорошо. Чувствую себя свежо и бодро.

В два часа вышли к Стене. Ледник настолько обтаял, что до самого цирка одна оплошная морена, и вообще в этом году снега осталось небывало малое количество. Камни сыпятся, но довольно вежливо.

В три часа полезли по обледенелому снежнику. Погода облачная, по скалам Стены еще иногда поблескивают лучи солнца, но и оно вот–вот зайдет за гребень Стены.

Скалы оказались не столь круты, как мы ожидали, очень ломки и с большим количеством уступов и зацепок. Лезем по гребню, местами острому и расщепленному иногда небольшими кулуарами. Крючьев набрали много, но применить их так и не пришлось. Долезли до верхнего края жилы, расходящейся здесь наиболее широко.

Ледяная стена висячего ледничка на склоне Ужбишки отсюда кажется весьма внушительной. Внизу есть свежие лавинные сбросы. Склон открыт. Посему большая просьба к сбросам подождать с перелетом на другое менее высокое место до нашего спуска. Правая часть дуги исчезает под крутым обледенелым снежником и затем, выйдя из него, убегает вверх по склону.

Ледорубы остались у подножья скал. Ленц упорно доказывает, что на льду достаточно снега и можно обойтись без ледорубов. Но первые же два шага убедили его, что прорубить ступени молотком не удается. А рубить нужно. Отступили до ледорубов и, отогнав от себя искушение спуститься вниз, опять полезли вверх. Я порядочно вспотел, вырубив немало ступеней, и страверсировал весь снежник.

К восьми часам были уже в лагере. Ленц сделал много снимков на Стене. Геолог вытащил из карманов небогатые образцы. Поужинали и спать.

15 июля. Солнышко, часто прячась в густых облаках, поднялось уже очень высоко, а ишаков все нет и нет. Мы давно собрались. Ленц решил пойти вперед, поснимать. Часто идет снежок. В юрте я один. Наконец подошел Саты—Валды со связкой дров и оповестил о прибытии ишаков. Навьючили их без проволочек и — вниз.

В Тамынгене узнали, что Лукин повел большую группу красноармейцев с пика Великанова на ледник Шуровского (каким точно путем — неизвестно). Ясно одно: срок уже прошел, а они еще не вернулись.

Читаем свежие газеты. От Миши Дадиомова — никаких известий. Завтра идем на Кара–су.

Погода скверная — и дождь, и крупа.

17 июля. Утро довольно ясное. Ленц ушел с рюкзаком на перевал Даван–сай.

Я три часа жду погонщика с ишаком. Послали за ним Саты—Валды. Через час Саты вернулся и сообщил, что погонщик с ишаком ушел совсем в другую сторону, в Мын–тэке. (А ведь еще утром присылал мальчишку узнать, пойдем ли на Кара–су!) Заручившись обещанием завтра же переслать наши вещи, пошел с рюкзаком к Ленцу на перевал.

На перевале покричал Ленцу, но безуспешно. Увидел следы его сандалий. Они вели вниз по другую сторону перевала. Пошел по ним и вскоре увидел Ленца, медленно поднимающегося вверх. Он успел излазить уже все окрестные вершинки, поранить палец и наснимать много чудесных панорам.

Начал падать снег. Крупинки больно били в лицо. Склоны быстро белели. Бесчисленными серпантинами и часто спрямляя, по глубокой осыпи, двинулись прямо вниз. Спустились в чудесный арчевый лес. Снег здесь сменился моросящим дождиком. Вымокли здорово.

На слиянии светлой речки Джау–пая с мощным потоком белесой Ак–су стоит кишлак Каравший. Ленц указывает на пятнышки кибиток. Радиостанция. Оказывается, в прошлом году они два дня жили у радиста и, видимо, неплохо, поэтому он не прочь заглянуть туда и сейчас. Я возражаю, ибо кибитки глубоко внизу и нам не по пути.

Нашли пустую кибитку. Закусили. Погода не улучшается. Карату совершенно закрыта.

Перевалили гребень, отделяющий Ак–су от Кара–су. В вечернем освещении гранитные стражи Кара–су необычайно красивы.

Опять начался дождик. В кишлачке–колхозе оказался кумыс, но мы решили не задерживаться: уже начинало темнеть. Вдруг голоса: «Да ведь это же Абалаков! Эй, друзья, заворачивайте сюда!» То были прошлогодние знакомые, рабочие. Киргизы смеются, глядя на наши трусики. Но кумысом угостили на славу.

Вчетвером в темноте, под дождем пришли на базу. Радушная встреча. Знакомые лица и хороший ужин.

Леонид немного поболел, но сейчас самочувствие у него хорошее. От Миши никаких вестей.

19 июля. Хотели было послать за вещами носильщика (есть такой сверхмощный Ашур, который за день берется перетащить все вещи), но нас отговорили, убедив, что завтра ишаки с вещами будут обязательно.

Ходили на гребень. Подъем значительный, панорамы широчайшие.

Опять испортилась погода. Занесло Пирамидальный пик. Из черного он превратился в белый.

Гутман ушел в Тамынген, захватив с собою рюкзачок. Тяжеловато ему будет, ибо ноги он стер порядочно.

22 июля. Вышли после завтрака, да еще отдохнув изрядно. (Наши вещи пришли вчера).

Тропинка вьется левым берегом, по скоро выходит из арчевого леса и дальше идет над ледником. Справа нависают отвесные стены. Затем 'показывается крутой, во не широкий ледопад Ак–су.

На третьем участке задержались. Геологи начали разговор, видимо, надолго. Идем с Ленцем вперед. Вот уже и цирк. Но где же лагерь? Наконец обнаружили его: на моренном бугре пара палаток.

Долго возились с костром и чаем. К вечеру подошли и остальные.

Швейцарский антифашист, участник многочисленных альпинистских походов Лоренц Саладин

24 июля. В шесть утра вышли с Ленцем на северную стену. Особых трудностей не встретилось, хотя верхняя стенка оказалась довольно крутой. Идем все время на кошках. В 7.30 были уже на гребне.

Пошли к Пирамидальному. Ленц решил траверсировать вершину, вставшую на нашем пути. Я не возражал, хотя и не был с этим согласен. Попали в целый ряд кулуаров и гребней. К 12 часам Ленц уже настроился против подъема по северному гребню. Пытаемся с порядочными опасностями страверсировать крутой обледенелый склон к гряде скал. К двум часам мы на скалах. Скалы оснежены и сложны. Ясно, для подъема на вершину времени мало. Идем обратно, затем на соседнюю вершинку. Вдали виден пик Коммунизма.

Спускаемся к вечеру. Долго возимся с первой крутой стенкой, перелезаем два бергшрунда.

25 июля. После чая спустились к третьему участку. Здесь узнали печальную новость — заболел Гутман, лежит в Варухе, температура 40°. Сходили на базу. По радио узнали: Гутман в Исфаре в больнице.

Погода портится. После обеда вышли на Ак–су. Подъем крутой, но приятный. Сперва среди арчевого леса, затем по лугам.

Лагерь на ровной полянке у светлой речки. (Ленц едва не увел нас выше по леднику, мимо лагеря).

Варим ужин. Плотно поев, засыпаем в уже расставленной палатке на полушубках.

26 июля. Рассвет. Неприятно забарабанила снежная крупа по крыше палатки. Облака сели на вершины. Ничего не остается, как продолжать спать.

Прояснилось довольно поздно. Вышли в цирк ледника. До конца не дошли, ибо опять посыпал снег и закрыло всю грозную стену. Пробовали исследовать это Место, но безуспешно. Пришлось повернуть обратно.

Опять разорвало тучи. Принялись лазать и обследовать ближайшие гранитные скалы. Ленщ очень оживлен и старательно ловит на фотопленку эффектные кадры. Идет снег. Через полчаса мы начали спуск вниз.

В лагере благодушие. Получили радиограмму от Миши.

Спим на воздухе. Над нами — красивые облака с лунными просветами.

27 июля. Встали в шесть часов. Лагерь еще спит.

Ленц, несмотря на некоторый опыт относительно наших темпов, начинает терять терпение. Лошади не оказалось и ишака тоже. Решили взять носильщика. Увидев два рюкзака, тот поначалу отказался, но потом все же согласился, правда с уговором взять под груз одного ишака.

До ледового колхоза дотащили вещи с нашей помощью, а затем Султан (наш носильщик) привел нам погонщика с ишачихой и чудесным маленьким ишачонком. Пошли, сверх ожидания, очень быстро. Вскоре погонщик неожиданно взгромоздился поверх двух рюкзаков. Изумление Ленца не поддается описанию: «Эй, уртак, ишак помирать будет!» Но уртак лишь самодовольно улыбается.

Джиптык. Дальше уже знакомые места.

Тучи надвигаются с хребта. Вскоре пошел дождик и стало совсем прохладно. После поворота на восток встретили двух киргизов с Кара–су. Ишак было начал сдавать, но один из киргизов стал так нещадно колотить его палкой, что ишак побежал рысью. Однако у первого урючного сада он окончательно сдал. Даже падал два раза. Пришлось стать на отдых. Закусили молоком и хлебом. Когда двинулись дальше, погонщик вновь спокойно уселся поверх рюкзаков на ишака. Мы с Ленцем ушли вперед, чтобы не видеть этого.

Наконец, последние километры и последний, по счету шестой, дождь с вихрем, промочивший нас насквозь.

Приветствуем лагерь ТПЭ и спешим к себе, ибо уже семь часов, а машину мы вызывали на шесть. Однако какая наивность! Машины, конечно, еще нет. Ее ждет с утра сам коммерческий директор, и все же ее нет. Возникли опасения за нашего бедного ишака. Не задержит ли он нас с отъездом? Не опередит ли его машина? Дождь разразился с новой силой. Это, видимо, освежило ишачиху, и она, семеня ножками, наконец появилась на базе. Чуть позже пришла и машина.

Большая удача: выйдя в девятом часу утра, мы в 11 часов вечера уже были в Исфаре. Опять знакомая комната на базе ТПЭ и койка вместо земли, подушка и простыни вместо спального мешка.

28 июля. Погода необычная. Едва мы принялись за мороженое, как по фанерной крыше ресторана оглушительно застучало и тотчас же градины, словно пули, защелкали по земле, деревьям, крышам, людям, животным. На улице паника. Наш ресторанчик разгромило нещадно. Полетели занавески, клеенки, запрыгали по полу «ядра», почти с куриное яйцо. Листья зеленым дождем полетели вместе с плодами. Ленц ахал и охал, сожалея, что не взял с собой кинаму, и щелкал с досады лейкой.

Разговаривали с геологом. Выяснилось, что нашей прошлогодней работой остались довольны. Вечером встретились с Леонидом.

3 августа. Мы уже во Фрунзе. На юге новый для нас Киргизский хребет.

