Летом 1938 года группа советских альпинистов решила совершить траверс семи вершин Безингийского района (Центральный Кавказ) — пройти от Дых–тау до Коштан–тау.

Но прежде чем осуществить намеченный план, необходимо было забросить на некоторые участки трассы продукты питания. Выполнение этой задачи взяли на себя участники траверса Е. Абалаков и Г. Прокудаев. В течение пяти дней они совершили нелегкий переход по кольцевому маршруту: из Миссес–коша прошли по ущелью Дых–су, поднялись на Крумкольский ледник и вышли на гребень между Восточной Мижирги и Крумколом, откуда спустились к Миссес–кошу.

В поход через семь грозных вершин Центрального Кавказа вместе с Е. Абалаковым и Г. Прокудаевым вышли В. Миклашевский и Ю. Скорняков. С Безингийского ледника участники траверса поднялись по северному гребню на Дых–тау Западную. Продвигаясь по направлению к Коштан–тау, они совершили восхождение на Восточную вершину Дых–тау, на пик Пушкина, на Западную и Восточную Мижирги, Крумкол и, наконец, на Коштан–тау. По северному гребню восходители благополучно спустились на ледник Кундюм—Мижирги.

Об операции по заброске продуктов и о рекордном траверсе семи вершин Е. Абалаков рассказывает в путевом дневнике и статье «Тринадцать суток в снегах высочайших вершин Кавказа».

 

Траверс семи вершин от Дых–тау до Коштан–тау

[32]

(Первый траверс)

8 августа. Нальчик. Со станции на бричке доехали до Вольного аула. Первая встреча с Колей Чекмаревым. Много новостей. Не вернулась группа Е. Белецкого. Контрольный срок прошел уже три дня назад. Жора Прокудаев с Юрой Скорняковым решили идти с Дых–су и уже уехали.

На улице неожиданно встретили Жору. Уехал, оказывается, один Юра, а Жора летал на самолете на поиски Белецкого. Выяснилось, что утром с самолета видели, на юге от гребня Джанги, четырех человек. Кто это были — пока неясно. Однако спасательные группы к этому времени выйти на гребень вряд ли могли.

Юра с ледорубами, кошками, веревками и прочим снаряжением, по уверению Жоры, должен ждать нас на Клепочном заводе. Решили ехать к нему и затем всем вместе забросить продукты с Дых–су на гребень Крумкола. Коля Чекмарев с остальным грузом должен ехать в Миссес–кош.

В четыре часа спешно выехали с подвернувшейся машиной до Кулиша (я едва успел вскочить, надев ботинки на босую ногу).

На Клепочном Заводе никаких следов Юры не обнаружили. Поехали дальше.

Исключительно узким и крутым ущельем поздно вечером добрались до Кунюма. Заночевали в сельсовете. Дождь.

10 августа. По словам местных жителей, человек, похожий на Юрия, проследовал вверх.

Наняв ишака, в шесть часов вышли в Нижнюю караулку. Жора ушел вперед, желая зайти и на Верхнюю караулку. К 12 часам добрались до Нижней караулки. Встретили группу туристов. Следов Юры нет.

Через час пришел Жора. Положение тяжелое: ни веревки, ни ледоруба, пи кошек у него нет. Решили все же не возвращаться, а добыть все необходимое на месте и двинуться на заброску продуктов. Иду, несмотря на стертые ноги, в Верхнюю караулку. Жора — к знакомой группе на ледник Дых–су. Обещали помочь украинцы. Вечером Жора купил у них продуктов и крючья.

Спим у радиста. Ясный вечер.

11 августа. Связались по радио с начальником спасательной службы. Взять временно ледоруб из фонда он не разрешил. Дело плохо! Все же решили идти.

В Нижней караулке пополнили рюкзаки и пошли вверх по ущелью Дых–су. Красивое лесистое ущелье. У Жоры импровизированный рюкзак из чехла спального мешка.

В лагере у ледника у друзей Жоры взяли веревку, вырезали ему дрючок вместо ледоруба и пошли к леднику по левой (орографически) стороне.

Дождь заставил нас отсиживаться под скалами. Заночевали в палатке Здарского на травянистой площадке. Ночью дождя не было.

12 августа. Утро приличное. По пути быстро дошли до коша. Там оказалась группа геологов. Встретили нас очень радушно.

Погода опять портится. Вышли к Крумкольскому леднику. До него километра два. Узкое ущелье ледника. Шагаем по левой (орографически) береговой морене, затем сходим на лед. Ледник идет увалами не очень круто. Трещин нет. Прямо перед нами ледопад — предполагаем, что с Крумкольского провала. Видимость плохая, вершины закрыты туманом.

Ледник по–прежнему увалами сворачивает влево. Идем по нему, причем, чтобы не вязнуть в снегу, — левой (орографически) стороной. У выхода с крутого увала попали в трещины.

На ночь устроились на небольшой моренке. Натянули палатку 3 дарского. Согрели в банке воду с молокам.

По–прежнему тихо. Вершины в тумане.

13 августа. Утро приличное. Старательно обходим трещины, поднимаясь вверх по леднику. С правой стороны ледопада нашли скалистый выступ. Поднялись на него и на верхней, округлой, покрытой осыпями части оставили лишние вещи.

Отсюда же решили начать восхождение на гребень стены. Наметили путь: вначале по снежнику влево, затем в кулуар и далее по кулуару или по скалам справа.

Я настаивал на том, чтобы пойти по скалам, ибо, когда прошли длинный и крутой снежник, пересеченный лавинными полосами, и вошли в кулуар, стало ясно, что он весьма опасен. Прошли вверх, стараясь держаться менее опасного края кулуара, и вышли на левые (орографически) скалы. Они очень сыпучи, но вначале не особенно трудны. Часто приходится менять направление, выбирая более легкий путь. Слева по кулуару нередко летят камни.

