Перед ней вдруг открылась вся пропасть потери любимого человека, и ужас состоял в том, что он был для неё не только любимым. Просто за долгие совместные годы они так «прикипели» друг к другу, что стали роднее всех кровных родственников, они стали единомышленниками, друзьями, даже большими, чем они с Ларкой. Так получилось, что он занял почти всё свободное пространство в её личной жизни и, поэтому, их разрыв предвещал катастрофу. Глобальную, масштабную катастрофу для её личности. Это было бы сродни ампутации какого-нибудь жизненно-важного органа, которого было бы не просто страшно лишиться, а само её существование было бы подвержено смертельной опасности.

Такое «срастание» мужа и жены, мужчины и женщины, наверное, идеальный вариант для семьи, для брака, но он хорош, если эмоции взаимны. Если же это односторонняя привязанность, то кто-то превращается в жертву, в заложника своих чувств. Человек оказывается на краю бездны, и если у него не хватит душевных сил справиться с этим, то она его поглотит.

Такие невесёлые мысли бродили в голове Марины. Она никак не могла поверить, что всё это происходит с ними. Ведь до последнего момента они, действительно, были счастливы. Это не была игра, притворство, потому, что счастье невозможно сымитировать. Невозможно изобразить блеск глаз, нежность прикосновений, радость встреч и грусть разлук. Влюблённый человек хоть и слеп, но невозможно быть слепым на протяжении десяти лет. Никто не смог бы притворяться так долго, это можно изобразить на стадии ухаживания, но уже чрез полгода человек устаёт от чужой «роли» и становится собой.

Конечно, их «семейная лодка» не всегда носилась по бушующим волнам страсти. Как и любая природная стихия, она то затихала, то снова бурлила. Невозможно всё время жить на пике эмоций, это противоестественно, и это – нормально.

Главное, что она всегда чувствовала – прочный и незыблемый фундамент их отношений. Конечно, она иногда ревновала и позволяла себе некие колкости на этот счёт, но и сама использовала лёгкий флирт, чтобы несколько растормошить их повседневную жизнь. Но это были такие мелочи, что они оба понимали их несущественность. Их язвительные перепалки всегда заканчивались романтическим примирением. Это больше походило на некий спектакль, и актёрами и зрителями в нём были они сами.

Марина вздохнула: «Какое же это было чудесное время. Видимо, мы этого не понимали. Мы просто жили и думали, что так все живут, что это «обычно». Никогда не ценишь то, что имеешь, а когда это уходит, то не знаешь как вернуть».

И, вот теперь, Марина поняла, что это было «не обычно», что люди годами ищут свою «половинку» и мечтают о ней. Десять лет безоблачной жизни, десять лет любви и счастья!

Сколько пар могут этим похвастаться? Сколько мужчин и женщин ждут этого чуда? А что сделала она, Марина, чтобы сохранить его? Наверное, ничего. Она просто любила и купалась в своём счастье. Наоборот, позволяла себе быть недовольной, придираться по пустякам, капризничать, повышать голос, нудеть и… стыдно вспомнить, сколько ещё всего, что могло капля за каплей разрушать их маленький мир.

Марина вздохнула ещё раз: «Нельзя, наверное, так привязываться к человеку, иначе попадаешь в зависимость». Она приложила ладони к вискам: «А разве любовь бывает независимой?»

На столе зазвонил телефон. Звонок был внутренний.

– Алло. Хорошо, Вадим Петрович, сейчас зайду.

Марина встала и на немой вопрос сослуживицы ответила:

– Шеф.

Та сжала кулак и потрясла им в воздухе, что означало: «Мы с тобой». Марина кивнула.

Перед дверью в кабинет она притормозила, одёрнула пиджак и постучала. Не дождавшись ответа, постучала ещё раз и вошла. Шеф разговаривал по телефону, он жестом пригласил садиться. Марина села, сложила руки на коленях и спокойно ждала, когда он закончит разговор.