Встречает Миша Дадиомов. От радости обнимаемся на ходу. Куча вопросов–расспросов.

Через 15 минут мы были в городе, в Доме декханина. Чисто, просторно.

Попытка уехать сегодня же в Каракол оказалась, конечно, наивной. Успели лишь сдать багаж. Отдыхаем.

4 августа. Аудиенция в республиканском Совнаркоме. Встретили нас очень радушно. У них побывала группа А. А. Летавета, и поэтому нас уже ждали.

Беготня по городу с забавными приключениями. Ожидание автобуса на Пишпек.

Вечерком ужин в саду под дождем. Печально. Говорят, что нынче поливает необычайно часто, а в горах крутят бури и снежный покров исключительно толст и малопроходим.

Гутману стало лучше. Занялись хозяйственными покупками. Приобрели примус и казанок.

5 августа. К часу едва получили вещи и сдали их для отправки в Рыбачье.

Последний заход в Совнарком. Получили хорошую карту двухверстку и любезно распрощались.

В четыре часа выехали в Рыбачье. По пути довольно долго постояли на станции Ток–мак. Задержались и в Быстровке.

Буамское ущелье проехали в темноте и посему не имели оснований восторгаться его красотами.

Шоссе хорошее и приехали мы довольно быстро: без четверти одиннадцать уже были в Рыбачьем. Пустынно, ни одного деревца. Темнота и холодный ветер.

Заночевали в помещении для приезжающих «Киртранса».

6 августа. Утром узнали, что ночью ушел пароход. Досада великая! Ленцу не говорим, чтобы не расстраивался. (Однако, если бы даже сразу узнали о пароходе, то навряд ли уехали — нужно было предварительно переотправить багаж.)

До следующего парохода два дня. Сидеть и ждать невозможно. Решили ехать машиной. За десять минут оформили дела с багажом, поручив приемщику переотправить его. После полуторачасовых неполадок с машиной в 11 часов все же выехали.

От Рыбачьего до Каракола 235 километров. Длинной кажется дорога вдоль северного берета красивого темно–синего озера. Колхозы чисто украинского типа утопают в зелени садов. Кругом — поля, луга.

Начало темнеть. На склонах показались еловые леса. Тюб — большой колхоз — проехали уже в темноте. Отсюда, наконец, началось шоссе. Машина пошла быстрее, несмотря на то, что фары освещали дорогу слабо.

В Караколе — без четверти двенадцать. В Доме крестьянина, по уверению сторожа, мест нет. Расположились в общей для приезжающих комнате. Я и Миша предпочли устроиться на воле.

7 августа. Утром увидели во дворе знакомую фигуру Летавета. Радостная встреча с Августом Андреевичем и другими товарищами из его группы. Сидят здесь уже седьмой день. С лошадьми трудно. Они их покупают, что советуют сделать и нам. Узнали о всех важных лицах и учреждениях. На конном базаре узнали цену лошадям. Группа

Летавета завтра собирается выехать на Каракольский пик.

Алма–атинская группа отправилась к Хан—Тенгри числа 25‑го, минуя Каракол, прямо из Алма—Аты. Где они сейчас, сведений нет. Остался лишь след в газетах, но далеко уйти они не могли.

Вечером сидим за пловом и наблюдаем местные нравы.

10 августа. Сходили еще раз в «Киртранс», но вещи наши до сих пор не прибыли.

Пришел паренек–киргиз Карибай и на плохом русском языке сообщил о своем желании ехать с нами. Но когда узнал, что за это ему будут засчитываться трудодни (а не выплачиваться наличные деньги), отказался. Не помогли никакие обещания обучить его альпинистским премудростям. Однако парень показался нам подходящим и мы попросили его зайти к нам еще раз. Навели справки — паренек оказался приемлемым, только, говорят, несколько ленив. Уговорили. Решили взять, чтобы не терять времени. Пусть закупает пока лошадей.

Погода стоит хорошая, хотя над хребтом хмурится.

13 августа. Явились новые караванщики Такта–сен и Израим. Если первый молчалив, ибо по–русски почти совсем не говорит, то второй на редкость юркий и разговорчивый. Он побывал в киноэкопедиции Шнейдерова, даже снимался. Был поваром в походе Елщанского. Единогласно решили взять его.

Достали письма Исполкома в более отдаленные колхозы и распределили закупочные функции между тремя караванщиками.

Израим не растерялся: взял себе два ближайших колхоза, а другие десять (отдаленных) поручил остальным. Эти уехали сразу, а Израим еще долго вился около нас, рассказывал о себе и заверял, что он–то все достанет, все сделает.

16 августа. Караванщики с лошадьми запоздали и явились лишь к вечеру. Они пригнали девять лошадей (вместо десяти). Болтунишка Израим ничего не сделал. Выяснилось, что он даже не был в колхозах, хотя уверял нас в обратном. Изобличив его во лжи, мы изгнали болтуна.

Обсудили положение и решили разделиться на две группы.

Поздно вечером, наконец, приехал Летавет со своими чадами. Обгорели здорово, но на Каракольский пик так и не взошли. Пройдя ущелье прямо на юг от Каракола, группа Летавета уперлась в цирк, явно не имеющий прямого отношения к пику Каракольскому. Взошли на стену — по их уверениям большой трудности (типа Безингийской) и исключительной длины и лишь в конце примыкающей к пику.

Маршрут, увы, оказался труден и настолько длинен, что группа решила вернуться.

19 августа. В шесть часов состоялся выход первой группы. Виталий, прибывший накануне, и Миша остались ждать задержавшегося караванщика Николая с лошадью.

Над хребтами густо клубятся облака. Бодро шагаем по дороге, за нами девять лошадей и караванщики. Дорогой встретили знакомого лесонадсмотрщика. Рассказал нам много интересного, и за разговорами незаметно дошли до Ак–су.

После Ак–су начало темнеть. Ленц не растерялся и вспрыгнул в первую проезжавшую бричку. К нему присоединился Гутман, а вскоре прыгнул и я. Начал накрапывать дождь. Едва успел вытащить куртку, пошел ливень. Тьма жуткая. Леонид сначала залез под мою куртку, потом под куртку Ленца и, наконец, под широкую шинель Карибая. Дождь, промочив нас до нитки, наконец стих.

Решили искать ночлег. Свернули влево, долго рыскали по арыкам и кибиткам. Наконец въехали в какие–то ворота и встали. Разгрузили вещи. Поставили палатку, оказавшуюся весьма просторной. Напились чаю и залегли.

Как–то наши «рубашечники» устроились? Ведь вещей при себе у них никаких нет.

20 августа. Утро опять очень хорошее. Поднялись не очень рано. Пока привели лошадей, времени прошло много. Лишь в девять часов навьючили их и в окружении киргизов вышли. От вчерашнего дождя осталась лишь легкая сырость. Карибай любезно предоставил мне свою лошадь. От Киргизташа, где мы ночевали, опять ровная дорога полями и скрывающимися в зелени поселками.

Справляемся по дороге, не проходили ли трое с вьючной лошадью? Отвечают: встречали километрах в четырех. Ребята здорово обогнали нас.

Еще вчера, после того как собрали все сведения, решили идти не Тургенем, а свернуть сразу от Бузчука (Новая Вознесеновка) в горы и двумя небольшими перевалами по более удобной и короткой дороге выйти в голову Тургеня. Учитывая эти изменения, послали догонять ребят. Ленц опять удачно подсел на бричку и ускакал вперед.

После Новой Константиновки караван пошел совсем тихо. Тактасен отлучился, а когда догнал нас, в руках его мы увидели ружье. Правда, у ружья не оказалось затвора, но Тактасен успокоил, заявив, что затвор достанет.

В Вознесеновке встретили Ленца и Карибая, а потом и остальных. Не задерживаясь, вышли дальше.

Остановились для закупки лошадей. Этим занялся Карибай.

Я сварил хорошее варенье из облепихи и барбариса. К вечеру открыли оживленный товарообмен с ближайшими юртами. Меняли всякую мелочь на молоко, кумыс, дрова. Сторговали барашка.

Карибая все нет, хотя уже стемнело. Тактасен уехал за новым ружьем и приедет утром. Долго варили мясо на жиденьком костре.

Ночью явился Карибай, закупил три лошади, однако привести их можно только утром, ибо они не подкованы.

21 августа. Утро хорошее. С аппетитом поели мясного супа. Не спеша собрались и ждем Карибая. Тактасен привез новое ружье и тоже уехал за лошадьми. Итак, сегодня выходим в горы!

Одной лошади все же нет, мы ее должны взять на сыртах.

Дорога идет ущельем, густо заросшим еловым лесом. Ель не очень высокая, но пышная и иглы длиннее, чем у нашей, северной. Ближе к сыртам дорога стала очень камениста и довольно круто пошла вверх.

Я успел вдоволь полакомиться кислинкой, — ягодой с виду очень похожей на смородину, а по вкусу на кислицу. На сыртах опять задержались. Ленц старательно носится за типажем.

Караванщики пригнали целый табун лошадей. Бригадир выбрал нам одну пегую лошадь. Теперь у нас 13 лошадей: восемь под вьюками, остальные верховые.

От сыртов вскоре свернули влево. На юг веером уходят долинки, завершающиеся оснеженными вершинками. Преодолев крутой склон, заросший низким арчевником, мы уже думали, что перед нами перевал, но, поднявшись, и убедились, что до него еще далеко.

На юго–западе показался красивой формы снежный пик. Карибай назвал его Тамет–бек–тер-баши, а перевал, на который мы вскоре поднялись, — Аши–тер (3300 метров).

С перевала дорога в основном спускается полого, но, несомненно, она длиннее, чем это указано на карте.

Опять еловый лес и широкая долина Тургень Ак–су. Долина очень красива. Внизу она окаймлена темной зеленью ельника, выше — луга и извивы гребней, а впереди крутой стеной вздымаются оснеженные пики.

Прошли немного вверх и у первой боковой речки встали на ночлег. Дров много. До ночи варим суп. Хотелось вскипятить и чаю, но помешал дождь. Залезли в палатки: мы пятеро в большую, караванщики в маленькую. Дождь разошелся и лил, вероятно, до полуночи.

22 августа. Утро холодное и не очень ясное. Кругом все заледенело.

Лошадей поблизости не оказалось. Нашли лишь одну, и на ней Тактасен отправился на поиски остальных. Отыскал их совсем в другой стороне, в лесу на склоне. Зато в долине Тактасен обнаружил группу Летавета.

Слегка закусили и двинулись дальше. До широкого ущелья, идущего справа (орографически) доехали очень быстро, свернули и сразу же начали забирать вверх.

Погода испортилась. Долину Тургень сплошь заволокли мрачные тучи, дождь снизу подбирается и к нам. Воздух, насыщенный парами, поднявшись, сразу превращается в волнистые облака, которые быстро бегут вверх по склону.