Выше уклон пошел круче, а скалы стали более обглажженными. Жора привязал свой дручок на тесьму, чтобы он не выпал. Лезем с попеременным охранением. Задержал почти отвесный обледенелый кулуар. Облезаем по стенке справа. Пришлось снять рюкзак. Вылез с трудом. Вытянул рюкзак. Охраняю Жору. Он лезет с рюкзаком. Тяжело пришлось.

Выше пошло проще. Вскоре вышли на снег и затем через маленький карнизик на широкий снежный гребень Крумкола. Туман. Видимость самая ничтожная… Особенно жаль, что не видно трудного гребня Восточной Мижирги.

Пошли вправо по гребню, отыскивая удобное место для продуктов. Вскоре нашли заметный скалистый выступ. Под него повесили мешок с продуктами. Сбоку привалили камнями, чтобы мешок не сорвало ветром. Консервы, колбасу, сыр уложили в камнях у основания. Всего продуктов сложили 8–10 кг.

Было ясно, что по старому пути спускаться будет очень трудно, ибо на нашем огрызке веревки, дюльфера не организуешь.

Пошли дальше на северо–восток по гребню, стараясь отыскать подходящий спуск. Но справа в туман уходила отвесная стена и о спуске не могло быть и речи. Наконец с одного жандарма увидели более пологий скалистый склон. Спустились в расщелину. Ниже падал крутой кулуар. Я решил обойти его слева. С полочки на полочку удачно спустились вниз, пересекли кулуар и перешли на правые более легкие скалы.

Подошли к другому кулуару и пошли по нему. Но он оказался обледенелым. Опять — на скалы. Так прошагали до широкого и, кажется, выходящего уже к основанию кулуара.

Видимость очень плохая… Давно уже сыплет мокрый снег и наши штурмовки изрядно промокли. Быстро спускаемся по снежнику. Жора разок сорвался, скользил метра четыре и удержался одновременно с натяжением веревки.

Внизу показались очертания подножья, мы увидели знакомые места и скалистый выступ, где оставили наши вещи. Вскоре, уже в сумерках, мы были на выступе.

Снег валит по–прежнему… Мокрые насквозь, устраиваем площадку и натягиваем палатку. Спички зажигаем с трудом — отсырели. Даже спирт горит плохо.

Ночью выглянула луна.

14 августа. Утро ясное. Подсушиваем вещи. Нужно торопиться, чтобы выйти еще по смерзшемуся снегу и перейти пораньше бергшрунд и многочисленные трещины. Но провозились с просушкой и вышли поздно. Солнце уже высоко.

Пересекли склон. Нашли подходящий мост через бергшрунд и вышли на ледник. Без кошек нужно было особенно аккуратно переходить не один острый гребешок ледяных перемычек между широкими и глубокими трещинами. Часто подрубаем особенно острые гребешки и тщательно охраняем друг друга (насколько позволяет короткая веревка).

Выбравшись из лабиринта трещин, пошли ровным снежным плато, частенько в подозрительных местах прощупывая снег ледорубом. Запоздалый выход сказывается главным образом на мне. Жора идет первым и налегке; я — по его следам и с рюкзаком, набитым всеми нашими вещами. Там, где Жора проходит свободно, не проваливаясь сквозь верхнюю корку снега, я безнадежно увязаю. Жора идет не быстро, несмотря на это я пыхчу, как паровоз, и обливаюсь потом. Даже огромные поля балкарской шляпы, купленной для вырезания из нее стелек, не спасают от палящих лучей солнца.

Впереди из–за гребня перевала на леднике Башха–ауз показался мощный гребень вершины Шхары. Во время редких остановок любуемся эффектной «башней» Западной Мижирги и с интересом отыскиваем путь нашего вчерашнего восхождения.

Спуск, конечно, получился более удачным. (Подъем можно было бы выбрать менее трудный.) Дальше вниз по леднику видны скалистые склоны вершин Крумкола и грозные стены Коштан–тау и Тютюна.

Очень приятно было выбраться на отлогий гребень перевала и опять рюкзак. Легкие порывы ветра освежили разгоряченное тело. Дальше рюкзак понес Жора, а я пошел первым.

Решили траверсировать склон Башха–ауз и затем уже выйти на следующий перевал, ведущий в бассейн ледника Безинги. Этот, казавшийся совсем легким, склон оказался весьма утомительным и отнял у нас порядочно времени. Очень мелкая осыпь чередовалась на нем со снежниками то глубокого и талого снега, то льда, в котором приходилось рубить ступени. Солнце жгло невыносимо. Всякое дуновение ветра прекратилось.

Со второго перевала увидели длинный ледник с обширными снежными полями, довольно, полого спускающимися в направлении перевала Дыхни–ауш. Мы вышли как раз в самые его верховья. Спуск в цирк ледника оказался коротким, но крутым. Солнце еще не пригрело его и снег был настолько тверд, что пришлось рубить в нем ступени. Удачно скатившись через закрытый и, видимо, в этом месте небольшой бергшрунд, мы вышли в цирк ледника.

Вначале шли довольно быстро, но ниже снег подался под лучами солнца, и ноги стали вновь глубоко проваливаться. Теперь уже крепко доставалось Жоре, он поминутно чуть не по пояс увязал в снегу, а вскоре и не на шутку провалился в скрытую трещину. Пришлось идти медленнее, более тщательно прощупывать гладкую снежную поверхность.

Слева склон пересекал пунктир Чьих–то следов. Они шли с низа ледника и терялись на выемке гребня. Здесь был еще один перевал на леднике Башха–ауз.

Попытка обойти лабиринт трещин по правому склону не удалась. Склон был крут, а снег на нем настолько раскис, что мы съезжали при первом прикосновении. Пришлось спуститься и пробираться среди трещин. Как тщательно ни прощупывал я снег, все же ввалился в одну, на счастье, небольшую, трещину.