Шеф хмурил брови и «играл» желваками. Разговор, видимо, был не из приятных. Вадим Петрович был молод, энергичен и деловит. Он был на два года младше Марины, но никто из сотрудников не решился бы назвать его «Вадимом». Для всех он сразу стал «Вадим Петровичем» и только старые складские работники позволяли себе называть его «Петровичем». Офисные сотрудники между собой называли его «ВП», для краткости, или просто «шеф».

Пепельные волосы, серо-голубые глаза, подтянутая фигура – делали его завидным женихом для незамужних дам. Но колючий стальной взгляд пугал их и держал на расстоянии. Марина была одна из немногих сотрудниц, кто не ёжился под этим взглядом. Во-первых, она была «безнадёжно» замужем, во-вторых, похожий пронзительный взгляд она видела каждый день дома.

Шеф закончил разговор и посмотрел на Марину. Она ждала. Некоторое время он молчал, потом произнёс:

– Марина, последнее время Вы какая-то… потерянная. Что-нибудь случилось? Может быть Вам нужен отпуск?

– Спасибо, Вадим Петрович, но отпуск мне не нужен. Это просто хандра. Осень, слякоть… это пройдёт. Простите, – зачем-то добавила она.

– Ну, что ж, тогда, если Вам не трудно, отвезите, пожалуйста, вот эти документы, – он кивнул головой, указывая на синюю папку, – на Производство. У них курьер заболел, а это срочно. Это, конечно, не входит в круг Ваших обязанностей и если…

– Я отвезу, Вадим Петрович. Мне не трудно, – заверила она шефа.

– Вот и хорошо. Заодно подышите воздухом, а то в офисе… душновато, – он улыбнулся. – Потом можете не возвращаться.

Он откинулся на спинку кресла. Марина поняла, что разговор закончен, встала, взяла папку и направилась к выходу. У двери она обернулась:

– До свидания, Вадим Петрович.

– ДО свидания, – сказал он с расстановкой.

Марина поймала странный взгляд шефа. Она закрыла за собой дверь и подумала: «Такой молодой, а уже столько забот и проблем тащит». Но тут же вспомнила о своих и нахмурилась.

– Ну, что? – спросила Яна. Она жутко боялась В.П. и так же жутко была в него влюблена. Все это в офисе знали и сочувствовали, потому что шансы «закадрить» шефа у неё были нулевые.

– Я на Производство. Документы отвезу.

– А где курьер?

– Болеет.

– Ааа… – протянула Яна. Ей явно хотелось «потрепаться» о шефе, но не находила никакого повода для обсуждения.

– Потом не вернусь, поэтому ключи от сейфа сдашь ты.

– Повезло тебе, – Яна сложила губки трубочкой, – погода сегодня – что надо. И почему В.П. не меня вызвал? – она покосилась на Марину.

– Не знаю, Яна. Если хочешь, спроси его об этом.

Яна обиделась на выпад Марины. А она-то считала её своей подругой, все свои секреты ей поведала. Не благодарная. Она отвернулась, и стала нарочито громко стучать по клавишам.

– Ну, прости, – сказала дружелюбно Марина, – просто настроение «ниже плинтуса». Вот я и сорвалась.

– Да, ничего, – оживилась девушка, – счастливо тебе!

– Спасибо, и тебе не кашлять.

Марина улыбнулась и вышла из комнаты.

Погода, действительно, была чудесной. Природа поднатужилась, напряглась и выдала порцию тепла и солнца. Видимо, последнюю в череде серых и дождливых дней. Воробьи отчаянно чирикали, а люди оживились и повеселели. Все понимали, что это лишь маленькая передышка перед затяжным прыжком в хмурую осень, а затем, в холодную зиму.

Марина села в свою «лилипутку». Это было одно из многочисленных названий её машины, придуманных Семёном. Он не понимал, как можно на ней ездить и всё время ёрничал на этот счёт: «Ты бы проделала в днище дырочку», – язвил он. – «Зачем это?» – не поняла его «шутки» Марина. – «Ну, высунешь туда ногу, и будешь подталкивать свою «скорлупу». Чтобы ехала быстрее». – «Сам дурак», – обиделась она. – «Зато я могу припарковаться где угодно и в «пробке» в любую щёлку пролезу. А ты в это время будешь сидеть в своём «танке», разглядывать багажники соотечественников и нюхать их газы!»