Лес кончился, далеко на восток уходит безлесная долина. Мы сворачиваем направо в новое ущелье. Впереди белая пологая вершинка. Перевал направо. Однако первая ложбинка слева (орографически) целиком замыкается барьером белоснежных вершин. Идем во вторую.

На перевале нас крепко запорошило снегом. Вначале недоумевали — куда же переваливать? Кругом или скалистые гребни, или снежные стены.

Лишь когда вошли в самый цирк, слева показалась осыпь, занесенная свежим снегом. Подъем серпантином; местами он довольно крут и сыпуч. Лошади скользят на мокром снегу, но в общем преодолевают склон неплохо. Лишь одна сползла с тропы, упала и стала съезжать. Дело кончилось бы печально, если бы я не подоспел на помощь к Тактасену.

Южный склон менее крут. Лошади сошли легко. Горы пошли более отлогие и низкие. Все вокруг поросло травой. Но леса нет совершенно. Здесь, в Оттуке, нас в третий раз запорошило снегом. Снег валил часа два. Мы с Леонидом шли пешком. Кругом вода, ноги промокли и, когда мы взобрались на лошадь, мгновенно стали замерзать.

Далеко слева осталось боковое ущелье, по которому проходит путь с перевала Чоп–ашу (им же пошел и Летавет). Позади осталось и второе ущелье (поворот на перевал Беркут).

Остановки днем так и не сделали, тщетно надеясь доехать до арчи.

Оттук резко поворачивает влево. Справа подходит долина реки Кашка–су. Здесь встали на ночь, хотя время было раннее — 5 час. 20 мин.

К вечеру прояснилось, стало прохладно (высота 2900 метров). Закусили мясом, напились чаю и залегли.

23 августа. Еще вчера вечером узнали интересные новости от брата Тактасена, недавно приехавшего из Инылчека. Оказывается, в Инылчеке очень большая вода (возможно, прорвало озеро). Через Тюз, говорят, дорога хорошая.

Сегодня сведения подтвердились. Пришли новые киргизы, в их числе брат Карибая, орденоносец. Решили ехать через Беркут на Тюз.

Выехали в 9 час. 20 мин. Возвращаемся обратно к реке Беркут. (Вчера на перевале Кара–гыр мы решили ехать низом по мосту и дальше Инылчеком.) На первом же броде я выкупался — благо еще солнышко греет… До реки Беркут километра четыре. Долина реки такая же безлесная, встречаются кибитки. Ушел далеко вперед, чтобы поскорее увидеть панораму.

На фоне темного неба резко выделяется своим белым конусом:

пик Хан—Тенгри

Панорама открылась чудесная. Виден не только Хан—Тенгри, но и другие изумительные вершины, особенно в районе Куй–лю, высотой около 7000 метров. Бассейн Сары–джаса представляет собой обширную пустынную котловину. На юго–востоке хребет Сары–джас белыми языками ледников сползает на плоскогорье. Пик Хан—Тенгри резко выделяется белым конусом с прожилками окал.

Ленц с энтузиазмом производит фото– и киносъемки. Облака заслоняют вершины. Ленц упорно выжидает, когда они очистятся и снова засияют белизной.

В трусиках холодновато, ветер пробирает насквозь; чтобы согреться, мчусь бегом. Дорога хорошая. Вскоре добежал до травянистых склонов и внизу, в выемке, увидел наш караван.

Пологая часть кончилась. Страверсировав два ущелья, начали спускаться. Лошади петляют, упорно не желая спускаться по прямой. Приходится бегать за ними и гнать в нужном направлении. Особенно долго возились с лошадью, навьюченной рюкзаками; три раза перевьючивали ее.

По красивому ущелью реки Беркут (восточный) с ярко–зелеными склонами и темно–бурыми скалами быстро добрались до долины Сары–джаса. Белесая, довольно широкая речка спокойно катит свои воды. Пологие склоны безлесны и пустынны.

Я опять ушел вперед. Но мне не повезло: когда пытался перепрыгнуть через речку, под ногой подвернулся камень и я с разбега ухнул в воду. Хотелось пробежаться и согреться, но на мою беду ребята решили расположиться на ночлег. Полянка действительно неплохая. На склоне оказался карашивак (мелкий кустарник, пригодный для топлива).

Разожгли костер, сварили неплохой обед. Небо затянуло тучами, пошел мелкий дождик.

24 августа. Утром на том же карашиваке вскипятили чай. Нашли лошадей, которые, как всегда, ушли далеко, навьючили их и пошли опять вверх по Сары–джасу.

Погода облачная, но дождя нет. Склоны долины постепенно понижаются и отступают, долина становится все шире.

Поднялись на плоскогорье. Вновь виден Сарыджасский хребет. Третья речка слева (орографически) действительно оказалась Тюзом. С плоскогорья спустились прямо к ее впадению в Сары–джас.

Найденное нами место брода через Сары–джас не понравилось Тактасену, и он пошел выше. На новом месте Лени первым погнал свою лошадь в воду, за ним Тактасен. Первая струя самая быстрая и глубокая. Лошадь наполовину скрылась, но почти сейчас же выпрыгнула на камень. Дальше переправа пошла более легкая.

Ветер резкий и холодный. Ждать на берегу, предвкушая холодную ванну при леденящем ветре, — удовольствие небольшое. Ленц на том берегу приготовился к съемке. Мы двинулись последними вслед за удачно переправленным грузом.

Долина Тюза еще более унылая и голая. Пошла снежная крупа. Опять встретили карашивак и наломали его на вечерний костер.

Караван медленно двигался по леднику Инылчек

К вечеру заметили на склоне человека, затем лошадь и, наконец, две палатки. «Это наши охотники», — говорит Тактасен. Вскоре к нам подъехал всадник, оказавшийся его братом. Тактасен начал поворачивать к палаткам, уверяя, что там проходит дорога. Когда же мы подъехали к палаткам, он остался там, обещав нагнать нас к ночи, ибо мы твердо решили двигаться дальше.

Черная туча затянула небо и разразилась исключительно обильной снежной крупой. Часам к пяти доехали до первой развилки в начале Сарыджасского хребта.

Через час встали на ночлег против поворота на перевал Тюз. Снег ударил снова. Тучи безнадежно заволокли все кругом. Сидим в палатках, лишь подоспевший Тактасен упорно старается вскипятить чай, раздувая костер. Вымок крепко, а чаю напились мы все же некипяченого. Так и заснули под шум вьюги.

26 августа. Утро порадовало. Голубое небо. Взошло солнце и быстро все обогрело и подсушило. Удалось даже вскипятить чай.

Немного раньше каравана мы вышли с ледорубами к перевалу: если будет нужно, прорубим дорогу. Стало жарко. Снял куртку.

Долина свернула налево к востоку. Тропа пошла круто вверх по осыпи в обход скалистого льда. Справа два снежных языка, перегороженных острой гривкой. Куда сворачивать, вправо или влево? Мы решили в пользу правого языка, Виталий пошел левым. Забравшись на морену первого ледничка, нашли тропу и долго кричали Виталию, но безрезультатно.

Подошел караван. Виталий излазал снежный склон, который не стал от этого более пологим. Кое–где подрубили лед, но первая же попытка провести по прорубленному льду лошадь убедила нас, что просто по снегу, зигзагами, лошади идут лучше.

Особенно упорно прорубали повороты. Именно на них или около них и получались аварии. (Первая лошадь скатилась метров на 40–50.) После этого повели лошадей более осторожно, особенно тяжело груженных. Каждую лошадь с гиканьем, понуканием тащили человек пять. Часто останавливались: люди и лошади быстро задыхались. Снег повалил сплошной завесой, но лошади все же скользили по льду. Доволен был один Ленц: он все время снимал исключительные кадры.

Наконец все лошади были вытащены на более пологий склон и до самого перевала дошли уже без приключений. Провозились два с половиной часа на перевале. Панорамы никакой. Кругом серая пелена. Видимость на 100–200 метров.

Спуск пошел круто, но тропинка хорошая, хотя и присыпана снегом.

Я ушел вперед и уже на травянистой площадке дождался караван. Снег толстым покровом закрыл траву, липнет к копытам лошадей.

Караванщики не решаются на неизвестный им спуск. Мы пошли вперед: я направо, Виталий и Леонид налево. С лошадьми остались Миша и Ленц. Миша вдогонку кричит, чтобы я далеко не уходил.

Из–за снежной пелены видимость ограниченная, но насколько видно — спуск возможен. Вернулся обратно — каравана нет. Решил, что караван пошел на спуск, и побежал вниз. Вскоре нашел тропу и двинулся по ней. Тревожит логовинка, по которой пошли Леонид и Виталий. Она переходит в узкое ущелье и притом очень крутое; внизу шумит поток. Будет совсем плохо, если и караван туда попадет.

Вышел из зоны снега. Дождик. Внизу в широкой долине видны рукава Инылчека и противоположные обрывистые и заросшие елью склоны с глубокими боковыми ущельями.

На нижней терраске, чтобы укрыться от дождя, встал под нависающий камень. Смотрю по сторонам в надежде увидеть караван или людей. Ниже Инылчек поджимается к правому берегу. Скверно будет, если Тактасен поведет караван по этому пути. Однако подняться берегом возможно: он опускается несколькими отлогими террасами.

Стою очень долго. Наконец влево на равнине увидел двоих. Пошел навстречу. Виталий и Леонид.

— Караван не видели?

— Нот.

— Он за вами в ущелье не спускался?

— Куда там! Сплошной водопад, сами едва выбрались.

Решили разведать — сходить к языку ледника. Там должен быть лагерь алма–атинских альпинистов. По старым, иногда заросшим руслам шагать легко, хотя я уже намозолил себе ноги. Ледник бурыми моренами солидно выпирает в долину. По характеру он очень напоминает ледник Федченко.

Кричим — ответа нет. Прошли до самых морен — никого. Куда они девались? Возможно, ушли за восходителями. Вернулись назад. Залезли на склон. Нашего каравана нигде нет…

Время к вечеру. Что делать? Решили идти вниз, ибо предположение, что Тактасен пошел знакомой тропой вправо, показалось наиболее реальным. Разделились по террасам: Леонид пошел верхней, Виталий ниже, я самой нижней. Виталий кричит почти без перерыва — ответа нет.

Я к тому времени нашел глубокий каменный навес, и мои коллеги с грустью должны были согласиться на холодную ночевку. Нарвали травы, заложили по возможности одну сторону от ветра и улеглись, плотно прижавшись друг к другу. На нас только курточки. Большую часть ночи дрожали.

Я лежал и вспоминал подобную ночевку на леднике Федченко, когда мы так же налегке оторвались от каравана…

26 августа. Встали, конечно, очень рано. Чудесно: Запад ясен и тучи явно отступают на восток.