Особенно мучительно долго тянулся путь в нижней части склона, когда до соединения с чьими–то загадочными следами, казалось, было совсем недалеко… Ноги вязли в снегу по колено. Мокрые ботинки сильно терли ноги. Солнце пекло нещадно. Лицо сгорело и очень сильно. Это было особенно неприятно потому, что засиживаться в Миссес–коше для лечения было никак нельзя. Наконец вышли на следы. Они оказались не очень свежими и, что нас больше всего удивило, принадлежали одному человеку. На следах снег был жестче и мы пошли быстрее.

Перевал Дыхни–ауш был уже позади и значительно выше нас. Крутой спуск по склону. Иногда глиссируем по талому снегу. Слева цирк ледника и грандиозная стена Шхары. Быстро теряем высоту. Вспоминаю, каким страшным казался мне этот склон над трещинами в 1932 году!

Вот и морена. На ней устроили отдых. Просушиваем все вещи. Приятно походить босыми ногами. В изобилии пьем воду с кислотой, доедаем последний кусок так выручившей нас брынзы и крошки сухарей.

Вдруг вверху затрещал самолет. Маленьким комариком вылетел он из–за склона Дых–тау. За ним второй. Казалось, что вершины Дых–тау значительно ниже стальных птиц. Однако, когда самолеты развернулись вблизи склонов Джанги и пошли к перевалу Дыхни–ауш, стало ясно, что это была лишь обманчивая видимость. Самолеты приблизились к перевалу, и нам стало казаться, что они снизились, а гребень перевала неожиданно вырос, да настолько, что машины вот–вот заденут его снежную шапку.

Спускаемся по дну доливки, образованной слева валом береговой морены, а справа осыпью. Со всех сторон — камень. Впереди показалась палатка. Слышны голоса. На валу морены стоят двое. Подходим к ним. Это два молодых альпиниста. Они наблюдают за возвращением последних спасательных отрядов, искавших группу мастера Белецкого.

Узнаем от них, что Белецкий ужо вернулся и срочно вызван в Нальчик. Поставлен еще один рекорд продолжительности пребывания на высоте и недопустимого отношения к искавшим его товарищам. По словам альпинистов, группа Белецкого стену сумела одолеть лишь за 18 дней. Это настолько большой срок, что уже трудно было ожидать их возвращения… Приходится отдать должное упорству группы и справедливо возмутиться поведением мастеров.

В Миссес–коше оживленно. Палатки но обеим сторонам каменной ограды. В середине еще одно нововведение — турник. Впрочем, вскоре убедились, что он вкопан главным образом как декоративное украшение, ибо самое большое, что можно на нем сделать, это подтянуться.

В особое умиление пришли все, увидев дручок Жоры Прокудаева. Не успели наговориться, как пришлось начать подкрепляться. Особенно плотным оказался ужин, любовно приготовленный Сережей Ходасевичем.

Из нашей группы здесь оказался только Юра Скорняков. Коля Чекмарев ушел с ребятами на Катын, а оттуда, возможно, на Джанги (искать все того же Белецкого) и вернется не ранее, чем через два дня… Это известие сильно путало наши планы.

Юра сейчас же предоставил нам свою палатку и под этим предлогом (видимо, не без удовольствия) перекочевал в девичью.

15 августа. Утро очень хорошее. Безингийская стена ослепительна. Предаемся приятному отдыху и усиленному питанию. Жора считает, что завтра необходимо начать восхождение, даже если не успеет вернуться Коля Чекмарев. Юре это не нравится, но он не может возразить, ибо упускать хорошую погоду действительно нельзя. Я тоже считаю, что выходить нужно, но необходимо подобрать четвертого партнера.

Начали обсуждать возможные кандидатуры из группы Ходакевича (у них пять человек — цифра неудобная для группы). Я предложил кандидатуру Виктора Миклашевского. Возражений не последовало. К вечеру Жора подсел к Ходакевичу, объяснил ему наше положение. Ходакевич не возражал. Миклашевский первое время колебался. Ему, видимо, не хотелось расставаться со своими друзьями, но наконец согласился.

Мы считали, что все теперь в порядке. И вдруг поздно вечером возвратился Коля Чекмарев с поисков Белецкого… Положение неловкое. Ясно, что Коле самое меньшее дня полтора–два нужно на отдых. А это значит откладывать восхождение и отказывать только что приглашенному Миклашевскому. Переговоры с Колей взял на себя Жора. Узнав о нашем решении выходить завтра, Коля явно обиделся, но возражать не стал.

Нелегко подниматься по скальной стене

16 августа. Утро опять хорошее.

Начались сборы. Жирно намазываем ботинки и выставляем их на солнце. Вокруг каждого рюкзака разбросаны вещи в самом неожиданном сочетании: леченье в тесной дружбе с мазью для ботинок, какао с крючьями и карабинами и т. д. Альпинисты успешно оправляются с работой портных, точильщиков, сапожников, поваров.

Едва успев закусить, прилично нагруженные, выходим в пять часов вечера. Работа сегодня небольшая — дойти только до «Русского ночлега». Тепло простились со всеми обитателями Миссес–коша и особенно с группой Ходаке–вича (они тоже сегодня должны выйти на траверс Безин–гийской стены), пожелав успеха друг другу.

Я оставляю контрольный срок 30 августа и примерный календарный план маршрута.

Солнце уже приблизилось к гребню Каргашильского хребта. Идем, то поднимаясь, то спускаясь по зеленым лужайкам близ обрыва, на ледник. Слева в высоте холодным блеском сверкают снежные поля Миссес–тау. Иду спокойно, без всякого волнения, что не всегда со мной бывает перед трудными восхождениями.

Вот и давно знакомая осыпь! В пятый раз я начинаю подъем по ней… Пошли медленнее, аккуратно выбирая место для ноги. Стало жарко. Пот капля за каплей слетает с лица.