Марина поставила диск и вырулила на Большой проспект. Это был её собственный сборник из песен любимых исполнителей. Тут были: Andy Williams, Frank Sinatra, Elvis Presley, Tony Bennet и, конечно, the Beatles.

Она наслаждалась музыкой и тихонько подпевала. Настроение улучшалось с каждой минутой.

«Надо придумать себе развлечение на вечер», – подумала она. – «Неохота опять сидеть перед телевизором в гордом одиночестве. Так и заплесневеть можно. Ларке, что ли, позвонить? Давно мы с ней никуда не выбирались. Да, пожалуй, так и сделаю».

Она ткнула кнопку в телефоне и он стал набирать хорошо известный номер.

– Ларисик, привет! Погода прекрасная, не хочешь куда-нибудь сходить? – начала она «с места в карьер».

– Привет, Мариш. С превеликим удовольствием, а то я тут со своими совсем одурела.

– Что-нибудь случилось?

– Случилось! Мой оболтус влюбился. Представляешь? Зелень мелкотравчатая, от горшка два вершка, а туда же – в женихи попёр!

– Ну, он у тебя уже давно эти вершки перерос.

– Кости, может, и вытянулись, а мозги сопляка. И ведь нашёл время! – негодовала подруга. – Все люди весной влюбляются, а он – осенью.

– Это у всех по-разному случается. Я, например, зимой влюбилась.

– Так тебе сколько лет было! А ему сколько?

– Любви все возрасты…

– Вот будут у тебя свои, тогда по-другому запоёшь. Ну, что? Куда мы двинем? В кафе или «променад» устроим?

– Ещё не знаю. Вот встретимся, тогда и решим. Может, то и другое осилим.

– Ну, созвонимся. Бай! – сказала Ларка и отключилась.

– Вон, смотри какой хороший столик. Давай, туда? – предложила Марина.

Подруги двинулись через зал в сторону маленького столика рядом с окном.

– О, наконец-то! – простонала Лариса. – Я стёрла ноги по самую шею…

– Ну это ты себе льстишь, – отозвалась Марина.

– В смысле?

– В смысле длины ног.

Лариска посмотрела на подругу секунду подумала и вдруг захохотала.

– Ты чего? – растерялась Марина.

– Да, я вдруг буквально представила себе девиц с ногами от ушей. Вот идут они такие красавицы: голова и сразу ноги начинаются. Красотища – страшная!

– А грудь где?

– А грудь? Где-нибудь там… между…

Теперь они на пару заливались смехом.

Официантка молча ждала, когда они успокоятся.

– Что будете заказывать? – спросила она небрежным тоном.

– Нам, пожалуйста, два кофе со сливками, только не в мензурках, а в нормальных чашках, и ваших фирменных пирожных.

– Хорошо. Ваш заказ принят, – девушка чиркнула что-то в блокноте и удалилась.

– Краля обиделась, – резюмировала Лариса, – видимо, считает себя из этих… из стаи «длинноногих».

Девица, действительно, была очень высокой и худой. Юбочка, размером с носовой платок, еле прикрывала бёдра. Ноги были, как две молодые сосёнки, а коленки выступали шишковатыми наростами.

Марина посмотрела вслед уходящей девушке.

– Я, наверное, рядом с ней выгляжу пончиком.

– Да… – Лариса сделала сосредоточенное лицо, – а я тогда как выгляжу?

Они снова засмеялись.

Всё ещё недовольная официантка принесла их заказ. Она водрузила его на столик и с немым ужасом посмотрела на гору сливок в их чашках и на пирожные, размером с четверть торта.

– О! – произнесла Лариска. – Вот это порадовали. Посмотрим, как это на вкус.

– Будете что-нибудь ещё? – проблеяла «длинноногая».

– Пока нет.

– Принести ваш чек?

– Да, пожалуйста.

Официантка ушла и, несколько минут спустя, появилась с попрошайкой.

Лариса расплатилась и добавила щедрые чаевые. Девушка переменила холодное выражение лица на приветливое и произнесла:

– Если вам что-нибудь ещё понадобится, то я рядом.