Я решил идти наверх до тропы, посмотреть следы. Ребята тоже пошли снова вверх. На тропе никаких следов не обнаружили. Стало ясно, что они заночевали на склоне.

Пошел вверх по тропе. Дошел до снега и здесь вдруг заметил всадника — это был Миша. Короткое объяснение. Оказалось (это и нужно было предполагать), лошади скользили и они не решились спускаться. В подробности я входить не стал. Было слишком досадно. Махнул рукой, чтобы шли за мной, и повел их зигзагами вниз. Снег кончился и спуск стал совсем прост. У низа встретились с Виталием и Леонидом.

Остановились на равнине в трех километрах от ледника. День чудесный. Варим, жарим, загораем.

Я сделал первую акварель пика Нансена. Получилось более тяжеловесно, нежели в натуре.

Понемногу восстановилось прежнее дружелюбное настроение. Оно окончательно закрепилось после доброго ужина.

27 августа. Сборы, пересортировка всех вещей и продуктов отняли много времени, поэтому вышли к леднику не рано. Сторожить лагерь остался Тактасен. Попрощались с ним, дали наставления и двинулись с шестью гружеными лошадьми.

Путь среди моренных бугров легок. Вышли к довольно большому озеру. Ленц, конечно, поспешил заснять его во всех направлениях.

Дальше дорога пошла сложнее. Я сходил к правому (орографически) берегу и выяснил, что проходимость рандклюфта слабая. Однако караван вышел как раз к этому месту (четыре–пять километров от языка). Пришлось делать тропу и с большим трудом проводить лошадей. Выше рандклюфт оказался лучше и лошади пошли совсем легко.

Часа через полтора увидели палатки: лагерь алмаатинцев. В лагере лишь один киргиз. Он сообщил, что алма–атинские альпинисты ушли на восхождение 12 августа с караваном из восьми лошадей. 24 августа они должны были вернуться. Сегодня 27, а от них нет никаких известий.

Киргиз показал дорогу но леднику. Мы предложили ему поехать проводить нас. Он не возражал, но хотел дождаться своих товарищей–караванщиков, которые ушли искать лошадей. Мы подождали. К нам присоединился русский паренек, и мы тронулись дальше.

Вдруг сзади шум пропеллера. Самолет! Летит очень высоко, пролетел и скрылся на востоке. Затем полетел обратно. Ленц снимает.

Сброшен вымпел. Мы бросились искать. Но не так–то просто найти его в моренах. Самолет спустился ниже. Мы машем штурмовками и зорко смотрим, стараясь заметить место падения второго вымпела. Искали долго, но все же нашли.

Текст не очень ясен. Беспокоятся отсутствием алма–атинской группы, предлагают нам ряд условных фигур, по которым они могли бы узнать о состоянии разыскиваемой группы. Стало ясно, что до Хан—Тенгри самолет или не долетел, или никого там не обнаружил.

Мы сами ничего не знали о пребывании алмаатинцев, поэтому и фигур изображать не стали. Самолет пролетел над нами еще несколько раз и скрылся.

Встретили двоих верховых. Один бородатый, лучший проводник. Второй помоложе. Они заехали близко к озеру Мерцбахера, лошади посбивали там ноги и с трудом выбрались обратно. В результате обмена мнениями бородатый поехал в лагерь, а молодой присоединился к нам.

Дорога пошла хуже. Крутые подъемы и довольно опасные спуски. Пришлось каждому взять по лошади. Времени уже много. Наши новые проводники говорят, что засветло до зеленой Полянки нам не добраться. Поэтому, когда набрели на травянистую луговинку, я предложил заночевать на ней. Тут же оказался карашивак.

Развели костер, сварили суп. Новый провожатый повел нас на высокую морену, с которой показал, хотя и не совсем ясно, дальнейший путь. Долго еще беседовали с ним у костра на разные охотничьи темы.

28 августа. Утро хорошее.

Напились чаю и распрощались с нашими новыми проводниками. Карашивак нагрузили на лошадь (экономим керосин) и двинулись опять рандклюфтом. Срезы местами очень круты. Прошли их удачно.

Поворот на ледник. Ленц ушел вперед. Ему кричали, он махнул рукой, но все же на ледник не вышел. Идем хорошо, круто пересекая ледник. На той стороне видна желтая полянка, на нее мы и ориентируемся. Ленц не показывается, я предполагаю, что он ушел снимать озеро.

Не доходя серой морены левого берега, опять услышали шум мотора. Самолет несколько раз пролетал над нами, но на этот раз ничего не сбрасывал. Алмаатинцы еще, очевидно, не обнаружены.

Пересекли серую морену вблизи полянки и вышли на черную очень ровную морену. Ну, теперь — как по шоссе. Лошади пошли резвее.

Хан–тенгрийский хребет будто ледорез разрезает Южный Инылчек, отделяя его от Северного, и сразу крутыми ребрами поднимается на большую высоту. Кое–где появляется лед.

Северный склон почти отвесными, но оснеженными стенами падает к леднику. Лавинные желоба дают склонам богатую гофрировку, создают разнообразие форм и фантастически красивую картину.

Южный склон менее оснежен, но рельеф его тоже богат, а отдельные вершины исключительно внушительны крутизной своих склонов.

Неожиданно на леднике показалось облако. Без всякого шума, оно разрослось и перекинулось через весь ледник к противоположному склону. Перед самым нашим проходом прошла почти бесшумная лавина. Черная морена начала все более погружаться в снежный покров. Обнажения льда стали богаче, по обеим сторонам выпирая сераками.

Нашел переход на лед. Ребята давно уже идут в очках. Я же свои сразу не достал, а задерживать караван не хотелось, и поэтому перешел на соседнюю морену и иду по ней.

Ледяная полоса постепенно отходит вправо, явно вытекая из большого бокового ледника Комсомолец. Нужно теперь искать переход со льда на морену. Я нашел его. Но Леонид воспротивился, стал уверять, что переходить нужно дальше, что по льду хорошая дорога и т. д. Доказывать ему было бесполезно. Поэтому я не возражал, но решил немножко проучить его и крикнул:

— За переход ответственный Леонид!

Леонид вскипел:

—Ну и переведу сам, сам все сделаю…

Лошади прошли еще порядочно. Леонид все бегает, но перехода нет. Лошади встали. Миша не знает, куда с ними податься. Виталий с Ленцем где–то отстали. Леонид скрылся. Выжидаю. Лошади стоят. Леонид вернулся и растерянно пошел вниз. Пришла очередь действовать мне. Довольно быстро нашел переход, крикнул караванщику, чтобы вел лошадей. К смущению Леонида, мы быстро перевели их. Леонид приумолк. Нотации читать было не к чему.

Я ушел несколько вперед просмотреть путь. Лошади должны были выйти на морену по сравнительно нетрудному пути. Вдруг раздался Мишин крик: «Лошадь упала в озеро». Бегу. Маленькое озерко. В середине голова лошади и куст карашивака. Карибай и Коля суетятся вокруг, но тщетно: края круты и лошадь вылезти не может. Отвязали два веревочных повода и с их помощью кое–как выволокли лошадь.

Виноват Карибай, отвязавший ее. Лошадь, конечно, предпочла идти по ровному месту (озеру), нежели лезть куда–то в гору. Выкупались наши рюкзаки. Я отыскал сносную площадку. Развьючили лошадь, принялись срочно отжимать, разбрасывать по камням и просушивать вещи. А время уже к вечеру, темнеет. Все мои вещи, в том числе и спальный мешок, промокли до нитки.

Подошел Виталий. Влезли на бугры и начали призывно кричать Ленцу. Вот еще номер — Ленц потерялся! Уже к самому вечеру заметили его, быстро шагающего по льду. Ответный крик — и вскоре длинная фигура, весьма легко одетая, появилась у лагеря.

Сварили на подмокшем карашиваке суп и улеглись спать.

29 августа. Встали довольно рано с тем, чтобы дойти до Хан—Тенгри и вернуть лошадей на полянку. Поэтому овса засыпали порядочно.

Вскипятили чай, позавтракали и уже хотели двинуться в путь, как услышали голоса, а вскоре показались люди. Алмаатинцы!

Зовем их к нам в лагерь! Вначале они замялись, но затем подошли к нам, оставив рюкзаки внизу. Вид у них суровый: обросли, обгорели, оборвались жутко.

—Ну как, можно поздравить с вершиной? — спрашиваю я.

— Да, вот трое взошли 24 августа.

— И как, тяжеленько?

— Да, погода мучила и пить было нечего; все снег глотали.

Пошли расспросы с обеих сторон о пути. Они, оказывается, шли прямо в лоб no ребру, левее пути Погребецкого. Говорят, путь технически совсем прост, скалы ступенчатые и осыпи. Продвигались со ступеньки на ступеньку.

—Но все же тяжело было, — признается их начальник Колокольников. — Если бы не категорическое задание, наверное, не взошли бы.

На вершине, говорят, были в тумане, оставили банку из–под дымовой шашки. Кроме того, мне они сказали, что выложили тур из камней на западных склонах, а ребятам сказали, что оставили горку из крючьев и карабинов.

Мы сфотографировали тройку героев, у одного из которых сильно поморожены руки.

На прощание алмаатинцы сообщили нам, что бросили много продуктов у подножья и в двух местах выше, а в верхнем лагере оставили палатки. Тепло распрощались со взаимным обязательством писать. Тут опять раздался шум мотора. Становись, ребята, в круг! Все выстроились (вместе с лошадьми) и машут руками: дескать, опустились, живы!

Выехали мы довольно поздно. Морена опять кончилась. Перешли на лед и долго лавировали между промоин, пока не вышли на более ровный лед. Хан—Тенгри уже виден, особенно хорошо — знакомый по фотоснимкам его южный гребень.

Длинный и утомительный ледниковый путь. Лошади вязнут в снегу. Я и Ленц ушли вперед. Наконец удалось перейти поток и цель кажется уже близкой. Но расстояния в горах обманчивы, и мы идем еще очень долго.

Стена пика, под которой проходит путь к ребру Хан—Тенгри

Начались трещинки, сначала небольшие, затем шире и, наконец, одна лошадь (опять виноват растяпа Карибай) рухнула в трещину. Мы вернулись на крики. Над трещиной — лишь голова. Вылезти лошадь, конечно, не может. Особенно сильно увязли задние ноги. Первые энергичные попытки вытащить ее ни к чему не привели. Лошадь настолько вымоталась, что была уже без сил. Пришлось вырубать ее, как пароход из льдов: подкопались, подвели под живот веревку и тогда, и то не сразу, выволокли измученное, трясущееся животное. Дальше пошли осторожнее. Каждую лошадь вели отдельно, ибо трещины все разрастались.