Полосы морены на леднике становятся все меньше, а скалистый гребень, за которым скрывается желанный ночлег, медленно приближается к нам. Не желая идти по желобу, заваленному невероятно сыпучей осыпью, пошли вправо на обглаженные скалы и, обходя трещины и уступы, зигзагами двинулись вверх. Трикони еще совершенно новые, не скользят, и мы легко поднимаемся по скалам.

Тень от зашедшего солнца чуть обгоняет нас. В сумерках перевалили гребень и спустились к «Русскому ночлегу». Приятная неожиданность: на площадке обнаружили прекрасную полудатскую палатку, хорошо расставленную. Вот поспим!

Вечер теплый настолько, что это начинает нас беспокоить. На леднике не без труда нашли воду и наполнили ею всю нашу посуду. Ледник с прошлого года сильно изменился — стал почти неузнаваем.

После плотного ужина и чая завалились спать. Тепло, и я вынужден вылезти из опального мешка. Высота 3800 метров.

17 августа. Ночью с тревогой слушали стук дождевых капель о крышу палатки. Утром тоже изредка капал дождь. Облака быстро проносились, облизывая скалы, иногда закрывая нас туманной мглой.

Мы не спешим, выжидая, в какую сторону изменится погода. Просветы меж облаками стали шире, изредка показывались желтые скалы вершины Дых–тау. Решили оставить гостеприимную палатку и двинуться вверх. Вышли в 8 час. 30 мин.

Ледник настолько разошелся, что пришлось обходить его по краю. Из–под нот сыплются камни. Осыпь оседает под ногами.

Вдруг сверху послышались голоса. Отвечаем. Кто бы это мог быть? Вероятно, Кизель с Андреем Малейновым… Вышли на выступ, откуда хорошо виден весь крутой снежник. Никого нет. Кричим. Ответа нет… Так и разошлись, не увидав друг друга.

На снежнике сразу убеждаемся, что без кошек будет плохо. Выше снежник постепенно становится все круче, а слой снега на льду все тоньше. Слева уступами нависают скалы. Справа высоко к гребню Миссес–тау уходит крутой ледяной склон. Внизу глубоко под нами раскрыты черные пасти трещин и где–то совсем в глубине, сквозь просветы в облаках, видны кусочки ледника Безинги.

По крутому ледяному склону поднимаемся зигзагами. На каждом повороте я вырубаю ступеньку, с которой охраняем друг друга. Я иду с Жорой. Миклашевский с Юрием за нами. Уже близок желанный гребень. Еще два зигзага — и мы на нем!

 

Тринадцать суток в снегах высочайших вершин Кавказа

14 августа к вечеру двое участников группы, утвержденной Всесоюзным комитетом по делам физкультуры и спорта на рекордный траверс труднейших вершин Кавказа: Дых–тау (высота 5198 м), Мижирги (4928 м), Крум–кол (4676 м) и Коштан–тау (5145 м), Георгий Прокудаев и Евгений Абалаков пришли в горный приют Миссес–кош, расположенный на чудесной зеленой лужайке за валом береговой морены самого длинного на Кавказе Безингийского ледника.

Мы пришли не снизу, из долины, откуда обычно подходят группы альпинистов, а сверху, от белой, закрывающей все ущелье Безингийской стены. Такой необычный подход объяснялся тем, что перед основным восхождением нужно было забросить необходимое питание на вторую половину пути. Для этого мы и проделали кольцевой маршрут по соседнему ущелью Дых–су, поднялись до редко посещаемого Крумкольского ледника, достигли его верховьев и оттуда по крутым и мрачным скалам взошли на самый гребень между Восточной Мижирги и Крумколом. Лишь поздно вечером в туман и снегопад мы спустились опять на Крумкольский ледник, а на следующий день, точно в назначенный контрольный срок, новым перевалом пришли на Безингийский ледник и к вечеру были уже в Миссес–коше.

Погода начала устанавливаться. Даже вечером над Миссес–кошем уже не висел густым покровом туман и моросящий дождь не портил настроения. Группы альпинистов оживленно готовились к восхождениям. Спешили и мы. Необходимо было воспользоваться столь редким здесь периодом хорошей погоды. Однако раньше чем через два дня мы выйти не могли. Нужно было отдохнуть, по возможности полечить обожженные палящим высокогорным солнцем лица и окончательно подготовить необходимое снаряжение.

Стоящая перед нами задача была трудной и даже дерзкой. Мы должны были совершить восхождение, труднее которого по сложности и общему объему работы еще не делалось на Кавказе ни иностранными группами, ни нашими советскими альпинистами.

В 1936 году группа сильнейших альпинистов австро–германского клуба поставила задачу сделать траверс стены Дых–тау — Коштан–тау. Однако этой группе удалось пройти лишь часть пути до седловины между Восточной вершиной Мижирги и Крумколом. Отсюда альпинисты вынуждены были спуститься и вернуться в свой лагерь. Лишь через некоторое время группе уже в другом составе удалось пройти вторую половину пути. Иностранная печать высоко оценила эту победу своих альпинистов.

Мы решили выполнить то, что не удалось иностранцам: пройти всю стену от вершины Дых–тау до Коштан–тау без спусков, за один раз.

Третьим участником нашей группы был Юрий Скорняков. Четвертого участника, Николая Чекмарева, не было в Миссес–коше. Он еще не вернулся с Безингийской стены, куда вышел на поиски группы Белецкого. Откладывать выход было нельзя и 15 августа мы договорились с Виктором Миклашевским из группы С. Ходасевича, отправлявшейся на рекордный траверс Безингийской стены. Миклашевский был пятым в своей группе и поэтому без ущерба для группы Ходакевича согласился примкнуть к нам.