– Хорошо, – кивнула ей Лариса.

Девчушка приторно улыбнулась и зашагала прочь.

– Ну, что, приступим! – Лариса зачерпнула ложечкой горку сливок. – Мммм… вкуснотища!

Через некоторое время, когда первый голод был утолён, Лариса снова заговорила:

– Ну как твои дела?

– Да, по-разному… на работе…

– Меня твоя работа интересует в последнюю очередь. Как у вас с Семёном?

– Затишье…

– То есть?

– Он сейчас уехал в Заснежино.

– К родителям, что ли?

– И к ним тоже. Ему что-то понадобилось в городском архиве. Уж, не знаю, что он там может найти, чего нельзя найти здесь, – Марина поковыряла пирожное.

– Ну, мало ли… Может, что-то конкретное, касающееся истории этого города.

– Всё может быть, – вяло согласилась Марина.

– Да ты не переживай. Раз по первому порыву не ломанулся к ней, значит, всё-таки включил голову. И теперь его не так-то просто… – она поискала походящее слово, – облапошить. Ему уже давно не шестнадцать.

– Не шестнадцать, это точно, – задумчиво произнесла Марина.

– Выкладывай, что у тебя ещё на уме? – Лариса сложила руки на столе и приготовилась внимательно слушать.

– Ларис, может не надо… – неуверенно сказала Марина, – такой хороший день, солнышко… не хочется его омрачать.

– Да, что я солнышка, что ли, не видела? Ты мне зубы не заговаривай. Я же вижу: тебя что-то гложет. Вон, одни глаза остались, и те вечно на «мокром» месте. Так что, начинай. Нам спешить некуда и никто нам не мешает.

– Ну, хорошо, – вздохнула Марина, – может, я буду сейчас глупости говорить, но ты сама этого захотела, так что терпи…

Она несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула, потом заправила прядь волос за ухо, потом стала двигать по столу чашку. Лариса терпеливо ждала. Наконец, собравшись с духом, Марина заговорила:

– Все наши юношеские любовные переживания, удачные и неудачные, в конечном счёте, рождают некий бестелесный образ романтического героя или героини. Это идеальное существо: чистое, лучезарное создание. Оно может зародиться только в юности, потому, что юность сама еще безгрешна.

– О, ты просто философ, – не удержалась Лариса и легонько стукнула себя по губам. – Молчу. Прости.

Марина нахмурила брови, но продолжила:

– И вот, когда эта «дама» объявилась, – Марина сделала неопределённый жест рукой, – она беззастенчивым образом стала эксплуатировать эти светлые, юношеские воспоминания, чтобы напомнить о себе той, шестнадцатилетней. И у Сёмы, в какой-то момент, произошло «слияние» его «романтической героини» с образом этой реальной женщины. Но беда в том, что она уже из настоящего, реального мира. Она уже не та «девочка с косичками», наивная и трогательная. За её плечами уже есть её собственная история, со светлыми и тёмными пятнами в биографии.

– Вот и хорошо, что он смог разглядеть за маской реальную женщину, – Лариса вклинилась в монолог.

Марина вздохнула и продолжила:

– Но «романтическая героиня» не может иметь биографии и конкретного образа, потому, что она – это не что иное, как частица самого человека. Это СВОИМИ идеальными чертами он награждает героиню, это ЕГО чувства, ЕГО мысли, ЕГО воображаемые поступки. И, видимо, когда «романтическая героиня» Сёмы приобрела очертания конкретного лица, в нём произошёл разлад. Потому, что реальный человек – это реальный человек. Сёма не может свои мысли и фантазии обращать к этой женщине. Просто потому, что она не идеальна, а не идеальна, потому, что реальна, как и любой живой человек.

Его лучезарное создание потеряло свою прелесть, свою загадочность. И в принципе, он должен от него отказаться. Но он не может! Не может, потому, что это часть его самого. Невозможно частичку себя взять и выбросить на помойку.

Может, я плохо объяснила, но я знаю одно – эта «дама» нанесла даже больший вред, чем может себе представить. Ей хотелось потешить своё самолюбие, почувствовать свою прежнюю власть над ним, но она добилась только одного: навсегда изгадила мальчишечьи воспоминания и жестоко подшутила над взрослым мужчиной.