И вот мы, наконец, напротив лагеря алмаатинцев. Суровым конусом высится перед нами Хан—Тенгри. Подойти к опустевшему лагерю оказалось невозможно: едва лишь лошади свернули по направлению к нему, как немедленно увязли в снегу по брюхо. Пришлось разгружаться. К месту лагеря алмаатинцев пошел Виталий, а за ним и Карибай; он слышал разговор при встрече с ребятами и мудро решил, что палатке пропадать не к чему, лучше в ней еще пожить. К ним на помощь отправились и мы с Мишей. Обратно шли тяжело груженные. Карибай запасся не только палаткой, но и солидным количеством сахара и конфет.

Лошадей накормили овсом, погрузили на них почти пустую тару, дали наставления Николаю и Карибаю, чтобы они 12 сентября были на полянке Мерцбахера, ждали нас, берегли лошадей и охотились на теков. Тепло распрощались, и Ленц заснял из раствора нашей чудесной палатки удаляющийся караван.

Итак, мы под Хан—Тенгри.

Виталий раздваивает найденную лыжу и мастерит сани. Остальные готовятся к завтрашнему походу.

30 августа. Утро хорошее. Встали не спеша.

Виталий погрузил на самодельные сани три ящика и двинулся. По мерзлому снегу тащить сани оказалось довольно легко. Мы собрали все остальное и солидно груженные вышли к подножью ребра пика Чапаева.

Свой лагерь мы устроили немного выше «алма–атинского», ибо последний был сильно загрязнен. Кругом белая пустыня. Лишь отвесные скалы свободны от снега. Около самой палатки протекает ледниковый ручей. Усиленно варим и жарим. К вечеру отсортировали питание к восхождению.

План восхождения существенно изменили: при сносной погоде и достаточно приличном самочувствии решили не спускаться, а сразу же пойти на вершину.

Взяли концентраты, шоколад, сухие фрукты, орехи, магги, сыр, манку, вермишель, сухари и, конечно, консервы. Леонид еще прихватил банку масла, что было бесполезно, ибо масло прогоркло.

До выхода еще успели подремать.

 

Из штурмового дневника

30 августа. Вышли на штурм в 21 час 10 мин. Лишние вещи оставили в опущенной палатке. Чудесная лунная ночь.

Постепенно поднялись по полотой части и вошли в ущелье. Проходим 200 метров. Остановки примерно через каждые 50 минут.

Ледник волнообразно поднимается вверх. Справа нагромоздились сераки с ребра Хан—Тенгри. Слева отвесная стена пика Чапаева. Алмаатинцы оставили здесь очень заметные следы: сочувствуем ребятам — тяжело им досталось!

Прошли несколько глубоких трещин, некоторые переползли. Перед нами крутой склон. На склоне видны следы скатывавшихся людей. Полезли и застряли: дальше нагромождение сераков и трещин, к тому же луна закатилась за гребень.

Попробовали другой путь, но безуспешно. Темно. Перед нами крутой склон и бергшрунд.

Решили остановиться и подождать рассвета. Высота 5450 метров. Влезли в нерасставленные палатки и довольно скоро заснули.

31 августа. Встали до восхода солнца. Оказалось, мы были на верном пути. Без труда пролезли бергшрунд и крутой склон, за ним другой и опять вышли на ровный ледник.

Идем медленно. Высота около 5600 метров. Дует порывистый ветер. Температура — 9 градусов мороза. Однако в пуховке и валенках идти не холодно.

Первым шел я и вскоре вышел к большому сбросу неподалеку от седловины. Высота 5650 метров. Решили рыть пещеру.

Работали с Виталием часа два. Леонид на палатке Здарского оттаскивал снег. Палатку сильно изорвали, но пещеру все–таки вырыли.

Начавшаяся буря так и не дала обсушиться. Пришлось мокрыми влезть в пещеру, заделать отверстие и развлекаться чаем.

Миша чувствует себя лучше. У Леонида побаливает зуб. У меня самочувствие хорошее.

Клонит ко сну. Легли в три часа. Тепло, но душно, ибо замуровались почти герметически. Спали неплохо.

2 сентября. Ленц и Виталий выходят раньше фотографировать и проторить дорогу. Мы долго возимся возле пещеры, варим еду, укладываем рюкзаки.

По обширным снежным полям заключительного цирка вихрями носится ветер. Видимость плохая. Однако в тумане видео массив Хан—Тенгри, серовато–желтое ребро с круто вздымающейся верхней частью, а правее его — кулуар Погребенного.

Следы Виталия почти повсюду уже замело. Я торю вновь. Леониду и Мише, видимо, тяжело. Вышли к первому лагерю алмаатинцев. На подъеме по снежной стенке к седловине снег оказался исключительно глубок. Виталию он был выше колен, а Леонид и Миша увязали по пояс. Наконец вышли на жесткий гребень. Обледенелый снег кончился. Пошла темная осыпь со скалками. В седловинке на сравнительно большой площадке устроили лагерь. Я чувствовал себя совсем хорошо и пошел выше, пытаясь найти лучшую площадку. Дошел до мраморной короны, но ничего не нашел. Здесь корона уже очень близка. Вернулся обратно.

К вечеру палатка обледенела изнутри, сконденсировав пары. Лежим, тесно прижавшись друг к другу, герметически закупорившись, ибо снег надувает даже в малую дырку. У головы стараюсь поставить черенок от лопатки, чтобы полотнище не касалось лица и было чем дышать.

3 сентября. Погода стала лучше. Миша в палатке кипятит чай. Палатки обледенели, мешки и вся одежда мокрые. Идем в пуховках.

Пологий черный гребень кончился, начался более крутой, собственно массив Хан—Тенгри. Высота примерно 6300 метров. Подниматься решили прямо вверх, придерживаясь широкого ребра (путь алмаатинцев), а не сворачивая вправо, в кулуар Погребецкого. Подниматься нетрудно, со ступеньки на ступеньку, частично осыпями, как и говорили алмаатинцы. Лишь иногда встречающиеся небольшие стенки несколько осложняют подъем, ибо рукавицы снять уже невозможно — холодно.

Осуществить задуманное не удалась. Хотели выйти выше крутой стенки, а остановились несколько ниже ее подножья. Но довольны и этим. Высота 6600 метров. Поставили палатку. Площадка удобная; особенно хорошей она стала после моего и Леонида вмешательства.

Мишука приходится подгонять: он очень апатичен. Вечером с Леонидом впервые оттираем Мишины ноги. Я, конечно, поругал его, но оттерли добросовестно и на всякий случай обернули пальцы керосиновым бинтом.

4 сентября. Утро замечательное: ясное и холодное. Мишук опять кипятит чай. Жмемся к палатке. Я иногда размахиваю ногой: подмерзает даже в валенке. Леонид стоит как–то странно съежившись. Виталий тоже. Ленц ходит по гребню, стараясь не замерзнуть.

Исключительные панорамы открываются вокруг. Под нами на севере глубоко залегает северный рукав Инылче–ка. За ним круглые вершины хребта Сары–джас. На северо–запад темная впадина — Сары–джас. А запад и особенно юго–запад почти целиком заполнены белыми гребнями.

Решили выходить. Собрали было рюкзаки, но неожиданно Виталий внес предложение идти без рюкзаков и взойти сегодня же. Предложение встретило сочувствие большинства: рюкзаки стали для многих чрезвычайно тяжелы, а до верха стенки, казалось, близко и легко добраться.

Вышли налегке, оставив основной груз в лагере. Однако уже в начале кулуара встретились трудные крутые и обглаженные скалы. Времени на их преодоление ушло много. Виталий с Ленцем попытались обойти слева, но это им не удалось и вскоре они показались в нашем кулуаре.

Виталию совсем скверно, его валенки без обивки и скользят на сильно оснеженных скалах. Я предложил вернуться в лагерь. Миша запротестовал. Он настаивал, чтобы я его в таком случае оставил здесь, ибо завтра он уже сюда не дойдет. Подтянули к нам на веревке Виталия он Ленца, обсудили создавшееся положение, просьбу Миши и решили ускорить восхождение — идти на вершину. А поскольку даже в случае достижения вершины спуститься до лагеря мы не сможем — решили заночевать в новой пещере.

Пересекли снежник и поднялись по обглаженным скалам до последнего крутого места. Ребята идут медленно сзади. Я свободно успеваю торить им путь. Всех мучает одышка и до боли пересыхает в горле. Глотают снег. Последнюю часть преодолели без особых трудностей.

Вышли на снежный гребень. Он идет, извиваясь в северо–восточном направлении. Справа большой кулуар. Выше видна шапка скал, но вершина ли это?

Решили рыть пещеру в гребне: выше снежных массивов не видно. Я начал с одной стороны, Виталий с другой. Однако к концу он перекочевал ко мне: у него что–то не вышло. Пещера получилась обширная. Много трудов доставило извлечение здоровенного камня.

Залегли в пещере, однако как–то нескладно: не поперек, как предполагали, а вдоль, ногами к выходу, и мне места не досталось. Никакие увещевания не помогли и я улегся поперек у самого входа. Из дыры дует. Заложил ее кусочками снега, но и это не помогло. Холодно, меня трясет. Ночь нестерпимо длинна. Сижу, размахиваю и бью ногами. Под самое утро ввалился в общую кучу людей и немного вздремнул.

5 сентября. Вокруг облачное море. Лишь над нами ясное небо и вершина Хан—Тенгри.

Вышли. Полезли по гребню, вначале весьма короткому и нетрудному. Потом гребень расширился, перешел в снежный со скалистыми выходами. Снег довольно глубок. Идам очень медленно: каждые 10–15 шагов передышка. Вышли на жесткий снег. Пришлось подрубать: у Виталия нет кошек. Здорово мерзнут руки, но рубить нужно, так как Виталий совсем уже не может идти.

На высоте 7000 метров отважные альпинисты вырыли

обширную пещеру

Снежный гребень вывел к группе скал и… вот она, снежная шашка самой вершины!..

Ветер яростно гонит снег и промораживает насквозь. Кругом море облаков и лишь к югу от нас видна одна вершина, вернее, громадный массив…

Ребята с трудом сделали последние несколько шагов и сгрудились у камня. Я пошел искать следы алмаатинцев. Они говорили, что сложили тур и оставили шашку в западных скалах. Все тщательно осмотрел — ни записки, ни тура. Абсолютно нет никаких следов пребывания человека на вершине. Затем обошел всю вершину. Она образует гигантский снежный купол, наиболее приподнятый в северо–восточной части и спускающийся наподобие большого отлогого снежного плеча на юго–запад. До конца на восток пойти один я побоялся, так как, по описанию Погребецкого, там должен быть карниз.

Однако потом все же не удержался, побывал и на самой высшей точке и оттуда немного спустился на восток. И тут выяснилось, что высшая точка карнизом не обрывается. Сложил на скалистом островке юго–западного плеча тур, вложил в него кусочки винных ягод в обертке и вернулся к ребятам.