В пять часов вечера 16 августа напутствуемая лучшими пожеланиями товарищей, находившихся в Миссес–коше, наша группа в составе Г. Прокудаева, В. Миклашевского, Ю. Скорнякова и Е. Абалакова двинулась вверх по леднику. Слева высоко над нами холодным блеском сияли снежные сбросы вершины Миссес–тау.

К сумеркам за два часа добравшись до так называемого «Русского ночлега», набрав высоту более 1000 метров над Миссес–кошем, мы были приятно удивлены, найдя там хорошую и уже расставленную палатку, в которой и не замедлили устроиться на ночлег. Нас окружали дикие, крутопадающие скалы и мощные ледопады с чернеющими полосами трещин. Над нами в головокружительную высоту уходили к вершине Дых–тау засыпанные снегом скалы.

На утро уже нельзя было не почувствовать высоту в 3800 метров и начало зоны вечных снегов. Холодный ветер свистел в скалах, поднимая на снежных гребнях вихри и смерчи, облака быстро неслись по склонам, обдавая нас слепящим туманом. Изменился и вид людей. Плотные штурмовые куртки и брюки облекли тело. На тяжелые горные ботинки надеты стальные кошки, глаза защищены горными очками.

Группа разбилась на две двойки и связалась веревками. Разговоры лаконичны.

Крутой ледяной склон взметнулся вверх к вершине Миссес–тау. Вниз он падает глубоко в ущелье к раскрытым пастям трещин. Темп продвижения стал медленнее. Нужно уверенно и сильно вонзать зубья кошек в гладкий фирн, чтобы не соскользнуть и стремительно не полететь вниз. Во льду необходимо тщательно вырубать площадку, чтобы в любой момент удержать товарища при падении. Напряжены и силы и внимание.

Вверху слева слышны удары. Поднимаем головы. Четыре точки, как мухи, прилепились к ледяной стенке и медленно продвигаются, пересекая крутой кулуар. Это группа молодых альпинистов, успешно завершающая первый советский траверс вершины Миссес–тау.

Впереди, уже недалеко, видны широкие снежные карнизы седловины между вершинами Дых–тау и Миссес–тау, но движение под нависающими над нами скалистыми стенами требовало неторопливости и внимания. Под лучами солнца эти мертвые скалы могли ежеминутно «ожить» и сбросить на нас камни и огромные ледяные сосульки. Как бы в подтверждение этого послышался характерный треск и груда сосулек со свистом пролетела над прижавшимися к скале альпинистами.

А впереди — новые вершины…

Вот и широкий, обманчиво спокойный гребень седловины. Этот гребень представлял собой не что иное, как гигантский карниз. Поэтому пунктир наших следов прошел по более крутой части, но дальше от линии гребня.

Солнце уже приближалось к снежной кайме Безингайской стены, когда мы перелезали 'последние зубья скалистого гребня, настолько острого, что о<н, как стена руин, был совсем ажурным. Направо и налево на полтора километра зияли провалы.

Уже в темноте выложили мы на крутых скалах каменную площадку. Однако улечься па ней всем четверым было нельзя.

Влезли в штурмовую палатку Здарского, устроились в спальных мешках таким образом, чтобы ноги не сильно свисали над обрывом, и, закрепившись на веревках, привязанных к вбитым в скалу крючьям, приступили к варке пищи на специальной альпийской кухне «мета». Ветер и холод давали себя знать; даже плотно прижавшись друг к другу, мы подмерзали.

В долинах было еще темно, а наши скалы уже осветило желанное солнце. Его лучи победили холод. Слегка обледеневшая за ночь одежда, спальные мешки, ботинки начали оттаивать и подсыхать.

И вот опять четырьмя точками растянулись мы на белом фоне снежного склона. Идущий первым сильными ударами пробивает смерзшуюся корку снега.

Но вот склон пошел круче, а снег сделался настолько рыхлым и глубоким, что идущему впереди по пояс в снегу долгое время приходится утаптывать самый малый участок, постоянно проваливаясь и начиная работу снова, теряя массу сил и задыхаясь от недостатка кислорода.

Высота уже около 5000 метров. Немного побаливает голова — первый признак горной болезни. Дыхание становится учащенным, а всякое физическое усилие дается несравнимо труднее, чем в обычной обстановке.

Скорняков (он теперь идет первым) начал обходить трудный жандарм. Гранитные стены его были настолько гладки, что пролезть по ним оказалось невозможным. Пришлось рубить ступени и обходить жандарм по крутому ледяному склону, придерживаясь за скалистую стену. Это потребовало большого напряжения, ибо стена оказалась настолько крута, что удержаться даже на вырубленных ступенях было не просто.

Неожиданно заболел Скорняков. Он сильно ослаб и к вершине Дых–тау шел очень медленно. Чтобы ему было легче идти, мы взяли у него значительную часть груза и переложили в свои рюкзаки.

В 30 метрах от самой вершины Дых–тау обнаружили бергшрунд. Я опустил Прокудаева на веревке на дно трещины. Оказалось возможным использовать ее как пещеру. При помощи ледорубов и специальной лавинной лопатки удалось расширить один край закрытой сверху трещины, засыпать зияющие провалы внизу и таким образом устроить хорошую пещеру, вполне защитившую нас от резкого леденящего ветра и снежной вьюги. Это была самая «высокая» наша ночевка на высоте 5168 метров.

19 августа утром Скорняков, отдохнув, почувствовал себя лучше, мы отнесли вчерашнее его состояние к влиянию высоты (явление во многих случаях временное) и двинулись дальше к вершине.

В девять утра, преодолев последние оснеженные скалы, вылезли на острые скалистые зубья Северной вершины Дых–тау.