– Вот именно, он давно уже взрослый мужчина, – буркнула Лариса.

Марина как будто не слышала и продолжала размышлять вслух:

– Сама по себе она – одна из толпы. Но, к сожалению, когда-то их пути пересеклись и это не отменить и не забыть. Это только время может залечить такие раны, но, сколько его должно пройти? Год? Два? Десять? Сто?

Лариса молча слушала подругу и не удивлялась её отшлифованным фразам. Видимо, она долго вынашивала эти мысли, отполировав их со всех сторон.

– Я не могу видеть, как он мучается, но и помочь ничем не могу. Более того… – Марина замолчала, раздумывая, стоит ли ей говорить дальше, – более того… – решилась она идти дальше, – мне кажется, что я его стала раздражать. Он не хочет меня видеть, и только усилием воли сдерживается. В нём идёт какая-то борьба, какой-то внутренний спор и моё присутствие мешает.

Но это так ужасно. Я просто кожей чувствую, как все кровеносные сосуды и клеточки, которые соединяют нас в единый организм, натягиваются, деформируются и вот-вот лопнут. А я не хочу его терять. Не хочу! И если он ещё чуть-чуть отдалится, то наше общее существо раздвоится. И превратимся мы в два отдельных организма, независимых и чужих.

– Может, ты всё усложняешь? Просто, осень, погода дрянь и на тебя напала хандра.

– Нет, при чём здесь погода? Я чувствую приближение катастрофы, а что делать – не знаю. Да и никто не знает. От этого нет рецепта и нет пилюль. Извини, нагружаю тебя своими проблемами. Но так трудно всё это держать внутри, – Марина замолчала и посмотрела на подругу блестящими глазами. – Не могу я бороться с «ветряными мельницами». Невозможно соперничать с идеальным героем, – она хотела что-то добавить, но у неё затряслись губы, и она не смогла продолжить.

Лариса молчала. Она знала, что жалость в данном случае не уместна, а говорить пустые слова, ей не хотелось.

Марина справилась с собой. Голос её был тих и слегка дрожал:

– А может, надо было, чтобы у них что-то получилось. Он бы тогда пережил всё это и успокоился. Мечтать было бы не о чем … и не о ком.

– Да ты что! С ума съехала?

– Я ведь не ханжа, Ларочка! Я бы, наверное, стерпела всё это. Главное, чтобы его душа была со мной, а тело… ну, что тело?

– Ну, подруга, ты даёшь! – возмутилась Лариса. – Я ведь тоже не ханжа и мужика за штаны держать не буду, пойми правильно. Но твой Семён сделан из другого «теста». Да, он бы потом всю жизнь мучился своей изменой. Он бы не смог простить себе этого и вечно чувствовал свою вину перед тобой. А это, знаешь, вытерпеть не так-то просто. И чем больше бы ты делала вид, что ничего не произошло, тем сильнее он бы бичевал себя. Ты бы стала его вечным укором, вечным напоминанием о его слабости. И, в конце концов, он бы от тебя ушёл. Там, где человек чувствует себя ущербным, он не может существовать. Тем более Семён. У него очень завышенные требования. И ты этим требованиям соответствуешь! Иначе, вы бы не были столько лет вместе. Больше скажу, именно то, что ты из такого же «теста», не даёт ему покоя. Ему не в чем тебя упрекнуть. И на «этой» он зациклился, потому что её идеализировал. И тут, вдруг, он окажется «слабым звеном»! Он! Который привык быть лучшим, привык, что им все восторгаются, его любят, ценят. Он должен быть кристальным и его самолюбие в данном случае на высоте. Только тогда он над схваткой, только тогда он – Король!

– Наверное, я уже не тяну на королеву, – грустно пошутила Марина.

– Можешь иронизировать. Но знаешь, другой мужик давно бы использовал ситуацию и глазом не моргнул, тем более что дамочка-то без «принципов», а потом побежал к жене «тискаться». И совесть такого «гамадрила», уверяю тебя, совершенно бы не мучила, – Лариса сложила руки на груди и приняла воинственный вид. Потом немного успокоилась и неожиданно добавила:

– Слушай, а может вам детей пора родить? Вот и некогда будет заниматься эмоциональным копанием.