Они сидят, чуть спустившись и укрываясь от ветра за большим камнем. Место это в северо–западной части вершины очень заметно благодаря двум выступающим камням. Решили оставить здесь записку. Ее писал я: у остальных плохо работают пальцы. Вложил ее в банку Ленца и положил на правый камень на карнизик, придавив сверху большим камнем.

Высота по альтиметрам 7220 (без поправки). Температуру Мишук уже давно не измеряет — не до этого. Ленц ничего не снимает, ибо руки у него сильно поморожены. Я взял у него лейку и сделал несколько кадров.

Пошли на спуск. Идем опять очень медленно: Виталий здорово скользит. Ленц и Миша ушли вперед. Времени не больше 12 часов, точно никто не знает: часы стоят.

У пещеры сошлись. Посидели. Виталий надел кошки, пошли вниз. Скалы занесло снегом. Спуск стал сложнее. Прошли по снежнику и вышли опять на обглаженные скалы. Виталий предпочел съехать по снежнику. Я начал пересекать его. Сверху сыплются камни. Это Мишук с Ленцем никак не могут одолеть первую стенку.

Решили спускаться по всей 40‑метровой веревке по одному; я опустился первым и хорошо. Затем Леонид. С порядочным перерывом — Миша, Ленц и Виталий.

Пока они лезли, я решил спускаться без охранения, руководствуясь желанием скорее попасть в лагерь, подготовить его и натопить воды для измучившихся ребят. Спуск оказался сложным. Сверху зачем–то сбросили мне веревку. Когда я спросил, закреплена ли она, Виталий ответил, что раз он спускает, значит закреплена. Потом вдруг кричит «тяни!». Я потянул, веревка натянулась и… вся слетела ко мне.

Виталий кричит, чтобы я закрепил ее за большой камень. Ого, чего захотел! Камень этот значительно выше меня, но обмотавшись веревкой, уже карабкаюсь вверх. Неожиданно веревка выскользнула и полетела вниз. С замиранием сердца слежу, как она извиваясь катится все дальше и дальше, но вот остановилась. Вниз за ней! Осторожно разгребая снег и цепляясь за каждую неровность окал, лезу вниз. Но чем дальше, тем скалы становятся обглаженнее и опаснее.

Сверху кричат, что не могут спуститься без помощи. Виталий слез самостоятельно, а оставшиеся настолько ослабли и перемерзли, что не могут ни спускаться, ни охранять друг друга. Решаюсь на опасный шаг: тормозя ледорубом, соскальзываю вниз, метров на 15, затем еще. Внимание, воля — все напряжено до предела.

Дальше рисковать невозможно — скалы совершенно гладки. Прошу Виталия (он на кошках) страверсировать до веревки. Виталий идет на кошках, и то разок съехал. Не отрываясь, слежу — дойдет или нет? Дошел, взял веревку, но вернуться назад не может. Я подхожу как можно ближе и с трудом достаю конец брошенной веревки. С концом веревки в зубах добираюсь до более расщепленных скал.

Лезу опять вверх с тайной надеждой, что ребята в свою очередь хоть сколько–нибудь спустятся вниз. Однако надежды мои не оправдались, и до встречи с ними пришлось лезть порядочно. Привязался к их веревке, укрепился и, выругав хорошенько всех, особенно Мишку, погнал вниз.

Но Мишка все же отстает. Не действует и главная угроза — заночевать на скалах. А опасность эта стала довольно реальной, ибо уже темнеет. О нижней пещере нечего и думать. Дай бог, дотащить их до первого лагеря!

В выемке встретили Виталия. Еще до этого он что–то кричал. Оказывается (по его мнению) мы прошли лагерь. Мне что–то не верилось; спустились мы будто немного. Однако, чтобы не было худшего (уже совсем темно), снова полез вверх искать лагерь. За мной двинулся Леонид. Я быстро опередил его. Прощупывая в темноте выступы, пролез сочти до начала крутых скал, вылез на гребень и… лагерь! Разгребаю: вот шкуры, что–то завернутое в брезент, опять шкуры, кусок прорезиненной ткани, возможно, край палатки… Это, конечно, не наш лагерь, это последний лагерь алмаатинцев. Отдышался, дождался Леонида и вместе мы еще раз перещупали вещи. Явно: выше этого места нашего лагеря быть не может.

Леонид на обратном пути отстает и стонет. Вот черти, сгоняли нас зря!

Уже вблизи кричим. Ответы не ясны. Затем отчетливо донеслось: «Мы в лагере алмаатинцев»…

Что за чертовщина, везде им мерещатся алмаатинцы. Спустились. Ребята сидят под палатками. Место определенно наше.

—Вот, их палатки нашли, — говорит Виталий и ощупывает палатки.

Смотрю — палатки наши. Вот палатка Ленца.

— Да вы что, свихнулись, это же наши палатки! — говорю я.

— Нет, нет, у нас таких не было…

Мне даже жутко стало. Ясно, от всех невзгод у ребят легкий мозговой заскок.

—У алмаатинцев и кухня, оказывается, была, — замечаю я, доставая мету Ленца. Доказывать им что–либо сейчас бесполезно.

Вытащить Виталия и Мишку из палатки невозможно. Пришлось разжечь мету на улице.

Ленц сидит, скорчившись под палаткой Здарского, но когда услышал шум закипающей воды, поднялся и сразу с наслаждением опустошил полмиски. Дали миску Виталию с Мишуком. С удовольствием выпили и мы.

Ночь довольно тихая.

Наши спальные мешки неизвестно где. Виталий говорит о них что–то несуразное. Наконец я нашел два абсолютно мокрых мешка, но не стал их вытаскивать и влез в палатку третьим. Она совсем свисла на косогоре, поправить невозможно. Так и лег, свесив вниз ноги. Промаялся полночи и не выдержал — вылез.

Леонид с Ленцем устроились в палатке Здарского и кипятят чай. Выпили немного.

Странно, воздуха достаточно, а грудь требует усиленного дыхания. Приходится нарочито глубоко дышать, в противном случае больно в груди.

Удалось вытащить один мешок. Пришлось улечься прямо на воле. Мешок мокрый, влез в него. Очень холодно, но все же вздремнул.

6 сентября. Утро довольно хорошее. Разбудил всех. Вид у ребят неважный. Напились еще воды.

Я иду связанный с Ленцем и Леонидом. Виталий немного позже (когда напьется горячего) выйдет с Мишей.

Спуск казался коротким, но времени занял много. Скалы местами круты, скользки и засыпаны, а люди очень ослабли. Мишук и Виталий спускаются ближе к выходу на пологую часть гребня, к первому лагерю. Ленд; и Леонид часто садятся, особенно плох Ленц.

Наконец дошли до лагеря. Хорошо греет солнышко. Времени, видимо, около 12 часов. Сушим вещи, подкармливаемся, много пьем: вода противная — растопленный на палатке снег.

Вдруг нежданным шквалом разметало рюкзаки, я понесло их по осыпи. Из последних сил бросились догонять. Поймали все, кроме рюкзака Леонида.

Где–то близко зашумел ручей. Пошел на поиски. Прошел далеко. Шум слышен, а воды нет. Упустил чашку Ленца. Долго наблюдал, как она уменьшалась па обледенелом склоне и затем скрылась из вида. Нашел чулок и еще один. Ясно, этот мнимый шум ручья привел сюда в поисках воды и алмаатинцев. Проклятый шум, конечно, не воды, а ветра!

Слышны голоса и, кажется, совсем близко, но людей нет. Ждем и мучительно долго ищем на склонах отставшую двойку — Виталия и Мишу. Вдруг они выехали и покатились по снегу. Задержались и снова, на сей раз очень медленно, стали съезжать вниз. Пошли и мы.

Леонид просит нас двоих пойти правее и поискать рюкзак. Он пойдет с той же целью левее, а около снега встретимся. Леонид надевает рюкзак Ленца, чтобы помочь последнему, и уходит.

Безрезультатно проискав рюкзак, спустились к обледенелому, но пологому краю снежника. По пути видели Леонида и покричали ему, что рюкзак не нашли. Немного времени спустя вдруг послышался шум, а вслед за тем из–за снежника вылетело тело Леонида. Нелепо разбросав руки и ноги, он покатился вниз по снежному склону. Мы видели, как стали отрываться части рюкзака. Затем все скрылось и уже внизу выкатились и остановились несколько черных, неподвижных предметов…

Решили надеть кошки. Я помог надеть Ленцу, надел сам, и мы быстро пошли вниз. По пути собирали растерзанные вещи. Снег, где катился Леонид, местами обагрен кровью. Это наводит на самые печальные размышления.

Удачно перепрыгнули через бергшрунд и скатились по глубокому снегу. Ленц сел в снег: у него нет сил идти. Я отвязался и подошел к Леониду. Лежит ничком. Пошевелился… Жив!

С помощью подошедшего Ленца перевернули Леонида. Картина жуткая: все на нем изорвано, лицо в крови, на лбу глубокая рана. Осмотрели руки, ноги — будто не сломаны.

Ленц советует дать Леониду горячего чая. Я побежал к пещере. Снег проваливается, да и шагать порядочно. Вот и пещера. Сверху видна лишь небольшая дырка. Кричу:

—Леонид разбился. Дайте горячего чая скорее.

Из пещеры долго не отзывались. Наконец появилась кружка с чаем.

—Виталий, выйди, помоги дотащить Леонида, — прошу я.

—Не можем — обморожены, — раздается в ответ.

Так и пошел я опять один. В кружке несу чай. Однако чай Леонид так и не выпил. Я собрал рюкзаки и разные вещи. Надели на ноги Леониду соскочивший валенок. С трудом завернули его в палатку. Он иногда стонет, произносит что–то несуразное. Ничего не видит, ибо глаза заплыли кровоподтеками, и я вообще опасаюсь, что они выбиты.

Надели с Ленцем рюкзаки. Один рюкзак остался. Придется мне еще раз сходить за ним. Повезли Леонида. Через каждые 30–40 шагов Ленц обессиленный валится в снег. Я жду, когда он соберется с силами, и сам спешу, отдышаться. Тяжело, Особенно трудно уже вблизи пещеры — по глубокому снегу, косогору, а затем опять в гору. Наконец втащили.

Ленц скрылся в пещере. Я разгребаю вход, чтобы пронести Леонида. Работы много. Засыпало здорово. И сейчас опять метет, мешает копать, заметает лицо и всего снегом. Но вот вход расширен. Ленц вылез и помог втолкнуть в пещеру Леонида.

Середина пещеры настолько осела, что едва можно пролезть. С потолка капает. Виталий с Мишкой лежат у противоположной стены. Леонида, завернутого в палатку, положили в середине. Я и Ленц с трудом устроились ближе к выходу. Мешок мой в палатке, в которую завернут Леонид, вытащить его невозможно. Пришлось опять лечь прямо на мокрую палатку.