Теперь выше нас был только Эльбрус, но он был далеко отсюда и казался совсем маленьким. Перед нами волнистая линия величественной Безингийской стены, а левее — острый мрачный гребень «нашей» стены, увенчанный зубьями вершины Мижирги и громадным крутым массивом Коштан–тау. Как далеко казалась отсюда эта заключительная для нас вершина! Если северный гребень Дых–тау, по которому мы поднялись, был нам знаком и не раз посещался советскими альпинистами, то далее большую часть пути мы должны были пройти впервые и путь этот должен быть неизмеримо труднее пройденного…

Ближе всех других пиков хищным зубом торчала над гребнем Восточная вершина Дых–тау. Это наша ближайшая цель. Сразу же пошли крутые скалистые стены, запорошенные снегом. Яростные порывы ветра старались сбросить альпинистов, упорно, метр за метром, спускающихся вниз. Задерживаться нельзя. О том, чтобы влезть прямо на Восточную вершину Дых–тау, нечего и думать: она обрывается отвесно. Приходится спускаться ниже, обходить ее кругом по небольшой обледеневшей «полочке» и искать путь с той стороны.

Скалы гладки и круты. Лишь при второй попытке удалось найти незначительные расщелины, забить в них крючья и на охранении влезть на наиболее трудную стену. Через час, поднявшись по крутому снежнику и слева обогнув склон по скалистой расщелине (камину), мы вылезли на самую вершину.

На Восточную вершину Дых–тау (высота 5158 метров) советские альпинисты поднялись впервые, победив этот последний «пятитысячник» Кавказа.

Вниз, на седловину, мы спустились уже к вечеру, широко используя на отвесных участках спуск по веревке способом дюльфера. По–прежнему на седловине свистит ветер, от которого решительно некуда скрыться. Решили опять рыть пещеру. Гребень обрывался карнизом, но, казалось, небольшим. Отступив от края на четыре–пять метров, принялись копать. Но лишь начали углубляться в снег, как снежная поверхность осела и весь карниз с глухим грохотом рухнул вниз, а копавший пещеру Прокудаев повис на веревке над пропастью… Ему помогли выбраться наверх, но пещеру копать было уже негде. Работая изо всех сил, уже в темноте из комьев снега сложили стену и, соединив ее со скалой, устроили нечто вроде пещеры.

Мы знали, что предыдущая группа австрийцев опускалась на восточный гребень Дых–тау, обходя Восточную вершину слева. Однако наши наблюдения привели к заключению, что в этом году спуститься таким путем слишком рискованно. Очень крутым и опасным был ледяной карниз; за эти два года он настолько изменился и разошелся с основным снежным покровом, что для спуска через образовавшийся громадный бергшрунд не хватило бы и ста метров веревки. Путь по ледяному карнизу был исключительно опасен и длителен.

Решили искать новый спуск — по скалам, в обход Восточной вершины уже по знакомому пути справа. Дошли до края знакомого гребня и взглянули вниз — картина открылась неутешительная: провал был настолько глубок и крут, что, казалось, не было надежды спуститься.

Все же решили попытаться. Сначала нам удавалось находить среди отвесных скал узенькие, засыпанные снегом полочки, но затем и они исчезли. Сплошной отвес уходил до снежника, лежащего глубоко внизу…

Пришлось опять организовать дюльфер. Тщательно забили крюк, проверили, достаточно ли он прочен, ибо если крюк не выдержит, то… результаты ясны для всех.

Продернули веревку через специальную верёвочную петлю, и она повисла на 30 метров вниз. Особенно ответственно спускаться первому и последнему. Первый может, спустившись на всю длину веревки, очутиться на гладкой стене, повиснув над бездной, и таким образом оказаться иногда в безвыходном положении. Последний должен очень внимательно следить за концами веревки, ибо они могут перекрутиться, после чего вытянуть веревку будет невозможно, а влезть обратно и исправить положение удается не всегда.

Солнце клонилось к западу. Его жаркие лучи растопили верхний слой снежника. При каждом прикосновении снег с шипением срывался и стремительными лавинами катился вниз. На самом тщательном охранении первому удалось все же проложить следы прямо вверх на снежный гребень.

Ночь застала нашу группу расположившейся в снежной яме между двумя стенами огромных жандармов.

На другой день погода улучшилась. Ветер прекратился, облака почти не закрывали солнце. Но путь стал труднее. Сплошные шеренги жандармов венчали гребень, который становился все острее и острее. Только влезешь на очередной выступ, на котором едва удается уместиться, как уже нужно опять спускаться, тщательно выбирая небольшие выступы и сгребая с них снег. Звонкие удары молотка о крюк говорят о том, что иная страховка невозможна.

Солнце растапливает на скалах снег. Струйками сбегает вода. Пользуемся случаем сэкономить горючее и вдоволь напиваемся ледяной воды.

Впереди опять жандармы и на этот раз уже со столь отвесными стенами, что перелезть их невозможно. Приходится обходить справа. Сверху со скал летят камни. По крутому снежнику стараемся пройти под защитой нависающих скал. Снежник кончается обрывом. Как идти дальше? Словно снаряды, свистят над нами летящие камни…

Наконец, достигли последнего узкого снежника. Пересекаем его. Он оказался столь растаявшим, что в нем можно провалиться по пояс, и он к тому же ползет вниз.

Скорняков опять почувствовал себя плохо. Несомненно, у него не горная болезнь, а что–то более серьезное. Если не будет лучше, утром придется спускаться вниз. Жизнь и здоровье человека Дороже любых спортивных рекордов.

Утро не изменило положения. Помочь спуститься больному самоотверженно решил Прокудаев. Он в 1936 году сделал первое советское восхождение на Западную Мижирги и поэтому знал путь спуска. Путь не легкий: Западная Мижирги считается вершиной высшей категории трудности. Для того чтобы попасть па знакомый гребень, нужно было подняться на вершину, соседнюю с Мижирги, и уже оттуда начать спуск. Но добраться до начала спуска было не так–то просто.