– Нет, дети должны появиться в радости. Они не должны быть клеем для разваливающихся отношений.

– Я думаю, ты перегибаешь палку. Ничего у вас не разваливается. Вы до сих пор за ручки держитесь, когда гуляете.

– Может, это многолетняя привычка… И ты знаешь, мне кажется, что он их не хочет. Или боится.

– Детей боится?

– Как бы тебе объяснить? Боится потерять свою степень свободы.

– Да, дети – это большая ответственность и постоянная головная боль.

– Нет, не это. Понимаешь, я никогда на него не давила и никогда ничем не ограничивала. Наши отношения построены на взаимном доверии и притяжении, что ли. И существует внутренняя уверенность, что если кому-то в паре будет некомфортно, то он может уйти и жить своей собственной жизнью. А совместные дети свяжут нас уже до конца жизни, не зависимо – будем мы жить вместе или нет. Но всегда будет существовать некая невидимая, но очень прочная связь.

– Ну… ты знаешь, женщины, всегда и во все времена, а особенно в настоящее, рожали, прежде всего, для себя. Потому что, если мужик «вильнёт», то самое большее, что ему придётся сделать, так это раскошелиться. А все остальные проблемы – ежедневные, ежеминутные – будут на женщине. Поэтому это тебе надо решить: хочешь ТЫ детей или нет, – сказала она с нажимом. – Да и возраст свой вспомни, если забыла, в паспорт загляни. Или ты собралась на пенсии рожать?

Марина растерянно моргнула и раскисла.

– Да ты не куксись! Он когда вернётся домой?

– Я не знаю. Может через неделю, может через две…

– Понятно. Слушай, а может, тебе это превратить в некое приключение?

– Как это?

– Представь, что он – твой Принц на белом коне, и отправился он покорять новые страны… или нет… он поехал сразиться со Змей-Горынычем… лучше со сколопендрой. Ты не смейся! Ну вот, а ты, значит, его Принцесса. Ждешь его в замке, скучаешь…

– Я и так по нему скучаю…

– Вот и хорошо. Значит, все чувства будут реальными.

– Что это значит?

– Это значит, что тебе надо начать писать ему письма. А лучше стихи.

– Что?

– Что-что, конь в пальто! Расскажи ему о своих чувствах на бумаге, то есть в письменной форме. Вот блин… э-мейлы ему посылай.

Марина странно посмотрела на подругу.

– По-моему, это дикость.

– Сама ты… тютя, – огрызнулась Лариска. – Я по себе знаю, как трудно иногда все свои мысли, чувства выразить словами. А на бумаге – так легко всё получается. Уходит куда-то этот ложный стыд, и слова текут, текут… Вот мы с Костиком, когда женихались, очень часто друг другу писали всякие записочки. Это было так романтично! Я до сих пор их храню. Меня даже на стихи иногда прорывало.

– Тебя? – Марина сверкнула глазами. – Дай почитать!

– Ни за что! Во-первых, это было предназначено для глаз Костика, а во-вторых… во-вторых, я – не Пушкин.

– Ну, Ларочка, ну, пожалуйста, – заныла Марина, – ну, одним глазочком.

– Нет, нет и нет! – Лариса даже порозовела.

– Вот какая ты, значит, подруга, – поджала губы Марина. – Ты должна меня вдохновить собственным примером.

– Ты сама вдохновишься, как только начнёшь писать. Уж, поверь мне.

– Нет, Лара, глупая затея. Я не смогу. Он же просто сбежал от меня, видеть меня не хочет, а я буду ему навязываться. Нет, ни за что!

– Ну, если тут о гордости идёт речь, то это не из твоей песни. Пусть о ней думает та, которая семью разрушить пытается. А он – твой муж. Имеешь полное право общаться с ним. А как – это тоже твоё дело. В любви, знаешь ли, все средства хороши. Не я сказала, – Лариса запихала в рот большой кусок торта, как будто поставила жирную точку.