Жуткая ночь. Леонид бредит, кричит: «Развяжите веревки!». Мишка стонет. Я сижу у самого входа совсем мокрый, тщетно стараясь согреться. С потолка все время монотонно капает и капает… Вход давно замело. Душно. А раскопать тоже нельзя — замерзнем. Ночь тянется бесконечно долго. Вот вход слегка засветился — видимо, взошла лупа.

7 сентября. Дышать почти нечем… Мишук и Виталий задыхаются. Молят прокапать отверстие. С тяжелой головой я ползу к выходу. Палкой из палатки пытаюсь проткнуть снег. Ничего не выходит. Длины палки не хватает, чтобы проткнуть толщу снега. Мы погребены…

Судорожно начинаю раскапывать лопаткой. Задыхаюсь, снег валится за шиворот, за рукава, подступает тошнота. Неужели не выдержу? Неужели не докопаюсь? Тогда задохнутся все.

И опять работаю лопаткой, головой, руками. Нужно докопаться во что бы то ни стало, иначе — гибель всем. Палкой на вытянутой руке ковыряю снег и вдруг… дырка! Маленькая дырка. Тянусь к ней, дышу, но облегченья нет. Еще и еще работаю лопатой. Дырка становится больше. Чувствуется свежая струя. Спасены!

Уже последними усилиями, орудуя лопатой, плечами, головой, упираясь ногами, протискиваюсь в дыру. Голова над снегом. Ослепительно сияет солнце. Кругом ясно и тепло. Отдышался. Теперь уже более спокойно и уверенно раскапываю выход для ребят. Раскопал и кричу:

— Скорее наверх, уже давно ясный день!

Как полудохлые мокрые мыши, вылезают ребята на солнце. Картина невеселая! У Мишки, Виталия и Ленца пальцы ног и рук черные, а слабость такая, что они едва стоят на ногах. О Леониде и говорить нечего; хорошо хоть дышит. Решили везти его сегодня же вниз. У меня большое сомнение — довезем ли сегодня? Но не хотелось отнимать надежду у измученных ребят.

Упаковали Леонида еще в одну палатку. Он немного шевелится. Сажали я даже ставили его на ноги, конечно, поддерживая со всех сторон. А главное, протерли ему глаза и убедились — они целы. Видит человек!

Впряглись в многочисленные постромки все. Однако снег размяк и первые же 20 шагов убедили, что тащить Леонида будет неимоверно трудно. Через каждые 20–30 шагов мучительного пути остановка. А через 100 метров убедились окончательно, что никуда мы сегодня Леонида не дотащим. Ночевать всем на снегу на случайном месте — значит рисковать всеми. О том, чтобы затащить Леонида обратно в пещеру нечего и помышлять. И вот пришлось, укутав беднягу палатками, оставить одного, а самим возвращаться в пещеру.

Весь вечер варим чай, супы и прочее и все это пожираем без остатка. Главное вода. Я несколько раз спускаюсь к Леониду, подкармливаю его, последний раз уже в абсолютной темноте. Леонид жадно ест и бормочет всякую чепуху.

Спим, наконец, в почти сухих мешках с открытым входом. Спим как мертвые.

8 сентября. Я лично выспался чудесно. Встали и собрались довольно рано. Погода серенькая, но большого ветра нет.

Леонид, к нашему счастью, чувствует себя лучше. Удалось уговорить его подняться. Он все жалуется, что его связали и поэтому у него отнялись ноги. Развязав, удалось его поднять, и при помощи Ленца и Виталия (в качестве подпорок) он шагнул вниз.

Я с Мишуком остались собирать палатки и с удивлением и восторгом смотрели, как постепенно «пьяная» тройка удаляется от нас. На Мишука пришлось нагрузить два, хоть и легких рюкзака. Весь остальной груз понавешал на себя.

Догнали тройку. Решили, что я пойду искать и торить дорогу. Все были уверены, что переход на месте сбросов. Но этот мнимый переход закончился крутым обрывом. Леонида подвели уже вплотную.

Я несколько раз, проваливаясь в трещины, лазил туда и обратно. С трудом нашел обход. Спустился вниз, но поскольку остальные не шли, опять полез наверх. Наконец опустились все и попали на верный путь: вот трещины, «воротца» и спуск. Леонида «стравили» на веревке. Помогли Мише.

Дальше опять поиски, завершившиеся тем, что окончательно установили старый путь. Траверс крутого склона, к счастью, присыпанного снегом, — наиболее трудная часть. Я, страверсировав по горизонтали, укрепился и жду. Долго не может пройти Мишук. Его ноги сводит судорогой. Повели Леонида. После двух третей пути склон стал крут. Леонид упал. Пришлось последнюю часть пути через бергшрунд, постепенно стравливая, скатить бедного Леонида донизу.

Еще один траверс по горизонтали. Мишка проходит его целую вечность. С ногами у него совсем плохо.

Последний спуск, и мы на почти ровном леднике. Ленц ушел вперед. Тройка (теперь я в роли пристяжной) — посредине, сзади тащится бедный Мишук.

Вдруг справа шум. Белое облако, бурно нарастая, бежит по склону пика, с грохотом вылетает на наш ледник и перекрывает его. Вот еще напасть! Облако медленно улеглось. Тревожно вглядываемся. Ленца не видно. Дошли до сбросов. Следы пересекают их. Ну, значит перешел!

Снег стал крепче, остановки сократились. Идем по следам Ленца. Часто следы делают зигзаги. В этих местах Ленц, очевидно, искал более удобный путь.

Чудесным полярным призраком с массой ледопадов, сбросов, гигантскими стенами хребтов, спадает напротив нас широкий ледник. Облака легкими слоями покрывают стены, создавая картину необычайного величия. Я высказываю предположение, что это ледник Звездочка. (Позже выяснилось, что это были верховья Инылчека.)

Маленькая фигурка Ленца уже совсем внизу. Через час примерно и мы втроем (с Леонидом в середине) заворачиваем на последние сбросы. Ввалившись в последний раз в трещину, подходим, набравшись духу, без остановки к еще непоставленной палатке.

Журчит ручей. Мы пьем все сразу. Виталий хочет пить со вкусом. Он достает варенье, накладывает в кружку (это была его мечта: вода с брусничным вареньем), но, увы, варенье настолько высохло, что не растворяется. (Мечта не сбылась). Последним, минут через двадцать, приходит Мишук.

Опять в знакомой просторной палатке. Как хорошо, что мы спустились!

Началось подкармливание. Продуктов очень много. Консервы всех сортов, какао, сухие фрукты и т. д. Заработал примус. Едим, едим и едим.

А ночью разыгралась буря.

Как хорошо, что именно сегодня мы смогли спуститься! Это повторяли мы в дальнейшем много раз.

9 сентября. Снежный день. Лазарет среди снежной пустыни…

Ноги и руки у ребят имеют жуткий вид. Пять ног и шесть рук (у Ленца, Виталия и Миши) — черны. Щиколотки невероятно распухли, ладони рук как подушки. Особенно они страшны у Мишука. Виталий бодрится:

— Это ничего, лишь бы живым остаться. А срежут кое–что — не пропадем.

— Что будет, то будет, — вздохнул Миша.

Леонид совсем как беспомощный ребенок. Распух, лежит, кряхтит, станет. А когда попробовал встать, свалился на всех сразу. При падении, видимо, что–то нарушилось в его мозговых центрах — конечности перестали ему повиноваться.

Я здоров и вполне работоспособен.

А работать приходится на полный ход: и поваром, и хирургом, и завхозом, и сиделкой. Одевать, раздевать, убирать за всеми, перевязывать раны, поить, подкармливать — все это мои непрерывные обязанности.

Погода чуток прояснилась, но к вечеру опять стало хуже. Так и не удалось мне просушить наше сырое снаряжение.

11 сентября. Опять хороший день.

Госпиталь в действии. Процедуры идут своим чередом. Леониду промыл глаза. Видит получше, но опухоль зверская. У Миши пальцы не лучше, черны и сохнут. Ноги пухнут все больше и больше.

В 12 часов пошли с Ленцем на ледник фотографировать. Солнце светит невероятно ярко. Идем связанные, с остановками. Ленц щелкает я крутит кинамку. Постепенно все более величаво встает Хан—Тенгри. Он сияет снегом и нежной игрой желтоватого мрамора. Ощущаешь всю ширь ледниковых полей. Через два часа дошли до середины поворота Инылчека и тут сели для последней съемки. Жара, ни малейшего дуновения ветерка.

На вершине Хан—Тенгри. Слева направо:

Л. Саладин, Л. Гутман, В. Абалаков, М. Дадиомов.

Фото Е. Абалакова

Хотелось бы посмотреть восточную сторону Хан—Тенгри, но, увы, идти далеко. Ленц предоставил мне фотоаппарат и я сделал снимков шесть окружающих вершин. Назад дошли за полчаса. Трещин за весь путь не встретилось ни одной.

Вечером отобрал продукты, которые возьмем с собой. Жаль бросать. Много едим, чтобы поменьше оставить.

План таков: завтра рано утром Виталий дойдет до поляны, где должны быть лошади. Мы повезем груженые «санки» до морены и там будем ждать лошадей.

План прост, но выполнить его нелегко.

12 сентября. Утро опять хорошее. Виталий ушел с восходом солнца.

В 10 часов «выехали» мы. Снег уже подался, вернее, он вообще на этот раз не затвердевал. Ящик сидит низко. Вес приличный, ибо на нас только легкие рюкзаки. А впереди нужно пересечь еще несколько снежных гряд.

Понемногу движемся вперед. Я коренник, Ленц и Леонид на пристяжке. Мишук сзади упирается ледорубом. На остановках все, кроме меня и Леонида, валятся, но и он стоит в такой позе, что уж лучше бы сел — голова где–то на животе болтается.

Так шли приблизительно до часу. С тоской оглядываюсь на возмутительно медленно отодвигающийся гребень Хан—Тенгри. Сани заело безнадежно, налип снег, нет сил отодрать. Догадались очистить ящик от снега и смазать полозья глетчерной мазью. Пошли.

Дальше путь — больше под гору. Стало немного легче, останавливаемся реже.

Мишук раскис и иногда идет сзади, не подпирая сани. А время уже к четырем часам! Пожалуй за шесть часов километров шесть–восемь отмахали… Остановки опять стали чаще. Ленц совсем сник и каждый раз просит продлить отдых.

Вдруг крик. Неужели Виталий? Кричим в ответ.

Вскоре слева показалась точка, затем другая, третья. Вот это да! Лошади!

Кричим хором:

— Кто это?

Разглядели Карибая и Тактасена. Наши!

Мы еще долго обходили промоину и, наконец, — радостная встреча. Карибай, Тактасен! Куча вопросов.

Видимо, какое–то предчувствие толкнуло наших караванщиков нам навстречу.

— А Виталия видели? — опрашиваю я.

— Нет.

— Неужели? Значит разошлись!