Особенно напряженным был переход через ледяной кулуар большой крутизны. В лед для охранения пришлось забивать крючья, часто вырубать ступени, ибо и на кошках можно было соскользнуть. Особенно тревожились мы за больного.

После этого перехода подъем по снежному гребню на острый пик безымянной вершины показался легким. С этой вершины была прекрасно видна вся Безингийская стена, а напротив красиво выделялась вершина, носящая имя Шота Руставели. Ими великого грузинского поэта навело нас на мысль назвать вершину, на которую мы взошли, именем великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.

Через час мы уже прощались. Миклашевский и я были твердо уверены, что с честью закончим траверс, и желали своим товарищам благополучного спуска в лагерь. Быстро затерялись на скалах две двойки, ушедшие в разных, направлениях. Наша двойка, поднимавшаяся вверх, через два с половиной часа достигла Западной вершины Мижирги.

На Западной вершине Мижирги было особенно трудно найти хотя бы маленький кусочек пологих скал и построить площадку. Уже в темноте мы не менее двух часов ворочали глыбы камней. Площадка получилась очень маленькая, но достаточная для двоих. В кастрюле спиртовой кухни закипела натопленная ив кусков льда вода. Засыпав в нее сухого киселя, мы уже предвкушали удовольствие съесть целую миску особенно приятного в горах десерта. Однако вскоре наступило разочарование: кисель случайно смешался с чесноком. Смесь получилась малосъедобной и лишь необходимость промочить пересохшее горло заставила нас съесть половину миски.

Крутизна склонов Западной Мижирги такова, что лишь в немногих местах видишь выступы скал, и взгляд, обращенный вниз, останавливается на полосках трещин ледника уже в двух километрах ниже… Гребень Мижирги настолько ажурный, что невольно с большой опаской, берешься за все выступы скал, кажется, что не смогут эти тонкие плиты выдержать тяжести тела. Гребень обрывается отвесной стеной.

Стена, по которой мы спускаемся, рассечена лишь двумя небольшими расщелинами. Пальцы крепко хватаются за края расщелины, вся тяжесть тела висит на них, взгляд внимательно и быстро отыскивает следующую расщелину, но до нее нужно дотянуться. Ради этого приходится повиснуть на одной руке. Мышцы напряжены до предела… Охраняющий Миклашевский серьезно и внимательно следит за каждым моим движением и постепенно выдает веревку…

Три часа продолжался спуск с Западной Мижирги. После этого спуска движение по широким снежным гребням Восточной Мижирги показалось приятным отдыхом. На вершине Восточной Мижирги мы не нашли ни тура, ни записки. Еще одно первое советское восхождение!

Легкий участок, к сожалению, оказался коротким. Широкий гребень кончился обрывом. Заглянув вниз, мы увидели острые зубья гребня, уходящего в клубящиеся облака. Жандармы этого гребня были настолько трудны, что перелезть их казалось невозможно.

Мы знали, что группа австрийцев обходила эти жандармы слева, по северной стене, 12 часов. То, что мы видели сверху, никак не убеждало в том, что их путь был выбран удачно. Мы решили обходить справа, по южной степе. Вначале скалы были не круты, и мы легко находили путь. Затем стенки пошли чаще и, наконец, перешли в одну сплошную отвесную стену. Вновь пришлось лезть на гребень.

Лучи солнца сквозь туман нагревали скалы. Снег таял. Водопадами, с шумом катилась вода по скалам. Чтобы добраться до гребня, нужно было пересечь три кулуара. Куски льда и камни почти непрерывно летели по ним…

Под защитой нависающих скал подходили мы к кулуарам. Один устраивал охранение через выступ или при помощи вбитого крюка, другой, выждав время, когда камнепад стихал, быстро перебегал на другую сторону и опять укрывался под скалы. Особенно труден был последний, почти отвесный, обледенелый кулуар…

Наконец мы вышли на гребень. Здесь идти было безопаснее. Но сгустился туман, и вскоре пошел снег. Внимательно разглядывая едва заметные очертания окал, лишь к вечеру спустились мы к подножью гребня и на последних скалах устроили бивуак. Спуск занял у нас пять часов.

В девять утра мы уже подошли к месту, куда 13 августа были заброшены продукты. С тех пор еще сохранились следы на снегу, и мы легко нашли мешочек с продуктами. Это было очень кстати, ибо наши запасы уже иссякли. В первый момент мы были в некоторой нерешительности. Сумеем ли мы унести все на себе? Ведь мы забрасывали продовольствие на четверых, а теперь нас двое. Но незаметно съели по три банки консервов, колбасу, сыр и многое другое. Потом прикинули, что продуктов не так–то много, если есть по–настоящему, и взяли с собой все. Лишь в 11 часов несколько отяжелевшей походкой двинулись по гребню к следующей вершине — Крумколу.

Гребень вскоре из мирного снежного перешел в острые скалистые зубья, перемежающиеся с не менее острыми, увенчанными бахромой опасных карнизов снежными гребешками. Мы были сильно удивлены, увидев на снегу следы двух человек. Кто бы это мог быть? Этот вопрос мучил нас весь день.

К вечеру из ущелья поднялись облака и начали заволакивать вершины. Только что мы нашли путь на один из многочисленных жандармов и вылезли на его вершину, как туман сгустился, пошел снег, где–то близко заворчал гром.

—Отложи в сторону от себя все железо, — крикнул я Миклашевскому, — гроза!..

Ледоруб, кошки, крючья быстро были отложены в сторону и вовремя. Кожу на голове пощипывало, волосы, казалось, шевелились под шляпой и чувствовалось, как через все тело проходит ток. Быстро достали штурмовую палатку Здарского, немного спустились вниз и укрылись под ней. Наконец разряды прекратились.