— У нас там ниже еще три лошади есть, — говорит Карибай.

— Сколько отсюда до них километров?

— Два, — отвечает Карибай.

Погрузились. Посадили Мишку. Ленц тоже категорически отказался идти; говорит, у него нестерпимая боль и ходить он не может. Посадили и его. Я и Тактасен нагрузились рюкзаками и пошли.

Как чудесно, что подоспели лошади! А вот «два километра» затянулись до темноты. Уже переход на морену, а остальных лошадей все нет.

На старом подъеме лошади увязли по брюхо. Лошадь Ленца, ведомая Леонидом, оступилась и упала на брюхо, задрав ноги в воздух. Ленц удачно ополз на снег. Я выхватил повод у Леонида, забежал сбоку и с помощью подоспевшего Тактасена вытянул лошадь. Здесь же на морене, так и не дойдя «двух километров» до остальных лошадей, заночевали. Сено, взятое караванщиками, осталось с теми лошадьми, посему все лошади простояли ночь голодными.

Сварили какао и довольно плотно поели. Карибай спит в нашей палатке.

13 сентября. Вышли в девять часов. Долго идем мореной. Впереди лошадь Ленца. Он сам и Мишка чувствуют себя явно плохо.

Тактасен рано утром ушел за лошадьми и вот, наконец, появился с тремя. Опять перегрузка. Мне так и не удалось сесть на лошадь. Хорошо, что хоть рюкзаки удалось снять.

Вскоре сделалось настолько жарко, что пришлось раздеться до трусов. Посмотрел на себя: «пообтаял» я здорово. Ну, ничего, мне это не в ущерб. Идти сразу стало легко. Знакомый пейзаж уплывает в обратную сторону, Хан—Тенгри постепенно закрывается пиком Горького и другими.

К полудню услышали крики. Виталий! Оказывается, с караваном он, действительно, разошелся. А следы увидел лишь около этого камня, где, поудивлявшись, заночевал. Ну вот, опять все вместе.

Виталий чувствует себя лучше, говорит, что его прогулка принесла йоге пользу. Ленцу все хуже, с трудом шевелится. Мишка почти ко всему безучастен.

14 сентября. Вышли в 8.15. Погода явно портится.

Пересекаем ледник. Я иду впереди, просматривая дорогу.

К 12 часам достигли его правого берега. Не сразу нашли переход. Леонид на подъеме опять свалился с лошади.

Дорога пошла более торная. Ленц просит сделать передышку: ему трудно сидеть в седле. Решили отдохнуть в лагере алмаатинцев, но до лагеря оказалось очень далеко, доехали лишь к трем часам. Ссадили Ленца и Мишу. Оба упали на траву, лежат, не шевелятся. Ветер, находят тучи. Мишу удалось уговорить ехать дальше, а Ленца — никак.

В результате мне и Тактасену пришлось остаться и разбить лагерь. Остальные уехали. Я в роли сиделки у Ленца.

Продуктов крайне мало. Развлекаемся с Тактасеном чаем с сухарями. Ленц лежит в мешке и не может шевельнуться.

К вечеру надвинулись тучи. Нашу палатку (двухместную), несмотря на отсутствие нужного количества металлических палок, мы все же установили. Недостачу восполнили деревянными палками, скомбинировав их с металлическими. Вечером посыпал мелкий дождик (наконец–то дождик!), но вскоре перестал.

Ленц спит довольно спокойно, но дышит плохо, видимо, у него жар.

15 сентября. Утро неплохое.

Ленц так и не может шевельнуться. Становится ясно, что и сегодня мы никуда не уедем.

Если вчера еще можно было побаловать себя случайно уцелевшей банкой молока, то сегодня только чай и остатки колбасы.

Ленц часто зовет меня. Снял с него мешок. Ему жарко. Прорезал ему ножом пятку, но она оказалась, к его радости, вполне здорова. Выпустил воду из опухоли вокруг пальцев. Часто пою ого водой и чаем. Ест он очень мало. На лоб положил ледяной компресс.

Приехал Карибай из нижнего лагеря. Порадовать его нечем; сегодня, конечно, не едем. Он тоже нас не порадовал, привез лишь мешочек сухарей. Зато сообщил, что в Инылчеке вода спала, можно ехать без опасений.

Беспокоит Мишка, видимо, ему стало хуже. Я написал Виталию, чтобы он еще раз прислал Карибая с жердями для носилок. Если Ленц не сможет ехать, придется нести его в нижний лагерь. Карибай обещал съездить на левый берег и достать жерди.

Великое событие: вымыл голову и как–то легче стало.

В порядке эксперимента удалось посадить Ленца, чему все очень обрадовались. Он как будто начинает чувствовать себя немного лучше.

Подул ветер, погода меняется. Доели остатки продуктов.

Что–то принесет нам завтрашний день?

16 сентября. В девять часов приехали Карибай и Николай с тремя жердями. Удалось поднять Ленца на специально сделанное седло. Карибай ведет лошадь. Тактасен поддерживает сбоку.

За 2 часа 15 мин. добрались до лагеря под большим камнем. Мишке хуже. Лежат с Ленцем под каменным навесом.

К ночи Мишку перевели в палатку. Упаковали вещи.

Ночь прошла очень тревожно. Дежурю около Ленца под камнем. Ленц ведет себя очень беспокойно. Ночь теплая.

17 сентября. Встали с рассветом. Утро ясное.

Ленц перебирает свои вещи. Просит то об одном, то о другом. Я плохо понимаю его, и поэтому часто делаю не то, что он хочет. Говорит Ленц тихо, неразборчиво и иногда заговаривается. Вид у него жуткий. Лицо заострилось, взгляд мутный.

Наконец все собрались и в девять часов выехали. Ленца опять посадили на специально сооруженное седло и проделали это как–то легче, чем вчера. Двинулись.

Я часто оглядываюсь на Ленца. Примерно через полчаса по выезде увидел, что с его руки спала варежка. Ее подобрали. Я сказал Ленцу, что если ему тепло, лучше снять и вторую варежку. Он ответил по–русски: «Не понимаю»…

Через 5–10 минут я заметил, что он как–то свис и уткнулся головой в возвышение. Я поднял его голову. Вид безжизненный. Нос скривился на бок. Пульса нет.

Мы быстро сняли его с седла. Искусственное дыхание не помогло. Сердце не бьется. Реакции на зрачок нет.

Ленц умер…

Приладили его труп на седле, прикрутили веревками. Тактасен поддерживает сбоку.

Легко перебрели Инылчек. Вода совсем низкая.

Около леса заметили всадников. Встреча с группой Погребецкого. Они приехали за нами как спасательный отряд.

Из Алма—Аты была телеграмма, что с нашей группой неблагополучно. Из каких источников алмаатинцы имели эти сведения — осталось неясным.

Решили не везти Ленца до Каракола, а похоронить его на Инылчеке. Едем до сумерек. Остановились, не дойдя 16–20 километров до Сары–джаса.

Похоронили Ленца. Я написал карандашом на надгробном камне: «Саладин Ленц. Умер 17/IX—36 г.» Высечь надпись мне так и не удалось…

Спи спокойно, друг! Трагична твоя гибель далеко от твоей родины и твоих близких…

Лекпом осматривает и промывает марганцовкой обмороженные конечности Виталия и Миши. Температура у Виталия 40°, у Миши — 39,6°. Сплю в палатке с больными.

18 сентября. До света уехал Николай на Майдадыр с радиограммой о вызове самолета. У Мишки на правой ноге выше щиколотки появилась опасная краснота. Лекпом озабочен. Мишка совсем не спит. Ест очень мало. Виталий тоже спит очень плохо. Мишке сделали надстройку на седле вроде гнезда. Сидеть ему удобно. У Леонида вид жуткий. В добавление ко всему ему раздуло флюсом щеку.

Выехали в восемь часов. Утро хорошее. Дорога ровная, частые броды через речки и рукава Инылчека. Левый склон обрывист, лесист и очень красив. У Сары–джаса отдохнули в юрте, напились айрана.

Переход через Инылчек с помощью целой оравы местных жителей прошел удачно. Течение не быстрое, но довольно глубокое.

По Сары–джасу тропа тяжелая, крутые подъемы и спуски, часто по крутым отвесам. Больным нашим, особенно Мише, трудно. Кое–где его пришлось переносить на руках.

Большой Талды–су прошли к вечеру, и к огорчению Мишука не устроили здесь привала.

На Малый Талды–су пришли в темноте и остановились в чудесном лесу. Едим подгорелую рисовую кашу. Больным поджарили картошку. Температура у них снизилась.

Миша первую половину ночи спал, вторую стонал (я опять дежурю). Особенно болит у него правая нога; она деревенеет. Он думает, что это от ушибов при четырехкратном падении за сегодняшний путь.

19 сентября. Утро с облачками. День хороший.

У Виталия температура нормальная. У Миши краснота не распространяется.

Долго гонялись за одной лошадью. Выехали поэтому в 9 час. 30 мин.

Подъехал Николай. Сообщил ответ: «Врач выехал навстречу». Ответа о самолете он не дождался.

Близ долины Куйлю услышали шум мотора и увидели самолет, идущий на большой высоте. Пока искали посадочную площадку, он повернул назад. Весьма нечеткую нашу фигуру из лошадей он не заметил, не заметил и часть выложенного знака на хорошей посадочной площадке.

Погребецкий и еще трое остались на два часа ждать самолета. Мы поехали дальше. Свернули в Оттук. К вечеру встреча с врачом. Перевязка.

Поздно в темноте добрались до юрт под Беркутом. Больные с доктором ночуют здесь. Мы едем еще полкилометра к каравану.

Сплю у костра. Ночь холодная.

20 сентября. Караван ушел около восьми часов.

Я и Леонид ждем больных. Вышли в 9.15. Мишу уже несут на носилках.

Опять самолет и опять высоко.

Затем появляется второй. Этот пошел вниз, смело взял над землей и сбросил вымпел. Кроме поздравлений о покорении Хан—Тенгри, приписка: «Ищем посадочную площадку».

Позже сброшен второй вымпел: «Посадочной площадки не нашел, улетаю. К вам идет помощь. За перевалом профессор».

Нести носилки очень тяжело. Догадались поднять их й полошить поперек на лошадь. Поддерживаем с обеих сторон.

В 12 час. 45 мин. я и Леонид на перевале. На траве часа два ждем остальных. Опять появились самолеты. И, наконец, радостное известие: самолет сел.

Вечером мы на Тургене, у самолета. Попытка взлететь с Виталием и Мишей не удалась: нарвало крест и скосило шасси.

Ночью едем до лесозавода. Добираемся туда в 1 час 15 минут. Виталий и Леонид уезжают в Каракол.

21 сентября. Еще один самолет пролетел в Кара–кол. Думаю, с Мишуком.

Греюсь на солнце и жду караван.