Справа вверх уходят крутые склоны Западной Мижирги,

слева грозно навис карниз Восточной Мижирги

Уже в сумерках заметили на гребне площадку. Видимо, недавно здесь ночевали люди. Но кто — мы не узнали и здесь. Лишь в девять утра, когда, пройдя последние жандармы, мы вышли на вершину Крумкола и раскрыли банку, всю пробитую молнией, мы узнали, кто проходил перед нами. Это были Коля Чекмарев и Валя Прошина.

Час спустя мы подошли к следующему их лагерю как раз в тот момент, когда молодая чета альпинистов, внимательно охраняя друг друга, начала спуск в Крумкольский провал. Веселой песенкой приветствовали мы товарищей и дальше пошли уже вчетвером.

Крумкольский провал оказался очень глубок, а спуск обрывист и труден. Крутые обледенелые скалы перемежались с ледяными кулуарами и острыми снежными гребнями. К вечеру снизу опять полезли облака, обволокли все кругом непроницаемой завесой тумана. Пошел мокрый снег. Мы все же успели спуститься до седловины Крумкольского провала. Это была самая низкая точка нашего траверса — 4250 метров.

Пока мы разравнивали площадку, успели промокнуть. Пришлось укрыться под палаткой. Затерянная на громадной ледяной стене кучка людей не унывала. Из–под прорезиненного мешка палатки неслась бодрая песня четырех альпинистов. Все кругом как будто ожило, стало не так мрачно.

Снегопад прекратился. По плану Чекмарева утром их группа должна спуститься вниз по не пройденному еще никем пути, прямо на ледник Мижирги. Наши пути расходились. Николай и Валя пошли вниз, где глубоко под ними ощетинился ледяными торосами мощный ледопад Мижирги. Мы же двинулись вверх, к нависающей над нами четырехсотметровой стене Коштан–тау.

Основная часть пути была нами уже пройдена. Впереди была последняя грозная крепость — Коштан–тау! Крепость очень трудная и высокая. Опять нужно было подниматься на пятитысячную высоту.

Стена встретила нас неприветливо. Отвесные скалы оказались обледенелыми. Каждую стенку приходилось предварительно обрубать ледорубом, вырубать со всех уступчиков лед, счищать снег рукой. Очень трудно было отыскивать те незначительные полочки, засыпанные снегом, которые были намечены заранее. Молоток стучал все чаще, иного охранения, кроме крючьев, устроить было невозможно.

Впереди отвесная стена. Обхода нет. Кричим вниз, где две маленькие точки медленно движутся по снежнику:

— Можно ли нам пройти дальше?..

Но они никак не могут найти нас на скалах.

В ясное утро с вершины Коштан–тау открывается изумительный вид

Я полез по стене. Тяжелый рюкзак оттягивает назад. Пальцы, цепляющиеся за маленькие выступы, начали уставать. Положение критическое… С трудом, держась одной рукой, удалось снять рюкзак и передать его Виктору.

С верхней площадки, вытянув на веревке рюкзаки, я охраняю Миклашевского. За обрывом я его не вижу, но чувствую по натяжению веревки, как он постепенно поднимается вверх. Иногда слышится приглушенное: «подтяни!» Веревка быстро натягивается, но не туго, чтобы не мешать свободе движений лезущего.

Узенькая полоска снежного кулуара оказалась обледенелой. Опять пришлось лезть по скалам. Лишь поздно вечером мы преодолели эти 400 метров стены и вышли на вершину огромного жандарма. Очень обрадовались, когда обнаружили около устроенной нами площадки капающую со скал воду.

С утра следующего дня опять началось трудное лазание по целому ряду жандармов. Особенно осложняло положение то, что пальцы рук были уже изранены от долгого лазания, на их концах треснула кожа, глубокие раны увенчивали каждый палец. Железные гвозди на подошвах ботинок стерлись до основания и не держали на скалах. Ледоруб и кошки сильно затупились.

В середине дня, когда мы уже считали все жандармы пройденными, на дороге встал небольшой острый пичок, но настолько трудный, что пришлось затратить около двух часов на его обход.

Перед нами широкий снежный гребень, который круто вздымается к скалам вершины Коштан–тау. Высота уже не менее 5000 метров. Ветра нет. Солнце печет нещадно, жара совершенно нестерпимая. В то же время ноги, глубоко вязнущие в снегу, явно чувствуют холод, а ботинки обледенели и стали похожи на деревянные колодки. Кожа на лицах давно уже обожжена, особенно под носом и на губах. Из носа часто идет кровь.

К вечеру, увязая в глубоком снегу, поднялись на последнюю вершину траверса — Коштан–тау.

Громадные кучевые облака, причудливо освещенные заходящим солнцем, медленно ворочались внизу, закрывая ледники, гребни и вершины. Лишь самые высокие из них гордо выступали над облаками. Видны вершины грандиозной Бевингийской стены. Где–то на одной из них, вероятно, в это же время стояли четыре альпиниста группы Ходасевича и думали о нашей группе, как мы думали о них…

Эта последняя ночь на «пятитысячнике» была наиболее холодной. К утру все заледенело. С радостью встретили первые лучи солнца и отогрели промерзшее снаряжение. Утро было ясным, а воздух настолько прозрачным, что весь хребет от Эльбруса до Казбека был хорошо виден.

Простившись с Коштан–тау, мы быстро двинулись вниз. Спуск по северному гребню после всего пройденного казался легким. К четырем часам мы уже перелезли последний бергшрунд и были на леднике Кундюм Мижирги.

На леднике я и Миклашевский поздравили друг друга с полным завершением траверса Дых–тау — Коштан–тау и крепко расцеловались.

На следующий день, 29 августа, преодолев сложный ледопад, к пяти часам вечера мы вернулись в лагерь Миссес–кош, на один день раньше назначенного контрольного срока.

То, что не смогли сделать зарубежные альпинисты, сделали советские покорители гор.